Мнение Ф. Подопригора:

В те дни 1962 года я исполнял обязанности начальника отдела пропаганды и агитации — заместителя начальника Политуправления Краснознаменного Северо-Кавказского военного округа и, конечно же, был в курсе событий в Новочеркасске с момента их зарождения и до конца.

Хочу заметить, попыток завладения оружием солдат было много. Совершались разбойничьи нападения на военнослужащих. Конечно, это делали не рабочие, не горожане и даже не те, кто шел в колонне демонстрантов, а отпетые уголовники. (Что, «уголовники» из тюрьмы на этот момент сбежали? Да, были среди демонстрантов бывшие судимые — по они же шли в колонне, они же были горожанами, и они же были рабочими. — Т. Б.). У них чесались руки. Они жаждали крови. Я неоднократно слышал рассказы простых новочеркассцев о том, как бандиты разжигали ненависть к порядку, заставляли силой, угрозами бросать работу на производстве и присоединяться к ним.

И я видел раз женщину вульгарно одетую, выставляющую себя в самом непотребном виде. Она словесно оскорбляла солдат, призывала их не слушать командиров и присоединяться к ним.

В донесениях в Политуправление того времени было описание и такого эпизода. После выступления А. И. Микояна по радио, эта женщина во главе делегации с ультиматумом явилась в военный городок к руководству. «Мы вас заколотим в гробы — кричала она, сопровождая каждое предложение бранными словами.

Это выдержка из заметки «С болью в сердце», опубликованной в газете «Красное знамя» 30 августа 1990 г. Сегодня иной год, но у верных ленинцев-сталинцев и поныне такая политотдельческая лексика.

Даже сильные струи пожарных машин не смогли смыть въевшуюся в поры асфальта кровь. Под полуденным зноем она быстро запекалась, как бы привариваясь к размягченной битумной массе. Позже пытались песком отодрать эти бурые следы. Не получилось. И тогда положили новый асфальт. Но это было на следующий день. А 2 июня, после кровавого побоища на площади, случилось невероятное. Сюда снова пришли люди! Массы, толпы, тысячи! Пришли-стеклись со всего города, пришли, чтобы взглянуть в лицо смерти и палачам.

Вспоминает С. Подольский:

Весть о расстреле немедленно облетела всех, вызвала, видимо, неожиданную реакцию. Остановилось большинство заводов, улицы переполнились народом. Отовсюду подъезжали машины с рабочими. На Московской рабочие высаживались, молча шли к площади перед горкомом — плотной неудержимой колонной во всю ширину проспекта.

Смерть застыла над площадью, отражаясь в лужах крови-воды, паслась на кронах утомленных деревьев, витала в воздухе, похваляясь собранным урожаем человеческих душ. Не боялись этого люди! Пришли и встали на месте расстрела, потрясая кулаками небо и раскалывая воздух громкими проклятиями. Кто в этом праведном гневе мог им помешать? Два танка затерялись в центре людской массы. Жалкими точками виднелись снайперы на крышах.

Подобного возмущения не знал Новочеркасск со времен своей истории и не узнает более…. В эти часы был преодолен самый главный инстинкт — инстинкт самосохранения, в данном случае люди знали, что шли под пули. В этом коренное отличие этого второго митинга от первого.

Площадь скандировала: «Хру-ще-ва! Хру-ще-ва! Пусть посмотрит!». Над площадью кружил военный вертолет. По радио через громкоговорители транслировали обращение Микояна. Он просил людей разойтись, но ничего не объяснял и не обещал. Наоборот, звучала скрытая угроза; «Порядок будет восстановлен любой ценой!».

Постепенно люди выкричались, силы иссякли, приходило понимание, что ничего вернуть и изменить нельзя.

На этом, втором митинге была и Валентина Евгеньевна Водяницкая. Она работала крановщицей на НЭВЗе, но в забастовке не участвовала, так как находилась на стройке, которую завод вел, что называется «хозспособом», т. е., используя свою рабочую силу. К обеду 2 июня она добралась до центра города на попутной машине и оказалась в толпе второго митинга. Движимая любопытством, прибилась к подъезду и втянулась в здание. Там к ней обратился высокий военный чин и предложил выступить с балкона, попросить людей разойтись. Очень гордая таким поручением, Валентина выступила перед людьми, за что и получила срок. Впрочем, ей инкриминировались и хулиганские действия в здании горкома и многое другое. Уже после реабилитации Валентина Евгеньевна рассказывая все это, возмущалась: «Ну не заливала я Замулу водой из кувшина! И никакой подпольной типографии не организовывала». Все это ей вменялось на допросах. Валентина была замужем, у нее был трехлетний сын, Он остался на улице в прямом смысле, когда 12 июня ее прямо с работы увезли в застенки КГБ.

