Хилари Билл-Тосмен — владелец поместья Холбедз.

Слуги в Холбедзе:

Казберт — управляющий.

Мервин — старший лакей.

Найджел — второй лакей.

Уилфред (Киски-Ласки) — повар.

Винсент — садовник и шофёр.

Том — временный помощник на кухне.

Гости Холбедза:

Трой Аллейн — известная художница.

Полковник Фредерик Блохтон Форестер — дядя Хилари.

Миссис Форестер — жена полковника.

Альфред Маульт — слуга полковника.

Мистер Берт Смит — эксперт по антиквариату.

Крессида Тоттенхейм — невеста Хилари.

Представители закона:

Майор Мачбенкс — начальник тюрьмы в Вэйле.

Суперинтендант Рейберн — полицейское отделение вДаунло.

Суперинтендант Родерик Аллен — отдел уголовного розыска.

Инспектор Фокс — отдел уголовного розыска.

Сержант Томпсон — специалист по отпечаткам пальцевотдела уголовного розыска.

Сержант Бейли — фотограф отдела уголовного розыска.

Прочие гости и констебли.

— Когда мой предок разорился во время великой депрессии, — произнёс Хилари Билл-Тосмен, легонько постукивая кончиками пальцев одной руки о другую, — он занялся ремеслом старьёвщика. Вам не мешает моя болтовня?

— Нет.

— Спасибо. Учтите, что я не имею в виду ничего унизительного. Итак, обратившись к костям и тряпкам, он вступил в отношения партнёрства с моим дядюшкой Бертом Смитом, который к тому времени уже имел в своём распоряжении лошадь, повозку и какой-никакой жизненный опыт. Кстати, “дядюшка” — это титул, присвоенный из чистой любезности.

— Да?

— Завтра вы с ним познакомитесь. Мой предок, к тому времени недавно овдовевший, заплатил за партнёрство тем, что расширил бизнес, привнеся в него фамильные реликвии, которые удалось утаить от хищных кредиторов. Среди них оказалась довольно дорогостоящая мейссенская ваза, которую с точки зрения эстетической я всегда считал исключительно уродливой. Дядюшка Берт — а ему тогда явно не хватало эрудиции, присущей представителям высших кругов названной профессии, — вне всякого сомнения, вывалил бы данный предмет вместе с прочим наследством под ближайший забор, однако папочка сумел раздобыть чёткий документ без всякой казуистики и отправил дядюшку на Бонд-стрит, где тот провернул ослепительную сделку.

— Великолепно. Пожалуйста, не двигайте руками.

— Постараюсь. Партнёры процветали. К тому моменту, когда мне исполнилось пять, у них уже были две лошади, две повозки и положительное сальдо в банке. Между прочим, поздравляю вас: вы не сделали ни единого намёка на фирму “Стептой и Сын”. О своих новых знакомых я сужу именно с этой точки зрения. Мой отец, неожиданно открывший в себе яркий коммерческий талант, воспользовался все той же депрессией и скупил многое по дешёвке, чтобы — пусть и ценой потрёпанных в период нестабильности нервов — продать дорого. Наконец настал знаменательный день, когда он надел лучший костюм, повязал галстук, на который уже имел полное право, и сбыл остатки фамильного достояния своему доброму приятелю, королю Фаруку, за непомерную сумму. А была это венецианская люстра, на удивление вульгарная.

— Подумать только!

— Операция имела самые благоприятные последствия: поток благодеяний остановила лишь смерть Его Величества, однако к тому времени мой отец учредил на Саут-Молтон-стрит магазин, а дядя Берт, избрав для себя более подходящее окружение, заправлял целой конюшней лошадей с повозками и наслаждался значительно расширившимся кругозором.

— А вы?

— Я? Вплоть до семилетнего возраста я делил двухкомнатные апартаменты на Смолс-Ярд, переулок Чип-джек, номер четыре, с моим отцом и названым дядей.

— Входили в курс дела?

