Но сначала был неудачный, безрезультатный выезд в Новошахтинск, на кладбище шахты № 7.

Подготовились мы солидно. Связались с администрацией, местными демократами. Ирина Мардарь договорилась насчет автобуса, пригласила официального судмедэксперта Ю. Бондарева.

Над предполагаемым местом захоронения уже более года стоял большой деревянный крест. На раскопки собралось много разных людей. Среди них были и неэмоциональные лица профессиональных наблюдателей, на которых мы не обратили особого внимания, но объектив видеокамеры хорошо их отразил.

Работать было тяжело. Ухоженные могилы ограничивали сектор поиска и в то же время служили точками привязки. Место раскопа поросло кустарниками, разветвленная корневая система вынуждала нас откладывать лопаты и браться за топоры. Убирая верхний слой, мы зачищали горизонтальный срез земли, на котором четко просматривались контуры старых захоронений.

Земля материка хорошо отличается от пересыпанной, измененной по цвету и структуре земли могилы. Мы предполагали, что наших бросили просто в наспех выкопанную яму и, следовательно, контуры ее не будут традиционно прямоугольными. Однако не исключался вариант, что были использованы обычные могильные ямы. Особых подробностей и свидетелей захоронения не было. Смотритель кладбища Л. Скобелева, принявшая эту должность в наследство от свекра, вспоминала, что он скупо рассказывал об этом, не отрицая сам факт захоронения.

Мы работали целый день, натыкаясь на различные кости. Доски гроба и остатки крестов, ритуальных предметов свидетельствовали о том, что это были обычные захоронения. Мы знали (по материалам расследования А. Третецкого), что погибшие новочеркассцы здесь (по крайней мере, четверо) похоронены в одной могиле и завернуты были в мешковину, обмотанную веревкой. Такого мы не нашли. В процессе поисков возникали разные идеи и, зная намерение исполнителей глубоко спрятать «концы в воду», мы перешли на траншейный метод работы, охватив раскопом довольно-таки большую территорию кладбища. В глубину входили до трех метров, и порой приходилось держать за ноги опустившегося вниз головой энтузиаста-раскопочника. Часто эту роль выполняла худенькая Валентина Евгеньевна Водяницкая, репрессированная по событиям 1962 г., член Фонда Новочеркасской трагедии. О ее незаменимой роли в нашем деле я буду еще не раз упоминать.

Вертикальный разрез показывал наслоения ям друг на друга, а дойдя до плотного дна, мы вздыхали: «Все, материк!». К концу дня настроение стало удрученно-подавленным, утренний энтузиазм сменился ощущением безысходности. Зрели разные мысли и предположения. Вспоминались специфические лица на кладбище, и вырисовывался сценарий написанной для нас пьесы.

За все эти годы, участвуя ли в политически оппозиционных мероприятиях, либо занимаясь этим делом, без сомнения, жестко опекаемом КГБ, я ни разу не ощущала на себе прямого вмешательства либо давления с его стороны. Теоретически знала, что надзор должен быть, знала о существовании агентурной сети, в том числе и у нас, в Музее истории донского казачества, где был прямой контакт с иностранцами. Но задумываться, кто из подруг исполняет роль сексота было противно, и я отмахивалась от этой мысли. Подозревая, что прослушивается телефон, шутила, что уж кто-то точно знает, что «камня за пазухой» у меня нет. Считаю открытость одной из основных своих черт и не знаю, слабость ли это, граничащая с глупостью, или безудержная смелость, похожая на вызов. С возрастом эта открытость и доверие страхуются нарастающей отстраненностью от людей.

Ощущение, что вокруг сжимается кольцо, не покидало нас все дни после возвращения из Новошахтинска. Это и определило дальнейшие действия, в основе которых, как я сейчас понимаю, лежала непрогнозируемость.

Здесь следует отметить наш с Ириной Мардарь плодотворно работавший тандем. Делали мы одно дело, в чем-то повторяя, усиливая друг друга, в чем-то дополняя. Но чувствовалось, да и Ирина сама говорила, что она устала от этой темы-«чернухи», в семье нарастали неприятности. В это время она очень активно работала в «Новочеркасских ведомостях», и чисто журналистская работа увлекала ее больше. У меня же наоборот. Если в 89-м я занималась этим как одна из демократов-неформалов, то после смерти Сиуды приняла, как эстафету, главную его цель — найти погибших и восстановить справедливость.

