— И как же вы все это объясняете?

— Прежде всего я никогда не поверю, чтобы Найджел и Казберт одновременно, независимо друг от друга, решили послать ядовитые анонимки, причём написанные одинаковым почерком и на одной и той же бумаге из библиотеки.

“И чтобы Мервину именно тогда же взбрело в голову поставить скипидар на дверь”, — добавила про себя Трой.

Сомнительно, — продолжил Хилари, — что кто-нибудь из остальных решил бросить на них тень. Во всяком случае, мне всегда казалось, что они отлично ладят друг с другом.

— Тогда?

— Тогда остаётся признать, что это сделал кто-то ещё. Знаю, что не я, и думаю, что не вы.

— Не я.

— Выходит, поле поисков сужается до абсурда. Дядя Блох, тётя Клумба, Крессида, дядя Берт.

— А Маульт?

— Господи! Я и забыл о любимце дяди Берта! Маульт! Итак, Маульт…

— Мистер Смит, кажется, думает…

— Да, да, знаю. — Хилари обеспокоенно поглядел на Трой и начал мерить шагами комнату, словно не мог найти подходящих слов. — Дядя Берт — большой чудак. Он очень непрост. Очень.

— Вот как?

— Да. Возьмите хотя бы его сардоническую плебейскую манеру держаться… Мол, я кокни, и потому выламываюсь. Разумеется, он действительно кокни, однако в случае необходимости весьма успешно забывает об этом. Вы бы послушали его во время деловых переговоров! Ни следа акцента, ни капли эксцентричности — сплошная респектабельность.

— Интересно.

— Видите ли, у дяди Берта просто весьма своеобразное чувство юмора.

— Близкое к так называемым “чёрным” комедиям?

— Вот именно. Но при всем при том он исключительно проницателен и…

Хилари не договорил. Его взгляд упал на ёлку, и он без всякого перехода заявил:

— Нужно заняться ёлкой. Это успокаивает. С этими словами мистер Билл-Тосмен открыл ящик с украшениями.

Двери в гостиную после ухода мистера Смита остались открытыми и потому не могли заглушить возникшей за ними суматохи. Кто-то поспешно скатился по лестнице, издавая нечленораздельные звуки, потом ругнулся и кинулся, спотыкаясь, по коридору, слепо толкнулся в дверь и оказался мистером Смитом. Но в каком виде!

Поверх пижамы был криво наброшен цветастый халат, одна нога в тапочке, другая босая, жидкие волосы встали дыбом, глаза дико вращаются, а из открытого рта густо идёт пена.

Мистер Смит рыгнул, взмахнул руками и невнятно выдавил из себя:

— Отрава! Меня отравили!

С его губ сорвался радужный шарик, подплыл к ёлке, на несколько мгновений застыл под веткой, как игрушка, и лопнул.

— Мыло, — проговорил Хилари. — Дядя Берт, это мыло. Ради Бога, успокойтесь и прополощите рот. Здесь, внизу, в умывальной.

Мистер Смит мгновенно исчез.

— Быть может, вам лучше помочь ему? — сказала Трой.

— Какой кошмар! Сколько же можно?! Хилари кинулся вслед за дядей Бертом. Прошло довольно много времени, пока Трой наконец услышала, как они поднимаются по лестнице к спальням. Вскоре после этого Хилари вернулся. Он был ужасно расстроен.

— Мыло, — сказал он с порога. — Исключительно крепкий раствор мыла. Дяде очень плохо. Это последняя капля.

— Мерзкий шутник! Но последнее выходит уже за всякие рамки! В кармане дядиной пижамы оказалась очередная грязная анонимка: “Как мышьяк?” Он же мог умереть от страха — Как он себя чувствует?

— Он очень ослабел, но постепенно приходит в себя И в ярость.

— Ничего удивительного.

— Кому-то не поздоровится — грозно пообещал Хилари.

— Как вы думаете, новый мальчик, взятый на кухню, здесь ни при чем?

— Он ничего не знает о прошлом остальных слуг. А этому “кому-то” известно и про “грешную леди” Найджела, и про вспышку Казберта, и про отравление мышьяком, за которое осудили Винсента.

— И про “детскую ловушку”, расставленную Мервином, — добавила Трой прежде, чем успела подумать Хилари уставился на неё.

— Вы хотите сказать… Вы тоже!!

— Я обещала молчать. Мне казалось, что другие события позволяют… Могу только сказать, что у меня тоже были неприятности. Я уверена, что Мервин ни при чем. Пожалуйста, не будем вдаваться в подробности.

