А вот пули, причинившие тяжелые увечья Александре Пекуш, никак нельзя назвать шальными. Они настигли ее на центральной аллее парка, совсем с другой, противоположной стрельбе, стороны здания. Она одновременно почувствовала боль в правом бедре и услышала стрельбу, доносившуюся со стороны горкома партии. По инерции, опираясь на другую ногу, Александра попыталась подняться, но была сражена второй пулей, которая попала ей в левую ключицу. Явно, это были не случайные пули, а прицельные, на поражение. И смерть была — у ее неродившегося ребенка. А сама Александра много месяцев пролежала на вытяжке и на всю оставшуюся жизнь сохранила боль в душе и в теле.

То, что пули летели в разные стороны и с разных мест, подтверждают и другие факты. На углу здания горкома комсомола стояла бочка с квасом. Она была пробита пулями — из нее хлестал квас. Бочка стояла параллельно фасаду Атаманского дворца, от которого шла стрельба, у правого его крыла. Пули в бочку могли попасть с противоположной стороны — от здания прокуратуры. Есть свидетельство, что голова одного из демонстрантов также была пробита по этой траектории — справа налево.

Кто же, все-таки, и откуда стрелял?

По воспоминаниям и многочисленным свидетельствам упрощенно ситуация расстрела выглядит так: сначала залп вверх, попадали с деревьев дети. Затем выстрелы в упор, в толпу. Стрельба 2-3 минуты, и солдаты-каратели из первой шеренги как пришли, так и уходят. Это видели все. Но — «солдаты стреляли холостыми!» — утверждают многие. Некоторые заметили, что стрельба шла откуда-то сверху. Кое-кто слышал пулеметные очереди.

После расстрела, когда площадь покинули те, кто мог хоть как-то передвигаться, из здания на крыльцо вышли два сержанта с ручными пулеметами. Они не поспешили скрыться и выстрелами вверх разогнали самых смелых, которые пытались вернуться на площадь, чтобы подойти к раненым и убитым. Видели и двоих гражданских, стрелявших вслед убегавшей толпе из пистолетов, больших по размерам, чем «ПМ». Шофер санитарной машины, вывозивший раненых с площади, видел группу примерно десяти человек в гражданской одежде с винтовками СВД (снайперская винтовка Драгунова). Сам участник войны, он узнал это оружие. С такими винтовками видели людей и на крыше здания Госбанка. Можно предположить, что с утра 2 июня не пустовали и другие крыши, с которых хорошо просматривалась площадь действий. Людей с такими винтовками в течение дня некоторые замечали и на других крышах центральной части города. А у гостиницы «Южная» валялись стреляные гильзы от пулемета.

По какой команде действовали эти стрелки — трудно сказать. Холостой ли залп явился для них сигналом, каким-то образом передавалась другая команда, или просто было дано указание в удобный момент разогнать толпу таким страшным способом? Учитывая одновременность выстрелов, вероятнее всего следует считать таким сигналом именно первый залп шеренги. Наверное, предусматривалось, что у солдат дрогнет рука перед массой людей, и для подстраховки на крыши и чердаки отправились проверенные бойцы-убийцы. И еще до команды «Огонь!» кто-то из них выбрал в прицел свою жертву.

Такой сценарий, конечно же, предполагает его предварительную разработку. О подготовленности расстрела говорят и следующие факты. Буквально сразу (через 10-15 секунд) после прекращения стрельбы со стороны ул. Карла Маркса на площадь выехали несколько санитарных машин военного образца на базе грузовой автомашины с большой будкой, в которые быстро и грубо грузились подобранные на площади тела.

Допрошенные в ходе следствия солдаты показали, что перед началом стрельбы прозвучала команда всем военнослужащим выйти из толпы и лечь у стены здания. Также были выведены и пережидали расстрел в подвале прокуратуры несколько десятков учащихся партийных курсов, находившиеся среди демонстрантов. Таким образом своих пытались обезопасить. Но все-таки во время стрельбы на площади находились милиционеры и дружинники, военные и негласные агенты КГБ. А пуля не выбирала. Однако выбытие из строя своих, наверное, тоже просчитывалось. Зафиксированы ранения и гибель дружинников (одного мы сами нашли в захоронении), ранения военных, ушибы, ссадины, переломы и пр. Но об этом предпочитали не распространяться — в бою как в бою.

