— Пустяки, — отмахнулся он, но улыбнулся. — Это тебе спасибо, что веришь в меня.

Неожиданно опять в глазах потемнело, и я провалился во тьму.

— Что тут у вас случилось? — сквозь темноту врывается, смутно знакомый голос.

— Очнулся, начал говорить, а потом потерял сознание, — обрисовал ситуацию Сашка.

Проанализировав своё состояние, я понял, что всё нормально, насколько это возможно в данном случае. И в то же время на подсознательном уровне я чувствовал — что-то неуловимо изменилась, какой-то кусочек памяти был стёрт. Нет, я помню, как парил, братьев и Мирославу… Было что-то ещё, но не могу вспомнить. Наверное, так нужно.

Я открываю глаза, моя любовь, прижимая руки к груди, беззвучно плачет.

— Котёнок… — позвал я её. Она вздрогнула и посмотрела на меня, глазами полными слёз, — всё хорошо.

— Малиновский, голова не кружится? Боли не мучают в области груди? — держа мою руку за запястье, интересуется доктор, который со мной намучился пять лет назад. Вот почему мне показался смутно знакомым голос.

— Всё нормально, наверное, это после наркоза немного голова кружится

— Не думаю, что в этом причина. Возможно, из-за большой потери крови голова закружилась. — Он приподнимает покрывало и заглядывает под повязку. — Неплохо… Я даже бы сказал, впечатляет. Радует, что в этот раз ты не вредишь себе, может, поэтому в этот раз лучше, чем обычно. Хотя с тобой, Малиновский, обычно не бывает. Если что — зовите, я пока временно тут обосновался.

Он ушёл, Саня тяжко вздохнул и, скатившись по стене, вновь сел на пол.

— Капец, чувствую себя в эмоциональном плане сдутым шариком. Меня даже встреча с отцом-громовержцем больше не напрягает. Поплакать, что ли? Смотрю на Миру — она бодрячком, может, и мне поможет?

— Не поможет, — хихикнула Мира, шмыгнув носом, и подошла ко мне. — Вань… — её голос дрогнул. — Я так…

— Знаю родная, ты переживала. Прости, что стал причиной твоих слёз.

— Да я не поэтому плакала… Вернее, и потому что тебя ранили, конечно. Но истерика у меня случилось, когда папа мне всё рассказал. — Я взвыл! Ведь просил же его не говорить! Схватил её за руку, словно боясь, что она сейчас сбежит. — Котёнок, ты только на него не сердись, ладно? Прости его милая, твой папа…

— Вань, — перебивает она меня, — я не злюсь на папу и даже понимаю его мотивы. Всё нормально. Жаль, что ты мне ничего не рассказал, я бы постаралась унять твою боль.

Нет, только не жалось!

— Котёнок, вот жалеть меня не нужно…

— Дурашка… Кто, если не я, будет тебя жалеть? Кто, если не я, будет своей любовью исцелять твои раны? Раз мы вместе, значит, всё будем делить пополам, это нормально. Вань, может, ты и отличаешься от других физически, но твоя душа и сердце болят как у всех, а женщины испокон веков излечивали мужчин от такого недуга. Так что смирись.

Вначале монолога её взгляд излучал любовь, а концу он стал твёрдым, что ли.

— Спасибо, — подношу её руку к своим губам, оставляю на ней лёгкий поцелуй.

— И тебе спасибо за любовь, — отвечает она голосом, напоминающим тихий шелест листвы.

Но через несколько секунд она неожиданно расхохоталась, смотря в сторону двери. Я тоже приподнялся и повернул голову, а там Саня на замер с поднятой рукой и ногой. Прикол был в том, что он на карачках стоял.

— Вот же… Не хотел портить вам своим присутствием столь трогательный момент думал по-тихому уползу. Эх… не вышло. — Скорчил он недовольную рожицу, принимая вертикальное положение. — Чем я себя выдал?

— Ничем. Просто я случайно перевела взгляд, а там ты… — Мира опять засмеялась в голос.

В этот момент дверь приоткрылась, и вошёл Влад. Саня, увидев его, весь подобрался, руки сжал в кулаки. Но не это меня насторожило, а боль, промелькнувшая в глазах Александра.

— Сань… — начал Влад, виновато смотря на Люцифера. — Короче, брат, забудь о тех словах и прости, если сможешь.

— Да ладно, что уж там… — смутился наш парень. — Забыли.

