Ее лицо было изборождено морщинами, как сморщившееся, залежалое яблоко, но ум был острым как лезвие бритвы.

Граццини не видел мать своего покойного зятя со дня его похорон. Он чувствовал себя из-за этого немного виноватым и начал разговор с извинений за свою постоянную занятость.

Сначала они поболтали о погоде, дороговизне и упадке нравственных и моральных ценностей. Как бы невзначай она спросила о цели его визита. Граццини сидел в слишком низком и мягком кресле, так что колени его были почти прижаты к подбородку. Комната была перегружена вещами и обставлена в том стиле, который очень по вкусу людям, отвергающим современные ценности: темная массивная мебель, темные тяжелые шторы на окнах, полумрак, разгоняемый лишь огромной люстрой, подвешенной в центре потолка.

– Синьора Конти, – сказал Граццини несколько официальным тоном, – я пришел просить у вас совета.

Ее служанка поставила принесенный им букет роз в большую китайскую вазу на столик рядом с хозяйкой. Пожилая женщина наклонилась вперед, вынула подагрическими пальцами одну розу и стала вдыхать ее аромат.

– Вы меня удивляете, – сказала она, взглянув сначала на розу, потом на Граццини. – Разве может престарелая домоседка вроде меня давать советы такому известному «капо», как вы? Сдается мне, что вам нужен не столько совет, сколько информация.

Услышав правду, Граццини неловко прокашлялся и пошел дальше.

– Сегодня утром я говорил с одним из наших стариков.

– С кем именно?

– С Торквинием Тренто.

Ее глаза сквозь стекла очков внимательно изучали мужчину. Она кивнула.

– Да, я его помню, приятный молодой человек.

Граццини усмехнулся.

– Да, действительно. Он вас тоже прекрасно помнит и просил передать вам свои наилучшие пожелания.

– Так что с этим Торквинием Тренто?

Римский «капо» продолжал идти к цели.

– Мне показалось, он считает, будто смерть вашего супруга каким-то образом могла быть связана с организацией, известной под названием «Синяя сеть».

Женщина долго на него смотрела, потом произнесла:

– Мой муж умер от рака.

– Я знаю это, синьора. Но меня очень удивило, что при упоминании о «Синей сети» в глазах Торквиния промелькнул животный страх.

Пожилая дама пожала плечами, накрытыми вязаной крючком черной шалью.

– Торквиний Тренто родом из Калабрии… тупой калабрийский баран. – Ее грубость слегка шокировала Граццини. Она заметила это и улыбнулась. – Да, мы называем их боязливыми, но они боятся только того, чего не понимают. Они боятся неведомого.

– Что вы имеете в виду, говоря о неведомом?

Ее улыбка была тусклой и безрадостной.

– Они боятся ночной тьмы. Боятся загадок, которые не могут объяснить священники. Они боятся проклятия злых сил, хотя я никогда не встречала ни одного человека из Южной Калабрии, который сам не был бы злым в душе.

Граццини вздохнул про себя и попытался направить разговор в нужное ему русло.

– А сами вы знаете что-нибудь о «Синей сети»?

Она резко хлопнула рукой по столу и дверь тут же отворилась. Вошла служанка, почти такая же старая, как и она сама. Хозяйка сделала ей жест рукой. Служанка пересекла комнату, подошла к старому серванту и наполнила два бокала янтарного цвета жидкостью из бутылки без этикетки. Один бокал она подала Граццини, другой поставила перед хозяйкой. Пожилой даме все больше нравился визит.

Граццини поднес бокал к носу.

– Очень старый коньяк, – сказала она. – Один пожилой «капо» перед смертью оставил мне дюжину ящиков. – Старуха улыбнулась. – Он не знал, что пулю, от которой он помирал, послал в него мой муж.

Граццини поднял бокал и произнес:

– Я пью в память вашего супруга, он был великим человеком. – Отпив глоток, он посмаковал шелковистый вкус восхитительного напитка, потом вновь сделал попытку вернуться к теме беседы. – Так вам известно что-нибудь о «Синей сети», синьора?

– Совсем немного, – ответила она. – Слухи о ней стали гулять в начале тридцатых годов, когда фашисты шли к власти.

– Какие слухи, синьора?

– Слухи об их связи с фашистами. Именно тогда Муссолини попытался прижать «Коза ностру». Мой отец дважды сидел в тюрьме, совершенно ни за что, вы же понимаете.

