– Когда ты ел в последний раз? – спросила Николь с улыбкой, когда я заканчивал третью порцию.

– После игры, – ответил я.

– Сегодня была игра?

– Нет. Прошлым вечером.

– Так я была права, ты сегодня весь день ничего не ел?

Я покачал головой.

– Неудивительно, что ты так проголодался, – улыбнулась она.

– Думаю, все дело во вкусной еде, – ответил я.

– Спасибо. Я положу тебе немного в контейнер, и ты сможешь взять с собой.

– Правда?

– Да, правда.

На мгновение я задумался, какие вопросы повлечет за собой наличие в нашем холодильнике остатков домашней еды. Папа, похоже, не был против, чтобы Николь делала за меня домашку, но у меня было такое чувство, что он воспримет готовку, как переход через некую черту.

– Наверное, это не очень хорошая мысль, – сказал я.

– Ты довольно быстро передумал, – отметила Николь.

– Ну… – мозг заметался в поисках правдоподобной причины. – Если ее увидит мой папа, то захочет узнать, откуда она взялась. И впоследствии может случайно упомянуть об этом при твоем отце. Ведь твой работает на моего. Понимаешь ли…

– Да, наверно, ты прав, – согласилась она.

Она начала убирать со стола остатки еды и собирать блюда. Я прихватил наши тарелки и отнес к раковине. У нее не было посудомоечной машины, поэтому она мыла, а я вытирал все полотенцем. Голова снова начала затуманиваться – я мысленно видел маму: вот она готовит и моет посуду, а я сижу за столом и ем свежеиспеченное печенье или просто читаю комиксы в газете...

Разложив посуду по местам, Николь спросила, не хотел бы я посмотреть телевизор. Мы устроились на диване в гостиной, но я едва сдерживался, чтобы не прикрыть глаза, пока она переключала каналы в поисках чего-то стоящего. Похоже, проспав большую часть дня, я чувствовал себя еще более уставшим, чем если бы вообще не спал. Я ощущал измотанность, хотя была суббота и лишь половина одиннадцатого, а я недавно проспал, по меньшей мере, четыре часа.

– Тебе стоит пойти в кровать, – сказала Николь.

Она выключила телевизор и повела меня назад, вверх по лестнице. Порывшись в высоком, узком шкафу в коридоре, выудила зеленую зубную щетку в заводской упаковке и вручила мне вместе с маленьким дорожным тюбиком зубной пасты и фиолетовой мочалкой.

– Тебе нужно что-нибудь еще?

– Не думаю, – сказал я.

Пару раз моргнув, когда в голове начал заново прокручиваться день, механически зашел в ванную, умылся и почистил зубы. Глянул на себя в маленькое круглое зеркало, стараясь понять, кто передо мной. Не получив ответа у своего отражения, я безуспешно попытался усмирить волосы, бросил эту затею и вернулся в комнату Николь.

Переодевшись в футболку и спортивные штаны, она печатала что-то за компьютером. Посмотрев на меня, прикусила нижнюю губу и, еще пару раз щелкнув мышкой, выключила компьютер. Я стоял в дверях, не зная, что делать. Николь выглядела взбудораженной, и я задумался, не сделал ли чего-нибудь, что могло опять ее разозлить, но ничего не смог вспомнить.

– Что-то не так? – в итоге спросил я.

Николь натянуто улыбнулась.

– Нет, вообще-то ничего – просто чувствую себя слегка виноватой.

– Виноватой? – переспросил я. Понятия не имею из-за чего бы ей чувствовать себя виноватой.

– Да, ну… – она глубоко вдохнула и выдохнула через рот, после чего встала и жестом пригласила меня лечь в кровать. Я повиновался, и она села рядом со мной.

– Расскажешь? – тихо спросил я, вновь устроившись на подушке. Она еще раз вздохнула и, начав теребить свои пальцы, заговорила.

– Весь сегодняшний день мне было обидно за себя, – сказала она. – Прошлой ночью я разговаривала с мамой: она рассказывала про свои поездки и о множестве интересных вещей, которые с ней происходят. И меня взбесило, что я нахожусь здесь, а не там, с ней. Я очень по ней скучаю.

Она вновь повернула ко мне голову.

