ПЕЧАТЬ СМЕРТИ

Нет трупа — нет основного доказательства. Таков закон криминалистики. Поэтому сокрытие этих истекших кровью и скончавшихся на месте или в результате страшных ран «доказательств» стало главной материальной задачей.

Трупы можно было сжечь, закопать, утопить. Именно такие варианты и рассматривались. Слово «похоронить» даже не произносилось. Находившиеся в Новочеркасске члены Президиума ЦК КПСС боялись, что на похоронах возможны рецидивы бунта. Да и не хотели, чтобы кто-нибудь когда-нибудь смог исследовать трупы. Тела погибших являлись объектами «государственной тайны особой важности», и об этом у всех работников милиции, имевших дело с захоронениями, и у работников ЗАГСа, оформлявших свидетельства о смерти, были отобраны подписки о неразглашении этих сведений, «вплоть до применения высшей меры наказания». Этот груз молчания лег на исполнителей до аннулирования подписок прокуратурой в 1990 г. Однако многие еще сохраняют тайну, то ли из верности служебному долгу, то ли из страха, что времена вернуться.

Итак, трупы родным и близким не выдали. Для них это явилось дополнительной душевной травмой и, понимая, что жизнь не вернешь, они ходили по инстанциям и умоляли-просили: «Дайте хоть похоронить по-человечески!». Но и этого не дали. Тихо, зловеще советовали: «Не ходите, не ищите. Ведь у вас еще дети есть». Или: «Молодая, еще замуж выйдешь, родишь»: Многие так и замолчали, но все годы жили под гнетом неисполненного нравственного долга.

До сих пор ходит множество версий о местах захоронения погибших. Говорили о том, что их закопали на территории воинской части, а сверху положили асфальт (снова асфальт!) и устроили спортивную площадку. Были версии, что трупы сбросили в Гарган-пруд за тюрьмой, зарыли в карьере, свезли в шахту… Уже потом, через много лет, при розыске убитых маньяком Чикатило, местные жители говорили, что Аютинская шахта — проклятое место. Еще, мол, в 62-м трупы кидали в шурфы и засыпали известью.

Известно, что члены Президиума, обсуждая вопрос захоронения, предлагали и такие варианты, как утопить в море или вывезти в пустыню, в пески. Но якобы Микоян настоял на кладбище. Почеловечнее чтоб… На этом и остановились. Ответственным назначили Стрельченко — начальника УВД области, а непосредственной организацией акции занимался подполковник милиции Малышев — зам. начальника Новочеркасского ГОМ.

Две ночи после расстрела трупы из города свозили к месту складирования — в лесополосу в районе балки Ают, в 20 км от Новочеркасска. Сгружали в большую открытую квадратную яму. В ночь на 4 июля трупы осмотрел и составил на каждого акт судмедэксперт В. В. Левшин. Привезенный из Ростова-на-Дону фотограф В. Н. Власов в лучах фонарей сфотографировал трупы с бирками-номерами на груди. Негативы этих фотографий сохранились в секретных архивах Ростовского областного УВД. Глядя на вздувшиеся лица, сличая их с прижизненными фотографиями, трудно определить кто есть кто. Но такая работа впоследствии была проведена экспертами СМЛ-124 СКВО. Через 30 лет.

Жара начала июня не остужалась ночью, и поэтому трупы спешили предать земле. Ночью 4 июня три отдела милиции получили свою похоронную порцию: Таганрогский ГОМ — 8 трупов, Каменск-Шахтинский ГОМ — 8 трупов, Новошахтинский ГОМ — 4 трупа. Кроме этих убитых, организованно вывезенных с места складирования в лесополосе, из Новочеркасска вывозили и других погибших и умерших от ран.

Определить их поименно и точно по количеству не представляется возможным. Следствием учтены еще 6 трупов. История с их захоронением такова. В те дни в станице Заплавской (в 13 км от Новочеркасска) на окраине кладбища были зарыты три трупа. Но могилы были разрыты скотом, и поэтому убитых перезахоронили на кладбище румынских военнопленных под Новошахтинском. Туда вскоре доставили еще два тела.