– Я об этом слышал. Так что говорили тогда о «Синей сети»?

– Отец как-то упоминал, что они поставляли фашистам наркотики и женщин, – тем фашистам, которые были на самом верху, даже Муссолини. Он баб любил, старый козел. Вы же понимаете, что, когда фашисты объявили «Коза ностре» войну, некому стало им поставлять девушек и наркотики.

Граццини подался вперед.

– Откуда вам об этом известно?

– Мне все это рассказывал отец. Когда он во второй раз вышел из тюрьмы, жить ему оставалось всего несколько месяцев. Его отравили.

– Вы уверены? Я слышал, он скончался от сердечного приступа.

– Он умер от яда, – твердо сказала она. – Он медленно умирал от яда, который ему давали в тюрьме. Яда, который, как мне сказали, поставлялся «Синей сетью».

– А муж ваш об этом знал? – спросил он.

Старуха кивнула.

– Рассказав ему обо всем, я допустила ошибку. Сначала он думал, что все это бабушкины сказки. Потом стал наводить о «Синей сети» справки.

После продолжительного молчания Граццини сказал:

– И вскоре он умер от рака.

– Да, – ответила она. – Шесть месяцев спустя.

– Вы считаете, они имели к этому какое-то отношение? Старик так полагает.

Она снова пожала плечами.

– Я верю в яд. О раке мне ничего не известно.

Граццини попытался сесть чуть повыше. Колени его начинали болеть. Он взглянул на часы.

– Как вы думаете, я мог бы побольше узнать о «Синей сети», если она все еще существует?

– Вам надо поговорить со священником.

От удивления он чуть не выплеснул остатки коньяка из бокала.

– Со священником?

Она снова улыбнулась – многозначительно и немного лукаво.

– Да, со священником. Но не с обычным. У вас есть надежные связи с Ватиканом? Во времена моего отца, мужа и сына они всегда были неплохими.

Теперь улыбнулся Граццини, хотя особой радости в его улыбке не было.

– Да, конечно. Мы поддерживаем очень хорошие отношения, особенно в финансовой сфере. Это просто необходимо.

Она одобрительно кивнула головой.

– Тогда используйте свои тесные связи, чтобы организовать беседу со священником, который занимается сатанизмом.

– Что могут священники знать о сатанизме?

Она улыбнулась.

– Все. Разве вы не знаете, что при любом конфликте самое важное – знать своего врага?

– Ты научишь меня тому, чему научил Майкла?

Кризи обернулся и взглянул на девочку. Он уже давно ждал этого вопроса, зная, что рано или поздно Джульетта его задаст. Они гуляли неподалеку от утесов в Та Ченче. Время близилось к полудню, со стороны Северной Африки дул теплый бриз.

– С тобой все иначе, – ответил он.

– Почему?

– Прежде всего потому, что ты – девочка.

– А еще почему?

Кризи вздохнул.

– Слушай, Джульетта, тебе ведь прекрасно известно, что я усыновил Майкла с определенной целью, я тебе уже об этом говорил.

– Да, – подтвердила она. – Я все об этом знаю. Когда ты его усыновлял, ты даже предположить не мог, что полюбишь его как сына, а он тебя – как отца.

– Так оно и было, – признался он. – Дело именно так и обернулось.

Они прошли еще несколько шагов, потом вырвавшиеся у девочки слова ударили Кризи как обухом по голове.

– А меня ты удочерил потому, что чувствуешь свою вину перед всеми теми умершими и умиравшими детьми, для которых ничего не мог сделать?

Он остановился и обернулся, чтобы взглянуть на девочку, стоявшую на пыльной тропинке. В голосе его звучало раздражение.

– Но я действительно ничего не мог сделать для тех детей.

Джульетта подошла к нему на несколько шагов.

– Я знаю, – сказала она, – но чувство вины перед ними меньше у тебя от этого не становится. Кризи, вчера вечером ты мне сказал, что я всегда должна быть с тобой честной, а ты всегда будешь честен со мной. Ты сказал, что такие же отношения должны быть у нас с Майклом. Вот я и стараюсь быть с тобой совершенно искренней. Сегодня утром я проснулась с ощущением того, что у меня есть отец и брат, но я совсем не знаю, как быть дочерью и сестрой.