— Можно сказать и так. Заодно я постигал основы английской литературы, искусствоведение, начала арифметики. Образованием руководил отец. Каждое утро он задавал три урока, которые следовало вызубрить к возвращению его и дяди Берта после дневных трудов. После ужина папочка занимался продолжением моего обучения до тех пор, пока я не падал со стула.

— Бедный мальчик!

— Вы так думаете? Знаете, мои дядя и тётя считали точно так же. Я имею в виду родственников моего отца с материнской стороны, полковника и миссис Форестер. С ними вы завтра тоже познакомитесь. Их зовут Блохтон и Колумбелия Форестер, но в семейном кругу они всегда были дядя Блох и тётя Клумба. Эти прозвища стали настолько привычными, что перестали забавлять.

— Они вмешались в ваше образование?

— Вот именно. Деловая активность моего отца позволила им перебраться в Ист-Энд. Как-то раз тётушка Клумба — в то время энергичная молодая женщина — постучала зонтиком в мою запертую дверь и, получив доступ внутрь, дала волю своему языку, причём её невоздержанным комментариям весьма крепко, хотя и менее бурно, вторил супруг. Ушли они в полной ярости и тем же вечером вернулись с предложением.

— Взять на себя заботу о вашем образовании?

— И заботы о моей особе. Так сказать, целиком. Сперва отец послал их к черту, несмотря на своё хорошее отношение к родственникам, но в конце концов поддался на уговоры, поскольку наше обиталище подлежало сносу из-за антисанитарии, а новое подыскать было очень и очень непросто. Думаю также, что на него подействовали слезы, проливаемые службой защиты детей. Как бы то ни было, в итоге я отправился к дяде Блоху и тёте Клумбе.

— Вам у них понравилось?

— Да. Контакта с отцом я не терял. Он помирился с Форестерами, и мы часто обменивались визитами. Когда мне исполнилось тринадцать, дела отца шли уже настолько хорошо, что он был способен оплачивать мою учёбу в школе, которую когда-то кончал сам. К счастью, он записал меня туда с самого рождения. Это обстоятельство несколько облегчило для нас обоих неприятную необходимость быть кому-то обязанными, однако я сохранил живейшее чувство признательности дяде и тёте.

— Мне не терпится с ними познакомиться.

— Их считают эксцентричными личностями. Впрочем, мне так не кажется. Вам придётся составить собственное мнение.

— А в чем заключается их эксцентричность?

— Ну…, в общем, в пустяковых отклонениях от общепринятых норм поведения. Например, они никогда не отправляются в путь без зелёных холщовых зонтиков весьма почтённого возраста. Зонтики раскрываются с самого утра, поскольку дядя и тётя предпочитают их прохладную тень прямому свету. Кроме того, они возят с собой большую часть семейных сокровищ: тётя Клумба — свои драгоценности, дядя Блох — акции и ценные бумаги, и они оба — несколько очень милых предметов искусства, с которыми я и сам ни в коем случае не пожелал бы расстаться. Ещё они прихватывают крупные суммы наличными. Купюры обычно лежат в чемодане со старой дядиной формой. Он в отставке.

— Пожалуй, это действительно немного эксцентрично.

— Вы так считаете? Может быть, вы и правы. Но продолжим. Моё образование, сперва не выходившее за рамки общепринятого, было, по настоянию отца, расширено. Я овладел научными аспектами той области коммерции, в которой проявил особый талант. Ко времени смерти отца я уже считался признанным авторитетом европейского масштаба по обширному периоду китайской керамики. Мы с дядюшкой Бертом сильно разбогатели. Как говорится, чего бы я ни касался, все обращалось в золото. Короче говоря, я принадлежал к классу имущих. Ну и для полного комплекта — честное слово, это почти смешно, — я стал дико удачливым игроком и сорвал на скачках два больших приза, не облагаемых налогом. Пример мне подал дядя Берт.

— Прекрасно.

— Да, неплохо. Богатство позволило мне удовлетворить собственные причуды, которые вы, пожалуй, сочтёте не уступающими эксцентричности дяди и тёти.