— Нет у тебя никакой изжоги… — фыркнул он, отстраняясь от меня. — Мне вот интересно, ты такой уникальный из-за того, что мои препараты прекратил принимать, или в тебе есть что-то особенное?

— Скорее, первое: кто принимает твою херню — долго не живет. Да ты и сам это знаешь.

— Заткнись, щенок! — взвизгнул он и врезал наотмашь по лицу, разбив мне в кровь губу.

— Правду не любишь? — усмехнулся я, сплюнул в его сторону.

— Веселись, пока можешь, сто пятый, у меня есть нечто уникальное, специально для тебя созданное. Посмотрим, выживешь ли ты после этого. Если да, то цены тебе не будет, жаль, что недолго. Такие строптивые никому не нужны, но радуйся, что войдёшь в историю, ведь благодаря тебе мы сможем создать непобедимую армию.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Судя по твоим жертвам, всё у тебя через одно место. Не злой ты гений, а всего лишь жалкий неудачник — сто пять попыток, и всё коту под хвост. — Я хотел его разозлить: он выйдет из себя, и тогда для меня всё быстро кончится.

— Тысячи попыток, а номер сто пять тебе присвоили ребёнком, — усмехнулся он, и направился к столу с медицинскими препаратами. — Как говорится… — взял он шприц и начал из одного пузырька набирать мутную жидкость, — не разбив яиц, не сделаешь омлет, а сколько их было — неважно, хоть миллион, главное — результат. Сейчас мы тебя прокачаем, а там посмотрим, насколько ты станешь сильнее и быстрее исцеляться. — Я дёрнул руками, чтобы проверить, насколько прочны оковы. — Сталь, дружок, такое даже тебе не поломать, — гадко усмехнулся он, вводя в меня свой препарат. — Тебя должно утешить, что твои муки не напрасны, после того как протестирую на тебе, возможно, другие мои объекты выживут.

Вот как… Переход в другой мир отменяется, нужно выжить любым способом!

Подонок ввел в меня весь свой препарат, и он, словно раскалённая лава, обжог вены. Казалась, каждый сосуд в моём теле вскипел и лопнул. Я не думал, что бывает так… невыносимо больно. Такого я никогда не испытывал и даже не представлял, что это только начало моего ада…

…Я продержался месяц. Потом другой. Ещё один. И ещё. Казалось, это длилось вечно. Вначале он пичкал меня своим экспериментальным дерьмом, а потом принялся проверять, насколько я хорошо исцеляюсь: резал меня, жёг паяльной лампой, ломал кости вновь и вновь и методично записывал каждую мелочь — изменения после каждого ввода его проклятого препарата. Я терпел, знал, что нужно продержаться — его записи мне позарез нужны, чтобы спасти других пострадавших.

А он словно наслаждался моей агонией. В дни, когда давал передышку, часами соловьём заливался о своём чудо-средстве, пока я, как мешок с дерьмом, валялся на полу в своей клетке.

Я бы не сказал, что всё заживало на мне, как по волшебству — уходили недели, а иногда и более двух месяцев, чтобы хоть немного восстановиться. Одно радовало — он не добрался до жизненно важных органов и хребет не переломил, тогда бы у меня не было шанса.

А я обязан выжить! И, чёрт побери, хотел этого! Только для того, чтобы разорвать собственными руками этого садиста!

Но он жаждал копнуть меня глубоко и посмотреть, что из этого выйдет. Поэтому не пустил меня в расход быстро, ждал, когда буду готов.

За неделю до зачистки этого места я почувствовал изменения: силы стали прибавляется, и заживление пошло живее. Я старался это скрыть, но моя клетка стояла в его лаборатории. Поэтому мне приходилось отворачиваться спиной к камерам и незаметно руками вскрывать раны.

В день, когда всё произошло, я притворился, что совсем без сил. Меня, как обычно, из шланга окатили ледяной водой и водрузили на стол. Запомнил, гад, мой упрёк про антисанитарию. Уже третий день меня не приковывали к столу, руки небрежно стягивали верёвками, и на этом всё. Расслабились, считали, что я уже не жилец.

А вот это они зря.

