Скрэч подавил рычание, втянул когти и усадил Паскаль на ее место:

— Я с ним разберусь, дорогая.

Та хмыкнула и, повернувшись вполоборота, краем глаза смотрела, как тигр идет к Мишелю.

— Привет, — сказал Скрэч, нависая над низеньким бобром мохнатой глыбой.

— Ага-а! — пьяно ухмыльнулся Мишель, безуспешно пытаясь задавить рвущийся наружу смех.

— Тебе не нравится, как я выгляжу?

— О-о! — дыхнул винным духом бобер. — Не нравится?! Да я просто в восторге! Я бы любовался на тебя... ик!.. весь день!

— Тебе не нравится Паскаль?

— Эта разноцветная... ик!..? Ни в... ик!.. коем случае! Ик! Она просто выставила меня на посмешище, превратив в бабу с четырьмя сиськами... ик!.. И всего-то! Ик! А так-то она ниче, хе-хе! Особенно сзади!

Скрэч зарычал и, сжав оба кулака, поднес их к носу Мишеля.

— Прижми язык, грызун.

— Пф, — фыркнул бобер-морф. — Да, пожалуйста! Милуйся со своей... ик!.. и пусть она тебя перекрашивает хоть каждый день! Только потом не жалуйся! Ик!

Тигр рыкнул еще раз и вернулся к столу, туда, где откинувшаяся на спинку лавки Паскаль вырисовывала когтем на дубовой столешнице причудливые узоры.

— И? Я ему все еще не нравлюсь?

Скрэч фыркнул и осторожно лизнул ей нос. Паскаль улыбнулась... а печаль в ее глазах осталась незамеченной никем...

— Знаешь, ведь эта течка даже не настоящая...

Они возвращались в лабораторию, когда Паскаль за вечер не выпившая даже бокала, и не сказавшая и пяти слов, заговорила.

— Хм?! — удивился Скрэч.

— У меня нет регулярного цикла. Жар приходит, когда ему вздумается... и так уже шесть лет.

— Жар?! А-а... Я-то еще подумал, с чего это тебе вдруг жарко стало!

Дикобразиха коротко рассмеялась и, остановившись, медленно подняла руки, чуть выпячивая упруго подпрыгнувшие груди:

— Нет, я говорила не о погоде.

Скрэч вздохнул.

— Что-то не так?

Фиолетово-розовый тигр осторожно погладил ей мордочку:

— Нет все... прекрасно. Я хотел бы тебе помочь... наверное, не очень приятно...

— Эй! Не беспокойся! Я справлялась с этим шесть лет, со дня битвы Трех Ворот! И уж как-нибудь переживу еще... лет пятьдесят. Или сто пятьдесят.

— Точно? Не многовато?

— Ха! В моем распоряжении все время мира, и даже больше!

Скрэч только вопросительно приподнял уши.

— Все знают, что я попала под удар двух проклятий, — промурлыкала она, легонько прижимаясь к сильному и рослому тигру. — Проклятья женственности и проклятья звериного облика. А о том, что я попала и под третье проклятье, проклятье молодости, я и сама поняла очень не скоро. И  действует оно на меня как-то странно... не полностью. Я не старею, но и ребенком не становлюсь... Загадочно, правда?! Со мной всегда так!

— И очень удобно, — ухмыльнулся тигр.

— А как же! Я уже была бы старой каргой! Мне исполнилось тридцать семь незадолго до битвы... А сейчас мне было бы сорок три. Мы, алхимики можем отдалить старость, но, сам понимаешь, как не отдаляй, как ни борись... А теперь мне не надо ничего отдалять — теперь мне всегда двадцать пять!

Какое-то время Скрэч внимательно рассматривал Паскаль.

— Ты действительно великолепно выглядишь!

— Спасибо! — улыбнулась она. — Иронично, не правда ли? Когда мне было девятнадцать, все считали меня двадцатипятилетним. Сейчас тоже... И мне это нравится! К тому же, моя внешность, мои цвета не пошли бы древней карге. На старухе мои цвета смотрелись бы наверное ужасно!

Скрэч хихикнул:

— С трудом представляю тебя древней каргой. Наверняка зрелище было бы... жуткое.

