Датчанин вышел из темноты, подвинул к столу еще один стул и сел. Они отпили по глотку, и Кризи сказал:

– Ты уже как-то говорил мне и остальным, почему ты здесь. Ты рассказал о своей работе, о призвании, о том, что утряс это дело с женой. И все же, по правде говоря, я так и не понял, что тебя заставляет вместе с нами рисковать шкурой.

Датчанин долил себе виски и заговорил так, будто слова его зарождались в кончиках пальцев ног, проходили через его тело и душу и лишь потом срывались с губ.

– Чтобы понять, почему я здесь, нужно знать душу северных людей. Наши действия основаны не на логике. Если бы я взглянул на ситуацию с логической точки зрения, я не только тут же сбежал бы в Копенгаген, но добрался бы до самого Северного полюса и начал бы там искать космический корабль, который доставил бы меня на Луну.

Кризи хмыкнул.

– И что из этого следует? Ты так и не сказал мне, почему ты здесь.

Датчанин подлил себе еще, задумался и проговорил – тихо, но убедительно:

– Где-то тысячу лет назад мои далекие предки спускали на воду утлые челны, садились в них и плыли покорять известные им миры. Может быть, я и не похож на настоящего викинга, но думаю, как думали они. Я знаю, что моя жизнь сейчас находится в страшной опасности. Я окружен убийцами, и они меня преследуют… Это заставляет мой мозг работать так, как никогда раньше. Сердце бьется так, как никогда не билось… И мне это по душе.

Кризи снова хмыкнул и повторил:

– Ты и теперь не ответил на мой вопрос.

После некоторого молчания датчанин сказал:

– Я здесь из-за трех человек. Во-первых, Майкла. Он ворвался в мою жизнь, в мой дом и потащил меня за собой в Марсель. Этот парнишка так молод, что годится мне в сыновья. Во-вторых, когда я по уши увяз в дерьме, появился ты и вытащил меня. В-третьих, я видел глаза ребенка, попавшего в ад, а Майкл из этого ада девочку высвободил и вернул к жизни… Как же после всего этого я могу быть где-то в другом месте?

Далеко внизу по глади залива плыл туристический лайнер, направляясь в открытое море. Он был расцвечен огнями, как новогодняя елка. Мужчины долго смотрели на эту сказочную картину, потом датчанин задал вопрос, который волновал его уже давно:

– А ты почему здесь? И как тебе удалось собрать вокруг себя столько совершенно разных людей, которые в прямом смысле этого слова готовы отдать за тебя жизнь?

Кризи ответил не раздумывая:

– Потому, что они знают, что я готов умереть за них.

– Дело здесь, видимо, не только в этом.

– Да, – твердо сказал Кризи. – Слава Богу, дело не только в этом. Они здесь не просто потому, что я их сюда позвал – этого совсем недостаточно для таких людей, как Макси, Рене, Фрэнк, ты, Майкл, Гвидо, Сатта, Пьетро или для любого другого человеческого существа, у которого разум сочетается с порядочностью. Они здесь еще и потому, что злы до невозможности. Теперь тебе стало яснее, дорогой мой викинг?

Датчанин смотрел на огни уходившего за линию горизонта лайнера.

– Что ты решил с Гоцо? Есть ли хоть малейший шанс того, что Беллу перед смертью что-нибудь сказал?

– Я сделал несколько телефонных звонков, – ответил Кризи. – В течение суток на Гоцо приедут пять человек, не уступающих Макси, Рене и Фрэнку. Они будут там защищать тех, кто мне близок и дорог. Это лишь предосторожность, потому что я сомневаюсь, чтобы Беллу перед смертью заговорил. В отчете патологоанатома сказано, что сначала его невероятно истязали физически. Очевидно, он ничего не сказал, и тогда они решили ввести ему огромную дозу чистого валиума, чтобы одурманить его разум. Под воздействием валиума он мог заговорить, но в любом случае ничего связного в таком состоянии он им сообщить не мог. Должно быть, вскоре после этого он умер.

Датчанину очень хотелось понять ход мысли Кризи, выявить мотивы его поступков.

– Как ты воспринял смерть Беллу? – спросил он. – Как, по твоему, это сопрягается с понятиями морали? Или ты считаешь, что цель оправдывает средства?