Выезд в пос. Тарасовский, к месту еще одного предполагаемого захоронения, был намечен Мардарь на 21 мая и согласован по телефону с руководством этой глубинки. Был заказан и автобус. «Едем 20-го!» — почему-то заявила я, что породило наш спор с Ириной.

19 мая 1992 г. мы с Валентиной Водяницкой совершили «профилактический» рейд в г. Ростов-на-Дону. Высокие кабинеты, чины и звания для меня не значат абсолютно ничего. В контактах я обращаюсь прежде всего к человеку, и если нет этого первичного понимания и отклика, то следующее обращение по форме для меня является ступенькой вниз, на которую я с сожалением вынуждена опускаться. Сколько встречалось чиновников, наглухо упакованных в футляр своей должности, и сколько было человеческих откликов людей с высокой должностью и соответствующим интеллектом, умело и законно применявших свои полномочия для решения проблем.

В приемной областного управления КГБ нас выслушивал черноглазый в штатском, соглашаясь, уважительно кивал и помечал что-то в блокноте. Разговор с начальником УВД Михаилом Фетисовым был более конкретным. Пояснив дух времени и актуальность наших проблем, мы просили о помощи. Разговор конкретно шел о выдаче останков расстрелянных по решению суда. Ответы выглядели уклончивыми, со ссылкой на особую секретность кладбища, но оставляли какую-то надежду. Не в пример категорическому отказу начальника управления КГБ по Ростовской области, депутата Верховного Совета РФ Н. Кузнецова, обратившись к которому на V съезде народных депутатов в Москве, я услышала: «И не ищите — не найдете!».

В-общем, предупредив высоких начальников, и в их лице соответствующие ведомства, чтобы в целом не мешали нам, мы готовы были к новому выезду. Водяницкая, отличаясь особой исполнительностью и тщательностью в проработке деталей, приготовила в целях сангигиены марлевые повязки, перчатки, большие целлофановые и бумажные пакеты.

Ранним утром 20 мая наша небольшая группа энтузиастов-поисковиков собралась на площади у Камня, где и ожидала меня. Моей же заботой в то утро стала добыча транспорта, что, вероятно, подсознательно входило в план непрогнозируемых действий.

В 6 утра я уже была в автотранспортном предприятии, где долго убеждать его начальника Алексея Палия не пришлось. Был снят с рейса на пригородный поселок Донской маленький допотопный автобусик, и на нем, с нарастающей остервенелостью идти до конца, я появилась на площади у оживавшего с началом рабочего дня Атаманского дворца. Нас издалека приветствовали входящие в здание чиновники, и в этих приветствиях слышалась легкая насмешка. Мало кто верил в результативность наших затей. Первый неудачный выезд и «несерьезность» нашей общественной кампании, а может, и другие причины, не позволили единственному официальному лицу — судмедэксперту, снова ехать с нами. Так и отправились: я, Ирина Мардарь, Валентина Водяницкая, Михаил Крайсветный с товарищем из экспедиции Иваном Соломахой, и фотограф Олег Мацнев. Дорога была неблизкой — 180 км до поселка Тарасовский и еще 12 до кладбища.

Спокойная, размеренная жизнь далеких от политики сельчан является отличительной чертой российской глубинки. Земля «приземляет» человека, а физический труд формирует особую психику и склад характера. Здесь более крепки традиции, устои и патриархальный склад сообщества, будь то собственно семья, либо семья в понимании — колхоз, хозяйство. Председатель колхоза становился председателем исполкома, главой администрации. Менялось лишь название, суть оставалась одна — хозяин.

Таким хозяином Тарасовского района уже более 20 лет был Иван Григорьевич Закружной, в просторный и прохладный кабинет которого мы вошли ближе к полудню. Ирина и я расположились по сторонам торцевого стола, чуть поодаль сосредоточенно-напряженно примостилась Водяницкая. Мужчины ждали нас в автобусе. Мы рассказали, зачем приехали. Сообщили, что новочеркасский горсовет принял решение о перезахоронении, о том, что родственники ждут. Закружной кивал и, в свою очередь, рассказывал, какую они проявили заботу о могиле: огородили, плиту металлическую с фамилиями поставили. Ирина хвалила, живописала природу. Она в 1991 г. с родственниками погибших приезжала к отмеченной могиле.