– А потом я нашла тебя, – мягко продолжила она, – и поняла, что мои сетования были вроде как незначительными по сравнению с твоей ситуацией. По крайней мере, я могу ей позвонить… или отправить электронное письмо.

– Почему ты просто не отправишь ей сообщение?

– У меня нет смартфона, – сказала Николь. – У меня обычный телефон, с которого можно лишь звонить. Я придерживаюсь общения по электронке.

Она кивнул в сторону компьютера, и я задался вопросом, не этим ли она занималась каждый вечер, когда я видел ее в окне. Я почувствовал, как ее рука прошлась по моим волосам, а затем она встала.

– Я буду на диване внизу, – сказала Николь и пошла к двери. – Дай знать, если тебе что-то понадобится.

– Николь? – окликнул я. У меня сдавило в желудке и груди. – Ты не останешься со мной?

Ее глаза чуть сузились. Знаю, как, должно быть, прозвучала моя просьба, но я не это имел в виду. Я не хотел оставаться в одиночестве. Это странно, потому что в этот день я всегда был один и никогда не задумывался об этом раньше. Но сейчас мне просто хотелось, чтобы Николь была рядом.

– Клянусь, с моей стороны не будет никаких поползновений, – сказал ей. – Совсем ничего – обещаю.

– Ты хочешь, чтобы я прилегла с тобой?

Облеченная в слова эта дурацкая просьба была чересчур нелепой, и я подумал, какого черта мне пришло в голову, что она вообще ее рассмотрит. Тем не менее, я все же кивнул, полагая, что хуже уже не будет. Если она скажет «нет», то все равно будет спать на диване, как и собиралась.

Разве что стало бы хуже от самого понимания, что она отказалась.

Я закрыл глаза, не желая до конца своих дней визуально помнить, как она произносит эти слова, даже если буду слышать их снова и снова. В следующее мгновение я ощутил, как она снова села на край кровати, но на этот раз, дергая одеяло и протискивая под него ноги.

Я отодвинулся подальше, чтобы освободить для нее место, и следил за каждым движением, пока она ложилась рядом и устраивала голову на подушке. Наблюдал, как она собрала одной рукой волосы и придержала их у затылка, чтобы они ей не мешали.

Смотрел, как она тщательно разглаживала поверхность одеяла, пока оно не укрыло нас полностью, и как она продолжала опускать глаза – не глядя на меня – пока устраивалась.

Раньше я никогда не был с девушкой в постели. В раздевалке, на задних рядах школьных автобусов, за трибунами, на заднем сиденье машины – да, но в кровати – никогда. Это казалось странным, но вовсе не в плохом смысле. И – что особенно не поддавалось осознанию – я совершенно не был возбужден, хотя, если задуматься, отчасти это могло быть из-за даты. Мой настрой был не совсем нормальным. Так или иначе, создавшаяся ситуация ничуть не была сексуальной. Она была теплой, уютной и безопасной.

Поколебавшись, я протянул руку и коснулся ее талии. Ее глаза чуть расширились, когда я обхватил пальцами ее спину, придвигая поближе к себе. Она сохраняла настороженное выражение лица.

– Так нормально? – спросил я и вновь почувствовал, как все внутри напряглось в ожидании ее реакции.

– Нормально, – ответила она и положила руку на мое предплечье. Почти так же, как когда мы танцевали на банкете.

Я закрыл глаза, откидывая голову на подушку и ощущая тепло, исходящее от тела Николь, лежащей рядом. В голове снова замелькали видения: черника, перчатки, полицейская машина, страх, боль – но когда я вздрогнул от воспоминаний, рука Николь пробежала по моей коже, и затем вверх, к волосам. Она гладила меня по голове, и когда давние образы двадцать третьего сентября прокрутились в моей голове в последний раз за этот день, я открыл глаза.

Она смотрела на меня со слабой, печальной улыбкой. Мои пальцы чуть усилили хватку на ее коже, удерживая ее покрепче, в то время как мозг запоминал все, что я видел. И когда мои глаза снова закрылись, перед ними повторился сегодняшний день, заканчиваясь образом насыщенно-голубых ирисов глаз и ощущением тепла и безопасности.

Я проснулся после самого мирного сна в своей жизни.