— Эй, ты не обязан соглашаться со мной! — Паскаль грозно помахала пальчиком перед носом тигра. — Мог бы, и польстить даме!

Тигр улыбнулся и нагнувшись, осторожно коснулся губами оранжевого носа, а она закрыла глаза и потянулась к его губам своими...

— Я должен идти. Извини.

Она вздохнула, посмотрев на него:

— Почему?

— Мне нужно кое-что сделать прямо сейчас. Прости... я... увидимся завтра, хорошо?

— Хорошо... — прошептала она, слабо улыбаясь. — Я займусь той краской для Томаса. Праздник совсем скоро...

Скрэч нежно поцеловал ее и ушел быстрыми шагами, почти бегом.

...Пробирки остались сухи, лишь слезы текущие из глаз, увлажняли шерстку вокруг глаз сидящей за рабочим столом женщины...

Красный... расслабление... пламя свечи... тяжелые ритмичные удары в ушах... кровь, бегущая через пуповину...

Оранжевый... прошлое... tiger... тигр... burning bright... in the forests of the night... чей бессмертный взор, любя... создал странного тебя...

Желтый... расслабление... свет солнца... тепло... согревающее... расслабляющее... уносящее вдаль... разноцветные лучи, ласкающие кожу...

Зеленый... настоящее... шелест листьев... трава под ногами... greensleeves was all my joy... и ты все взял, бросив лишь меня...

Голубой...  расслабление... небеса и облака... летящие... парящие... покой... исчезновение... меня нет... лишь пустота...

Синий... будущее... вечерний сумрак... взгляд вовне... взгляд внутрь души... смутные образы... парящие в сумраке...

Фиолетовый... концентрация... силуэт, идущий навстречу... все четче и четче... кто ты, знакомый незнакомец?.. здравствуй.

Паскаль медленно открыла глаза, прерывая медитативный транс. Решение было принято, осталось лишь исполнить его.

— Мишель?

Бобер оторвал взгляд от тарелки с овощным рагу, чтобы посмотреть на самку дикобраза. Коричневый мех, светло-блеклые колючки, желтая мантия...

— Знаешь, иногда мне кажется, что мы с тобой познакомились как-то... наперекосяк.

Мишель прижал ко лбу холодную подставку для кружки:

— Хм.

— Слушай, я действительно сожалею о том, что с тобой произошло. Я не делала этого специально... но это случилось и я хочу извиниться. Извини.

— Х-х-х...

— И я думала... может мы могли бы... То есть... Я... Давай попробуем снова? Может быть даже... поужинаем вместе?

— Что, не с кем поменяться внешностью? Все желающие разбежались? И тигр тоже?

Она вздохнула.

— И куда исчезла твоя странная окраска?

Она показала на кольцо на среднем пальце левой лапы:

— Я только пыталась... — она глубоко вздохнула. — Ох, да какая разница! Прощай!

Она ушла и Мишель, повернув голову вслед, видел как светлые колючки подпрыгивают в такт ее шагам. Юноша тоже вздохнул, побарабанил когтями по дубовой столешнице... потом рядом с тарелкой легла медная монетка, а он пошагал следом.

Прижав хвост, уберегая его от закрывающейся двери, Мишель огляделся по сторонам. Один из внутренних дворов Цитадели, для разнообразия широкий и окруженный низкими строениями, тем не менее неплохо защищал своих обитателей от пурги, хлещущей за стенами уже который день. Здесь всего лишь падал снег. Крупка — мелкая, твердая, очень-очень холодная, она лезла в глаза, проникала за шиворот, хрустела под валенками и уже собралась небольшим сугробом на капюшоне желтой мантии. Мишель подошел ближе и осторожно стряхнул его.

— Извини.

Сидящая у стенки Паскаль подняла заплаканные глаза и шмыгнула носом.

— За что? Ты прав. Все желающие разбежались... Да их и не было, ни одного. И тигр ушел... у него свои дела, своя жизнь. К тому же... Я ведь и правда виновата. «О-о глянь-ка, вон новичок», сказала я, «может ему это будет интересно?» И ты пришел в мою лабораторию, и я ошиблась и не предостерегла... а потом выкинула из головы, как будто и не было. А теперь ты бобер... А я одна...