Он вновь меня накачал своим препаратом, и в этот раз мне было хуже, чем обычно — оказывается, садист усовершенствовал свою хрень. Я захлёбывался собственной кровью и думал — это конец. Поэтому неустанно шептал одно слово — «сток», зная, что он обязательно его запишет в своём дневнике наблюдения за объектом сто пять. А когда он это сделал, я прикрыл глаза, стараясь собраться для последнего рывка, хотя не верил, что получится — сил как и не было.

Но меня вновь ждал сюрприз — очередная доза. Видимо, его терпение лопнуло, или заказчики подгоняли, раз он решил пойти ва-банк.

И вновь меня швырнуло в ад. И, как обычно в такие минуты, я, чтобы не сойти с ума, потянулся мыслями к той, которая стала моим лучом надежды, или же я думал, что если и умирать, то с её образом в сердце. Пришёл в себя от визга старика, с трудом открыл глаза и не смог сдержать улыбки, наблюдая, как тот от отчаяния чуть ли не рвёт редкие волосы на голове.

— Андре, что ты натворил?! — орал он на помощника.

Но тот лишь беспомощно разводил руками, пытаясь оправдаться:

— Мистер Клос, я ничего не делала, клянусь! Даже не подходил к компьютеру, вы же сами запретили!

Тут, видимо, до Шефера дошло, кто мог ему так подосрать, он резко повернулся ко мне:

— Ты… — зашипел он, надвигаясь на меня, — Андре, ещё дозу! — рявкнул. Его помощник метнулся бешеной пчёлкой выполнять приказ, а я попытался освободиться от веревок, но бесполезно — слишком ослаб. — Живо говори, что сделал!

— С чего такие выводы? — через силу усмехнулся я.

— Рожа у тебя слишком довольная.

— Ну так у вас проблемы, почему бы мне не порадоваться? — и вновь прикрыл глаза, собираясь с силами.

Если он мне ещё вколет, я точно не встану. Не уверен, что и сейчас смогу.

— Говори, иначе этот последний день в твоей жизни! — продолжал он верещать. — Я знаю, что ты гений программирования! Это я тебя таким сделал! Ты мне обязан, обезьяна подопытная!

Я понял, что не выберусь, и такая апатия накатила.

Вся жизнь через одно место. Вроде бы и окружение прекрасное, и родители золотые, но всегда чувствовал себя одиноким, и лишь рядом с Мирой было не так. Ну и с Сашкой Лютовым. Он заставлял меня быть постоянно в тонусе, и я за него в ответе. Он хоть и засранец, но дорог мне, стал ближе, чем родные — видимо, одна беда нас сплотила. И он ко мне привязался: два человека не от мира сего лучше понимают друг друга. Как он теперь без меня выкрутится?

— Иди на х*й! — ответил, а в душе разгоралось пламя.

Безысходность убивала, а клокочущая ярость внутри придавала сил. Я вновь дёрнул руками и… почувствовал укол.

— Если выживешь, щенок, ты у меня о-очень долго будешь страдать и всё исправишь. А если заупрямишься, я твою любовь — кажется, её Мира зовут? — пущу в расход. Хотя… нет, вначале хорошенько помучаю. — Я перевёл взгляд на него. — Ты думаешь, что мне не известно о твоей слабости?

А дальше я не понял, что произошло. Скорее всего, адреналин вскипел в жилах и помог высвободиться. Я перестал что-либо чувствовать, понимать, превратился в бездушную машину, которая способна только убивать. Наверное, в тот момент я всё-таки сошёл с ума — своего мучителя я буквально разорвал голыми руками, но перед этим «обрадовал», что труд всей его жизни безвозвратно утерян.

На крик ассистента вбежали охранники, и понеслось… Меня пытались ликвидировать, но годы упорных тренировок помогли или сам бог в тот день спас — до сих пор загадка.

В живых остался только я. Но, и охранники, легко не расстались с жизнью — несколько раз меня подстрелили, но я ничего в тот момент не чувствовал. Да я вообще смутно помню, что там происходило. Последнее, что осталось в памяти — этот как я с трудом набрал своим, сказал только одно слово «зачистить» и вновь провалился в ад.

И опять меня связывали, я вырывался, кричал, пока не сорвал горло, и эта боль… Она сводила меня с ума, никак не хотела отступать. Я думал, что уже мёртв и попал в ад.

Пока не услышал звонкий смех любимой.

Первая мысль — рай. С трудом разлепил глаза — белый потолок. Повернул голову, напряг зрение — Сашка сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Он осунулся, под глазами чёрные круги.