Запланированность расстрела подтверждает, как ни странно, отсутствие необходимости в этом. Если горотдел милиции можно считать объектом охраны (там была оружейная комната), то административное здание, в котором уже не было ни охраняемых лиц, ни чего-то ценного, никак не относится к военным объектам. На него, после небольшого погрома, уже не покушались, и в 12 часов 10 минут из здания был выдворен последний демонстрант.

Никому и ничему не угрожала и сама масса людей на площади. На солдат не нападали и оружие не выхватывали. Из толпы по солдатам тоже никто не стрелял — это доказано. Зачем же было учинено это побоище? Ответ один — для того, чтобы разогнать людей. Другие способы не применили потому что не очень хотели. В Новочеркасске нужна была кровь, и ее пустили. Кому это было нужно? Тому, кому выгодно.

Рассмотрим интересы действующих сторон. Хрущеву явно невыгоден был такой компромат. Его публичная политика изначально была построена на отрицании силы и репрессий. Расстрел рабочих явно дискредитировал саму суть государства рабочих и крестьян. В широком масштабе объяснить эту акцию не представлялось возможным. Значит, надо было все скрыть. Но в масштабах города скрыть было уже невозможно, и поэтому главной идейной задачей власти и соответствующих органов стала дискредитация участников выступления. Хулиганы, бунтовщики, бандиты и отщепенцы — такие ярлыки навешивались на забастовщиков, и таким методом «спасалась» честь рабочего класса. Людей снова разделили на «плохих» и «хороших». Это была непростая работа, и она не была выгодной ни одному из действующих в то время в Новочеркасске партийных лидеров. Наверное, и Анастас Микоян в душе не одобрял этих мер. Чего не скажешь о суховатом, жестком Козлове, для которого человек — просто рабочий материал. Но при всех разногласиях допустить, чтобы о кровавом побоище узнал мир? Этого даже представить не могли ни Хрущев, ни его подручные. И в решении этой главной задачи они были едины.

Невыгодна была акция подавления и для армии. Несомненно, это понимал Министр обороны Малиновский, являвшийся в данных событиях лишь передаточным звеном команд из Москвы. С жесткими мерами не согласны были Плиев, Шапошников и другие руководители округа. И даже Олешко, скомандовавший «Огонь!», говорил, что не ожидал такого убойного огня и впоследствии очень переживал. Военные, защищавшие свой народ от фашизма, никак не были готовы к подавлению этого же народа.

Такие функции в большей степени подходили внутренним войскам. Но и для них, непосредственных участников, было очевидно, что необходимости в расстреле нет. На площади стояли женщины, дети. Людям нужны были понимание и отклик, а не нуля.

В данной ситуации на сцену выходит КГБ — организация, в чьей компетенции была защита государственных интересов в соответствии с провозглашенной политикой и указаниями руководящей и направляющей силы — КПСС. Вероятно, чекистам вначале ставилось в вину то, что они пропустили ситуацию в Новочеркасске, не овладели ею в начале. Можно представить реакцию Хрущева и его соратников на такое развитие событий. Нужна была скорейшая разрядка обстановки, ведь, несмотря на все меры, весть о забастовке просачивалась в другие города области и ложилась на подготовленную схожими жизненными условиями почву. Очаг восстания необходимо было погасить. Договариваться, идти на уступки какой-то толпе высокие московские гости не хотели, да и боялись. Поэтому и вручили карт-бланш КГБ. И уж он постарался. Кровью и тайной повязал всех. Имея такой рычаг давления на партийных бонз, эта организация впоследствии значительно расширила свои штаты, получила дополнительные привилегии и новые полигоны для действий.