Затем был суд, приговор на 10 лет и мытарства по лагерям и пересылкам. Держалась мыслью, что это все недоразумение — разберутся и отпустят. В заключении старалась хорошей работой доказать свою невиновность и лояльность. Участвовала в художественной самодеятельности, танцевала, пела. «Я не та, меня за другую приняли!» — все время терзала Валентину мысль. Так и прошли в заключении 5 лет. Срок, которым после отставки Хрущева заменили первый приговор.

Воля встретила неласково. В зоне Валентина уже завоевала авторитет, имела грамоты и поощрения за примерное поведение, а здесь приставкой к имени стало обидное: «зэчка». Сына из детдома не сразу отдали, на работу трудно было устроиться. Как неблагонадежную, все годы ее держали на особом контроле. Так, без вины виноватая, и прожила Валентина Водяницкая значительную часть своей жизни.

Если бы знала она о том, что так сложится ее судьба, пошла бы любопытствовать на площадь? Нет, конечно. И другие не пошли бы. Слишком велика цена расплаты. Но тот день был особенным. Как будто разверзлось над городом дьявольское жерло и помутило всем разум…

Безответный накал митинга постепенно стихал. К вечеру люди разошлись.

Движение войск по городу становилось все интенсивнее. Солдат, повидавших кровь, выводили, других, с нетронутым сознанием, подкрепив надлежащей агитацией, вводили в город. Скрежетали гусеницами танки, взрыхляя асфальт…

Ночь не погасила боль. Утром 3 июня рабочие заводов снова пошли в город. С раннего утра у горотдела милиции и КГБ стали собираться толпы людей. Истерически кричала женщина, у которой убили сына. Люди приблизились к ограждению солдат, требуя освобождения арестованных. Эти крики перебивала трансляция речи Микояна, раздававшаяся из динамиков кинотеатра «Победа». В ряды протестующих были заброшены агитаторы — актив комсомольцев, коммунистов, «сознательных» рабочих, дружинников. В 15 часов по радио выступил Козлов.

После обеда улицы и площади города затихли. Члены ЦК КПСС пошли на предприятия. Козлов и Микоян посетили завод синтетических продуктов и провели совещание актива коммунистов НЭВЗа. Вечером продолжились проверки и аресты. Строго соблюдался режим комендантского часа.

У дикторов радио в те времена был специфический голос — сухой, жесткий, с неким временным акцентом.

Его стоит услышать. Чудом на большой катушке сохранилась одна магнитофонная запись — редкость по тем временам. Ее передал нам новочеркассец-радиолюбитель. 2 июня скрипучий голос вещал: «Внимание! Говорит Новочеркасск! С 21 часа 30 минут сегодня начинается комендантский час. Вступает в силу приказ командующего СКВО. Просьба всем гражданам оставить улицы, площади и парки и разойтись по домам!».

Все и так сидели по домам. На улице было техники пруд пруди. Везде ходили патрули, но самое главное, людей все больше опутывал страх. Матери держали детей взаперти. Мужчины не знали, что делать. Немногие отчаянные головы нарушали комендантский час. Некоторым удавалось проскользнуть по городу незамеченными, иные попадали под пули. Так, вечером 2 июня, в районе Вознесенского собора воинский патруль расстрелял А. Э. Шульмана. А еще накануне, 1 июня вечером, был смертельно ранен В. И. Соловьев. Он находился в районе НЭВЗа, недалеко от своего общежития* Его пытались задержать двое мужчин в гражданской одежде и, не сумев сделать это, смертельно ранили выстрелом в шею. Как позже прояснилось, один из этих мужчин был офицером КГБ. И это только официально известные и зафиксированные случаи. А еще кто, где и как сгинул в эти сумрачные дни?