Вот такие обычные мнения-рассуждения. Но как сложились судьбы этих людей, попавших в поле зрения КГБ? Те, кто пережил это время, могут представить последствия такого вольнодумства. В различных регионах страны в высказываниях обсуждались такие формы протеста, как забастовки, митинги, предлагались и более радикальные меры.

География высказываний и сбор их по различным социальным группам достаточно широки. Напоминаю, что эта сводка доносов подписана председателем КГБ В. Семичастным, читалась членами ЦК КПСС и была отложена в «Особую папку» на вечное хранение.

В этих докладах с мест уже описываются события в Новочеркасске по состоянию на утро 2 июня, хотя их развитие не прогнозируется. Но именно в Новочеркасске сработал эффект совпадения! Одномоментно соединились два обстоятельства, образуя взрывную массу, для которой нашелся и запал. Проводившийся постоянно до этого пересмотр норм выработки и оплаты труда в ряде цехов НЭВЗа привел к концу мая 1962 г. к снижению на треть зарплаты в тяжелых цехах. Другим еще ранее урезали расценки. Новость о снижении расценок пришла вместе с сообщением о росте цен.

Этот двойной удар не мог не вызвать естественный вопрос: «Как жить дальше?». Продуктов в магазинах нет, и вот совсем не стало денег даже на то, что есть. А многие в городе так и жили — лишь на свою скудную копейку. Не у всех были родственники в ближних, способных подкормить хуторах и станицах.

Интересно, что до указанных событий на заводе уже были попытки забастовки (в течение трех дней некоторые рабочие не работали) с целью улучшения условий труда. Был случай отравления 200 рабочих в обмоточно-изоляционном цехе.

Конечно, эта взрывоопасная ситуация, пусть не в полной мере, но оценивалась властью, вынужденной затягивать пояс на тощем животе народа. Ведь голодный — опасный. Следовало как-то смягчить ситуацию. В конце мая в Новочеркасске прошел партактив, на который были приглашены представители всех партийных организаций города. Речь шла о предстоящем повышении цен и о разъяснении этой меры. Парторганизация НЭВЗа на активе не была представлена. Она проводила самостоятельную политику, имела права райкома и к указаниям горкома мало прислушивалась, напрямую подчиняясь обкому КПСС. А по административной линии завод был еще более самостоятелен, зависел лишь от союзного Министерства. Такой город в городе, являющийся и сегодня крупнейшим градообразующим предприятием.

В первый день лета рабочие завода смурно подходили к своим станкам. Передавали друг другу новость о повышении цен на продукты питания. День уже заранее выглядел тяжелым. Это ощущение усилилось на цеховой пятиминутке, когда объявили о снижении расценок. Передали это и по заводскому радио. Новость придавила. И так трудная жизнь показалась рабочим совсем невозможной. Что делать? Куда обращаться за помощью? Пусть начальство ответит: как жить!

Эти вопросы и мнения рабочие высказывали находившемуся в сталелитейном цехе заведующему промышленным отделом обкома КПСС Я. Бузаеву. Он с утра приехал на завод для разъяснения политики партии и правительства. Рабочие не понимали такую политику народного государства, лишавшего главную свою составляющую — народ — последнего куска хлеба. С таким настроением и по таким расценкам работать не хотелось. Возмущение быстро охватывало сознание людей.

Первоначальная группа недовольных из 8—10 человек за минуты увеличилась до 20-25, все нарастало количество человек, накалялись эмоции. Не вняли рабочие увещеваниям своего начальника цеха Чернышкова и не приступили к работе. Горячо обсуждая новости, вышли из цеха в сквер, к беседке. Здесь воздуха было больше, эмоции еще не достигли критической стадии. Но подошедший вскоре директор завода Б. Курочкин своими ответами на претензии рабочих сломал последнюю сдерживающую планку. «Молока не хватает даже детям, мяса в глаза не видим!» — высказывали ему свою боль рабочие, плакались женщины. «Не хватает мяса — ешьте пирожки с ливером!» — в сердцах бросил директор. Это высказывание стало крылатым выражением и передавалось из уст в уста как образец крайне уничижительного отношения начальства к простым людям.

В те годы водораздел между различными социальными группами зачастую выглядел как пропасть, и понять друг друга, а тем более найти общий язык было трудно. Даже свое, местное начальство казалось далеким, недоступным. Были, конечно, на заводе авторитетные руководители, но утром 1 июня обстоятельства быстро выходили за рамки всякого влияния. Тут же, среди рабочих, находились свои лидеры, громко и убедительно, простым языком обрисовывавшие проблемы и излагавшие требования. Кто бы вот только их слышал…

У станков в цехах остались ветераны, рабочие предпенсионного возраста и прослойка партийно-комсомольского актива. Но и они понимали претензии своих товарищей. Из ядра митингующих в сквере выделялись агитаторы, уходившие в другие цеха и призывающие остановить работу.

Долго уговаривать никого не приходилось, и число оставивших рабочие места постоянно увеличивалось. Несколько сот человек вышли через проходную на площадь у заводоуправления. Как в войну, надсадно-прерывисто гудел заводской гудок. Его включила в подвале компрессорной станции группа рабочих. Сопротивлявшегося сторожа для видимости связали, около рычага оставили дежурных с наказом, чтобы гудки не прекращались. Так и было. Позже к этому тревожному звуку, слышному на всю округу, присоединился гудок паровоза. Железная дорога проходила совсем рядом, в нескольких десятках метров от завода, и рабочие использовали стальную магистраль в своих целях. Разобрали штакетник забора и перегородили пути, остановив таким образом пассажирский поезд Саратов-Ростов, проходивший Новочеркасск около полудня. Конечно, рабочим было жалко томившихся в горячих вагонах пассажиров, и особенно детей» но поезд все равно не пропустили. Уж очень хотелось забастовщикам, чтобы в Москве узнали, как «зажимают» рабочий класс.

Главный инженер завода С. Елкин, достаточно уважаемый на заводе человек, сделал попытку освободить дорогу составу, однако она не увенчалась успехом. Сначала инженер выгнал из кабины машиниста своих рабочих, затем они его. Попросту вытолкали на насыпь, пригрозив кинуть в топку, надавали тумаков. Но и этим не закончилась эпопея с Елкиным. Не видя вокруг никакого иного начальства, его заставили влезть на импровизированную трибуну и отвечать перед многотысячной толпой. Но что он мог сказать? Вопросы были, как говорится, не в его компетенции, и вскоре после неубедительных ссылок Елкина на разумную волю партии его стащили с машины и отправили восвояси.