Хилари помолчал, потом принялся вынимать из коробки ёлочные украшения.

— Я не буду ничего предпринимать, — сказал он — Я оставлю все как есть и сохраню величественное спокойствие. Кто-то хочет, чтобы я устроил грандиозный скандал, а я не буду. Я не буду допрашивать своих слуг, не буду портить себе Рождество. Пусть этот “кто-то” лопнет от разочарования. Давайте лучше займёмся ёлкой. Вы не поверите, но сейчас всего десять минут одиннадцатого.

Они вдвоём быстро нарядили пушистое деревце Хилари решил выдержать его в золотых тонах. Крупные стеклянные шары они повесили на нижних ветках, игрушки помельче — выше, а на верхушку посадили золотого ангела. Украшение дополнила блестящая золотистая мишура. Среди густых веток поблёскивали звезды, вздымались жёлтые свечи. Ёлка получилась просто сказочной.

— Я позолотил даже рождественскую хижину, — сказал Хилари. — Надеюсь, тётя Клумба не будет возражать. Только подумайте, как все это будет выглядеть, когда зажгут свечи!

— А подарки? Подарки будут?

— Детишки получат золотые корзинки, которые принесёт дядя Блох. По одной корзинке на каждую семью. А подарки для нас будут ждать на столике сбоку. Каждому придётся отыскать свои самостоятельно, потому что дядя Блох не сможет прочесть этикетки без очков. Он просто выкатит столик.

— Как? Снаружи? А если ночь будет слишком холодной и ветреной?

— Если погода окажется плохой, нам придётся доставить подарки из коридора.

— Асам полковник? Ему все равно придётся возникнуть из снежной бури?

— Ни на что другое он не согласится.

Поколебавшись, Трой все-таки рискнула заметить, что полковник Форестер выглядит недостаточно здоровым, чтобы, пусть ненадолго, выходить под зимнюю метель в лёгкой золотой накидке. Хилари возразил, что можно надеть и перчатки, а затем, заметив неуверенность в глазах у Трой, добавил, что Винсент подержит над полковником зонтик, так что парик и корона из мишуры не пострадают Несколько снежинок только усилят общее впечатление.

— Правда, они быстро растают, — закончил Хилари, угнездившийся на самом верху стремянки, и посмотрел на Трой сквозь зеленые ветки и золотую мишуру. — Вижу, вы не согласны. Вы считаете меня взбалмошным, бессердечным и полностью потерявшим моральные ориентиры.

Замечание угодило в точку: Трой именно так и думала.

— Может быть, вы и правы, — продолжил Хилари, не дожидаясь ответа. — Но, по крайней мере, я не притворяюсь. Например, я сноб. Я чрезвычайно горжусь древностью своего рода. Я не сделал бы предложения прекрасной Крессиде, если бы она не происходила из семьи потомственных военных. Генеалогические древа я ценю даже больше, чем рождественские И мне нравится, что я могу позволить себе ёлку из настоящего золота.

— Лично я ничего не имею против золотой ёлки, — сказала Трой.

— Я вас понял. Помолитесь за меня завтра во время службы.

— Я не священник.

— Неважно. Я заново отделал домашнюю церковь. Получилось довольно красиво.

— Вы христианин?

— Смотря в каком смысле. Будьте ангелом, подайте игрушку.

К полуночи ёлка была окончательно украшена. Они стояли у догорающего камина и любовались делом своих рук.

— Гореть будут только свечи, — сказал Хилари. — Освещение получится волшебное. Сказка. Как вы думаете, детям понравится?

— Они придут в восторг. Пожалуй, пора спать.

— Мне было очень приятно наряжать ёлку вместе с вами, — сказал Хилари, подавая Трой руку, чтобы проводить. — Вся дикая чепуха осталась далеко позади. Огромное вам спасибо. А как вам нравится рождественская ветвь Найджела?

Они как раз проходили под ней. Трой подняла глаза, и рождественский венок мягко коснулся её лба.

— С Рождеством! — сказал Хилари.

На пороге гостиной Трой распрощалась с ним и поднялась в свою комнату.

Открыв дверцу шкафа, она с удивлением убедилась, что из комнаты Форестеров до сих пор доносятся голоса Беседа была невнятной, однако пока Трой вешала платье, полковник, по-видимому, подошёл к шкафу, потому что она услышала совершенно отчётливо: