Перевод — Рэдгерра, Дремлющий.

Литературная правка — Дремлющий.

⁵ Чуть больше 12 метров.

⁶ Примерно 1метр 20см.

⁷ Вассальная клятва.

Год 705 AC, первая декада октября

— Эта лестница просто бесконечная! — буркнул я, когда бесчисленные ступеньки заставили задрожать от усталости даже мои выносливые лапы.

— Угу... — выдохнул, пряднув ушами бредущий следом конь-морф, его светлость лорд Томас Хассан IV, нынешний герцог Цитадели Метамор.

— И вообще, все эти лестницы хороши, если у тебя есть копыта, чтобы прогарцевать по ним, или крылья, чтобы облететь... — продолжал брюзжать я. — А мои огромные кроличьи ступни, просто не предназначены для ступенек!

— Кажется, ты неплохо справляешься с лестницами, когда на другой стороне находится Молчаливый Мул, — встрял в разговор еще один конь-морф.

— Боб Стейн, тот факт, что ты служишь в Цитадели казначеем и выдаешь мне жалование, совсем не повлияет на мое нежелание признавать твою правоту! — ухмыльнулся я. — Впрочем, даже ты, напрягши свои присыпанные золотой пылью мозги, сможешь понять, что я на самом деле просто учитываю ваши ограниченные возможности. Прими я на минутку полную животную форму, домчал бы наверх быстрее ветра! И сейчас вы в этом убедитесь. Увидимся наверху, ваши сиятельства!

С этими словами я изменился до полной животной формы, и серый гранит древних стен мелькнул мимо размазанной полосой, свиваясь спиралью... Вперед и вверх, вперед и вверх — до маленькой верхней площадки. Там я и остановился, ожидая компаньонов.

...

Хм...

...

Что-то долго.

...

Да когда же они появятся?!

...

Пока наконец перестук копыт и тяжелое дыхание не сообщили мне: они уже близко.

— Ну, наконец-то! Мои копытные друзья пожаловали! Что задержало вас в пути? Происки Насожа? Сотня лутинов? Ваш героический поход окончен! Входите же!

Томас ответил мне пронзительным взглядом, Боб же не смог даже и этого. Оба насилу втащились на площадку и остановились, едва дыша.

— Что такое?! Копытные не могут обогнать маленького слабого кролика?! Ай-ай-ай! Надо срочно запретить все лестницы в Цитадели!

Я продолжал сыпать соль на раны компаньонов, отыгрываясь за их ежегодные победы в соревнованиях бегунов — на всех праздниках именно мы втроем занимали три первых места. Увы мне, мое место было неизменно третьим... Я продолжал участвовать в забегах, надеясь на этапы слалома, на короткие дистанции, в конце концов, на счастливую случайность, но наши коняги наверстывали свое на длинных дистанциях, не говоря уж о марафоне. Где уж этим лошадникам понять прелесть выматывающего силы и рвущего жилы короткого рывка...

А потому я довольствовался маленькими победами и неустанно напоминал о них. Жаль только, друзья слишком устали и не могли оценить мои подначки. Или не слишком?

— Думаю, будет куда проще запретить жареных кроликов, — выдохнул наконец Томас. — Лестниц у нас много, жареный же кроль — один. Вот тебя мы и запретим! Стучи в дверь... Горелый. Нас кажется, ждут!

— А как же! Не герцогское это дело! Прикажу, и... постучат! — высказался я напоследок, подходя к двери, ведущей в покои гусыни.

— Достопочтенная! — крикнул я, выбив ногой дробь. — Доктор Шаннинг! Мы пришли по твоему зову!

— Кто это «мы»? Я никого не звала! — глухо донеслось с той стороны.

Мои спутники удивленно переглянулись, но я-то знал нашу достопочтенную гусыню:

— Ты хотела видеть нас немедленно. В послании герцогу Хассану твоей рукой написано: «бросить все и, не медля ни минуты, подняться к тебе, прихватив первых лиц герцогства». Я верно цитирую? Так вот, мы все здесь. Лорд Томас Хассан, Боб Стейн и я.

— О боги!.. Я и правда писала такое, но...

В комнате достопочтенной что-то зашуршало, скрипнуло, послышались шаги и дверь наконец распахнулась:

— Входите ваша светлость! Прошу вас!

Немногим выпала честь видеть комнату досточтенной Шаннинг, хотя сам я там бывал и бываю нередко. Круглое помещение, расположенное на вершине одной из башен, обстановкой и всем своим видом ясно показывало личность хозяйки. Талантливая, в отношении иных вещей даже гениальная, но увы весьма рассеянная гусыня-морф имела привычку оставлять вещи там, где ее застало высочайшее чувство вдохновения — результатом стал воистину один из самых странных видов в Цитадели.

Беспорядочно расставленная мебель, шкафы, набитые самыми странными вещами. Висящие криво и косо полки, уставленные пыльными томами, тетрадями и свитками, вперемешку со статуэтками, кусками дерева и замысловатыми камнями. Обыденные вещи, лежащие там, где их использовали в последний раз, да так и забыли.

И запахи: о, эти запахи...

Запах пыли, корицы, хлеба, сладостей и чего-то еще, трудно определимого, но ясно присутствующего — от письменного стола. На самом краю массивной, черного дерева с серебряными инкрустациями столешницы замерла оловянная чаша, заполненная зеленым песком, рядом лежал покрытый толстым слоем пыли свиток, надписанный рукой Шаннинг: «Расшифровка Ключевого камня для Джонатана». С другого краю вольно расположился череп клювастого существа, подобного я не встречал за все мои путешествия по Мидлендсу. А на макушке черепа засыхал позабытый бутерброд с джемом, капая пурпурной сладостью прямо в глазницы.

Едва уловимый аромат цветочной пыльцы и тлена — со стороны древнего, рассохшегося  от старости буфета, на полках которого, вместо посуды стояли и лежали коробки с коллекцией мертвых насекомых самого невероятного вида и расцветок, организованных в странный порядок, понять который я не смог за все годы, как ни пытался.

Запах мыла, морской пены и старых салфеток — от стеллажа, притулившегося прямо напротив шкафа и содержащего все, какие только можно вообразить виды зубочисток...

Вонь чего-то горелого — от камина, где над давно погасшими углями висел закопченный котелок, его подгорелое содержимое когда-то выкипело, да так и осталось. И отовсюду, буквально из каждого угла — запах особых, ароматизированных чем-то неведомым чернил гусыни. Отрывки стихов, отдельные мысли, заметки — рукой Шаннинг писанные на всем, что подвернулось ей в моменты вдохновения. На салфетках, на полях книг и писем, на скатерти и стенах, даже на собственной одежде достопочтенной. Просто ужасная растрата писательского таланта, поскольку (увы и горе всем нам!) большая часть всех этих записей абсолютно нечитаема...

Каким образом сама достопочтенная разбиралась во всем этом хаосе — то ли чудом, то ли какой-то причудливой комбинацией абсолютной памяти и особого таланта  — ума не приложу. Но ведь разбиралась, причем безошибочно. Сколько раз, потратив на поиски в этой комнате напрочь пропавшей вещи не один час, я обращался к достопочтенной гусыне с недоуменным и раздраженным вопросом, чтобы почти тут же получить искомое. Причем в большинстве случаев Шаннинг не приходилось даже вставать с ее высокого табурета.

Впрочем, наша достопочтенная и не была бы собой, будь она какой-то иной. И я лишь больше ценил произведения ее великолепного ума, все-таки прорывавшиеся сквозь хаос, пусть даже это был всего лишь эпиграмма, написанная торопливыми каракулями на листе салата...

А вот Томас и Боб, не привыкли ни к подобному виду, ни к самой гусыне. Представьте же их удивление, когда предложив им присесть на два пыльных стула, спиной к угасшему камину, сама хозяйка застыла столбом, уставившись на полки со свитками. К счастью, я сразу узнал мечтательно-отсутсвующее положение крыльев и шеи, ту особую позу, которую достопочтенная принимала, мысленно улетая в известные только ей дали и выси.