— Спасибо, — кивнул ему Влад и направился ко мне. — Можно? — подошёл, показал глазами Мире, чтобы отошла. Приоткрыл, посмотрел на область чуть выше солнечного сплетения. — Ничего нет.

— Брат, а со мной не поделишься, что там у меня рассосалось? — решил его растормошить, а то он какой-то смурной.

— Ну… — Влад замялся и посмотрел на Саню.

— Только не говори, что наследил, когда Ваньку… Ну вы поняли.

— Хорошо, не буду.

— Твою ж… — процедил сквозь зубы Люцифер.

— Что ты завёлся, я мазью Агафона смазал, всё уже прошло.

— Ага… — как-то он обречённо это сказал, — может, и прошло, но батя тут был с Бекетовым, и они так многозначительно переглянулись, когда под простынями заглянули. Так, думай Сань, думай, как выкручиваться будешь, — заходил он, как медведь в клетке, из стороны в сторону.

— Можно доказать, что отпечаток Сашке принадлежит? — обратился я к Владу.

— Разумеется, нет, это же не физического тела был отпечаток.

— Брат, завязывай паниковать, отпечатков нет, след твоего героизма тоже бесследно пропал. Начнут давить — валим всё на меня, никто не знает, какой финт может выкинуть мой организм. Может, это аллергия была?

— Кстати, в это объяснение они больше поверят, чем во что-то потустороннее, — оживилась моя жена.

Только мы дружно выдохнули, резко распахнулась дверь, и вошёл Лютов-старший. Глаза горят. Ну, думаю, сейчас рванёт. Но когда следом показался дядя Глеб, понял, что избиение младенца, вернее Сашки, отменяется, тесть был уж больно доволен.

— Кого я вижу! — всплеснув он руками, приторно-сладким голосом начал дядя Егор.

— Пап, не начинай. Ване нервничать сейчас вот никак нельзя.

— Ну что ж я зверь, по-твоему? Ничего я Ивану не сделаю, пусть тесть с ним разбирается. Да и тебя наказывать почти не за что. У меня вопрос: почему ты, сын мой любимый, завидев батю, рванул в другую сторону?

Сашка непроизвольно скривился, но быстро взял себя в руки:

— Я тебя не заметил. Меня срочно, но по ошибке, вызвали на КПП… Живот прихватило. Пап, выбирай вариант, какой больше нравится.

— Негусто, сынок, — цокнул дядя Егор языком. — Я от тебя ожидал большего. А самый последний так вообще меня расстроил. Это что же получается, батю увидел — и обосрался от восторга? Или от страха?

— Последнее. И поверь, я не единственный, у кого случается подобный казус, когда видят тебя в ярости.

— Ответ принят. — Дядя Егор подходит к Сашке и отвешивает лёгкий подзатыльник.

Друг зашипел, больше от негодования, чем от боли.

— Па, за правду бить грешно.

— Это тебе за то, что хотел сделать. Совсем охренел! Ты о матери подумал? Ещё один подобный финт, и я, клянусь, всё-таки пройдусь по твоей жопе офицерским ремнём! Видимо, устный выговор на тебя не действует. Камикадзе хренов! — напоследок рявкнул дядя Егор и повернулся ко мне. — Спасибо, Вань, что не дал этому дурню глупость совершить. — Только я хотел ему ответить, он и мне припечатал: — Кстати, ты больше невыездной, считай это домашним арестом. А то, как за бугор выезжаешь, вечно на свою задницу приключение находишь. Потом нас всех лихорадит, вернее, я в ярости, а народ, как выяснилось, гадит от переизбытка чувств. У меня на базе нет большого запаса лоперамида.

Вот это меня не наказали!

— Есть домашний арест.

Беркутов только мне подмигнул и показал Лютову-старшему, что пора сворачивать воспитательную деятельность.

— Ладно, на сегодня хватит воспитательных бесед, переваривайте пока, — и так многозначительно посмотрел на Влада, а затем и сына, что даже мне стало не по себе.

— Пап, что значит «пока»? За нами других прегрешений нет, — всполошился Саня.

— Ну-ну, — усмехнулся дядя Егор. — С вашими-то способностями на одно место приключение найти… — Многозначительная пауза, и все замерли в ожидании, что вот сейчас по-настоящему шандарахнет. А то до этого, можно сказать, отделались лёгким испугом. — Ладно, живите пока без лоперамида, — и таким… сладким голосом он это сказал, что стало не по себе.