Лишь один из погибших был захоронен по-человечески. 19-летний Леонид Шульга, раненый в ногу, скончался от гангрены и развившегося сепсиса 20 июня. Матери и сестре разрешили похоронить его на кладбище станицы Грушевской. Хоронили скоро, тайно, под присмотром милиции, запрещавшей плакать. Но все-таки по-людски: в личной могиле, в гробу, одетого в новое… В мае 1994 года Фонд Новочеркасской трагедии произвел вскрытие могилы. Сестра Татьяна еще раз повстречалась с братом, выполняя волю покойной матери, которая сетовала, что сын лежит на чужом кладбище. Останки Леонида Шульги вместе со всеми были преданы земле на мемориале нового городского кладбища в день общих похорон 2 июня 1994 г.

После экспертизы было установлено, что в двух могилах на цыганском заброшенном кладбище у поселка Тарасовский, что в 180 км от Новочеркасска, захоронены: В. Н. Гриценко, В. К Карпенко, В. Ф. Федорков, В. П. Ревякин, К. К. Келеп, М. Г. Шахайлов, В. В. Константинов, В. С. Драчев. Хоронили — начальник Каменск-Шахтинского горотдела милиции П. П. Перекопский и его подчиненные: П. И. Приходько, П. И. Громенко, П. С. Макухин.

Восемь трупов, два из них женские, хоронили под Таганрогом, на кладбище поселка Марцево начальник Таганрогского горотдела милиции И. Н, Шеменев и его подчиненные: И. А. Сыкин, А. Т. Велик, Н. С. Комиссаров, Н. В. Куликов и др. Для захоронения были вырыты две глубокие могилы. В них были похоронены: И. Ф. Тимофеев, А. Э. Шульман, В. В. Тинин, В. П. Линник, В. И. Мисетов, А. М. Зверева, А. Д. Грибова, П. Я. Вершеник.

Начальник Новошахтинского отдела милиции Величко и начальник отделения Тихоненко ночью 4 июня 1962 г. привезли в Новошахтинск на действующее кладбище шахты № 7 и зарыли в старую могилу четыре трупа. Яму рыли бывший начальник уголовного розыска Новошахтинского ГОМ Цыбин и сотрудник милиции Сиволобов. В этой яме на чужих костях лежали: А. Н. Дьяконов, Ф. Г. Лиманцев, В. А. Ситников, А. Б. Артющенко.

Рядом с этим кладбищем шахты № 7 располагалось кладбище румынских военнопленных» где были захоронены скончавшиеся от ран и закопанные первоначально в разных местах В. И. Соловьев, Е. И. Слепкова и Г. Н. Терледкий. На это нее кладбище в последующие дни были привезены еще два трупа умерших от ранений людей. Один из них предположительно студент Новочеркасского политехнического института. Личности не установлены.

ЗАКЛАНИЕ

Итак, кто же разрешил, кто скомандовал, и кто исполнил расстрел? В целом разрешение на подавление новочеркасского бунта, конечно же, было получено из Москвы. Но, учитывая, что центральная власть в лице ее маститых представителей была в это время в Новочеркасске, можно сказать, что все решалось на месте. Находившийся в Москве Хрущев не мог определить масштабы угрозы режиму, исходившей из маленького провинциального городка. Вначале он был противником крайних мер. Потом стал требовать наведения порядка любыми средствами, вплоть до применения оружия. К этой мысли его подводили постоянные доклады из Новочеркасска и истеричные звонки трусливых партийцев. Довлел над ним, вероятно, и тот фактор, что из Новочеркасска поступало как бы коллективное мнение, а он, Первый, но один, должен был принимать решение. А как идти против коллектива и брать на себя ответственность? И карт-бланш: из Москвы был выдан.

Впрочем, Хрущев не склонен был принимать случившееся в Новочеркасске за большую трагедию. В показаниях свидетелей зафиксирован эпизод, когда после расстрела Плиев стал возмущаться произошедшим, но его остановил Козлов, заявивший: «Я только что разговаривал с Хрущевым, доложил ему обстановку, и Никита Сергеевич сказал, что за Советскую власть погибли миллионы, и то, что мы применили оружие, правильно».

Логика этих рассуждений ясна: если выступаешь против нас, значит — враг. А врагов нужно уничтожать. И враг — это не свой, не рабочий, не советский, а чуждый элемент, бунтовщик, хулиган. С таким подходом и решали все дела.

О том, что власть осознанно растоптала людей, говорят и ее последующие действия. С расстрелом сравнимы приговоры, отнявшие жизнь у семи человек и более сотни пустившие по адовому кругу, И это делалось уже не в горячке, не под давлением обстоятельств одного дня, а планомерно, с нарастающей жестокостью. Линия поведения была единой.