Кризи резко отодвинул от себя пустой стакан, в голосе его звучала злость. Не на датчанина, не на себя, а на те жестокие сюрпризы и разочарования, которые порой преподносила ему жизнь.

– Смерть Беллу потрясла моего друга Сатту. На меня это произвело впечатление пострашнее самой смерти. – Он склонился вперед и положил руку на руку датчанина. – Скажу тебе откровенно: мне довелось видеть столько смертей, что порой кажется будто всю свою жизнь я шел по костям. Ничего нового в этом для меня нет. Плоть сгнивает, а кости у всех одинаковые. К смерти я отношусь спокойно. Я никогда больше не смогу увидеть лицо Беллу. Лицо – это лицо, а кость – это кость. Но длинная вереница лиц возвращается ко мне по ночам. Лицо друга, стоявшего на вершине утеса, которое через несколько секунд превращается в кровавое месиво, лицо ребенка, освещенное радостью жизни, а через мгновение почерневшее от напалма. Лица, исчезающие в вереницах гробов или погребальных урн. Открытые могилы и лежащие в них черепа… Ты можешь понять, что я при этом чувствую?

Датчанин покачал головой.

– Нет, конечно же не могу… Мне кажется, Кризи, ты ищешь себе оправдания. В твоем голосе этой тихой ночью звучит сталь. Но я не вижу стали, не чувствую ее… Я сижу с человеком, способным на любовь в гораздо большей степени, чем сам он подозревает, допускает и принимает. Если тебя действительно интересует мое мнение, мне кажется, у тебя в башке черт знает какой бардак творится.

Кризи тихо рассмеялся.

– Значит, так оно и есть, мой мудрый викинг… Что же теперь с этим делать?

Йен распрямил спину, поудобнее уселся на стуле, и сменил тон.

– Теперь события начнут развиваться гораздо быстрей, – сказал он. – Сатта, Макси и Фрэнк начинают охоту на этого подонка – генерала Гандольфо. Когда они его вытрясут, многое прояснится. Одновременно Майкл делает все возможное, чтобы проникнуть в «Синюю сеть». Главные персонажи нам уже известны. Мы имеем некоторое представление об их взглядах на жизнь и масштабах их злодеяний. Уверен, что в ближайшие дни ты перейдешь к активным действиям. Единственное, что нам пока не известно, – это имя человека, стоящего за всем этим. Паука в центре паутины… Знаю, скоро мы узнаем, кто этот паук. Пока твоя команда будет жечь паучью сеть. Ты должен будешь убить паука.

Горизонт теперь скрывался в непроглядной темноте – яркая новогодняя елка лайнера скрылась за его линией. Оба они глядели во тьму, и датчанин тихо сказал, почти прошептал:

– Знаешь, у меня такое чувство, что ты наверняка убьешь этого паука. После этого я с чистой совестью и спокойным сердцем смогу вернуться домой, снова стать мужем, отцом… и дельным полицейским.

Той же ночью двое детей отправились в путешествия, которые никак не были связаны между собой.

На Гоцо, помогая Лауре мыть посуду, Джульетта во весь рот зевала. Лаура взглянула на нее и улыбнулась.

– Это все от морского воздуха, – сказала она. – От него очень клонит в сон.

Стоял субботний вечер. В то утро Джульетта рано ушла на рыбалку с Джойи и его друзьями. Несмотря на все предрассудки и поверья, они наловили десять ящиков рыбы, причем Джульетта поймала гораздо больше, чем должно было бы приходиться на ее долю. По возвращении мужчины, разгружая улов на пристани неподалеку от «Глиниглз», сделали ей самый большой комплимент, какой только был возможен.

– Приходи еще, – сказали они ей. – Когда только захочешь.

В баре Тони с нескрываемым уважением предложил девочке стакан собственного вина.

– Ты теперь рыбак, – сказал он.

– Рыбачка, – попыталась она его поправить.

С серьезным видом он покачал головой.

– Нет, на этом острове ты теперь рыбак, даже если носишь юбку и красишь губы помадой.

Неожиданно для себя она почувствовала, что сильно повзрослела.

Теперь, после того как девочка вытерла последнюю тарелку и поставила ее в сервант, она сказала Лауре: