– Ты в порядке, Румпель?

– О, боже мой… Томас… Томас…

В ногах онемение.

Тошнота в желудке.

Я поборол ее.

– Ты… в порядке? – повторил я, задыхаясь. На моем подбородке было что-то густое и жидкое.

– Я в порядке, Томас, – прошептала она, в ее глазах стояли слезы. – Не двигайся, хорошо?

Ее пальцы касались моей щеки – теплые и мягкие. Она откинула непокорные волосы с моего лба, в то время как звуки сирен приближались. Ее прикосновения были такими приятными, и я знал, что был самым большим придурком в мире, потому что так долго отказывался от этого.

– Я никогда не хотел причинить тебе боль, – произнес я. Слабый голосок в моей голове посоветовал сказать ей – было важно, чтобы она знала. Бок болел и казался теплым и липким, что не имело смысла на фоне холодного цемента подо мной. До меня смутно доносилась куча воплей вокруг нас – голоса других учеников, взрослых – возможно, менеджера закусочной.

– Не пытайся говорить, малыш, – сказала она. Движение ее пальцев в моих волосах ускорилось – стало отчасти неистовым. – Просто лежи спокойно, ладно?

– Ты такая красивая, – сказал я. Мне хотелось обхватить ее рукой за затылок и прижать ближе, чтобы иметь возможность поцеловать – если бы она мне позволила, но моя рука не двигалась. В спине чувствовалась острая боль – повыше, рядом с плечами. На самом деле, похоже, я вообще не особо мог пошевелиться.

– Ах, Томас… твоя нога…

Моя нога? Мои ноги не болели – лишь плечи и бок.

Я закашлял.

– Не двигайся, – вновь прошептала она. Ее глаза были влажными. Неужели идет дождь? Для дождя слишком холодно.

– Ты в порядке? – снова спросил я.

– Я в порядке, малыш.

– Хорошо.

– Помощь уже в пути, – сказала она, повторяя чьи-то слова, но я не мог понять чьи именно. – Почти здесь.

Мои глаза затуманились и закрылись. В ступнях ощущалось покалывание.

– Томас? Томас, посмотри на меня!

Я снова разлепил глаза, и голову пронзила боль.

– Просто продолжай смотреть на меня, ладно? – сказала Николь.

Мне хотелось сказать, что я сделаю все, что она скажет, но мой язык казалось опух во рту. Я кашлянул и вернулся явный вкус меди.

– Малыш, пожалуйста, – услышал я ее мольбу. – Просто держись, ладно? Я здесь, рядом. С тобой все будет в порядке.

В порядке.

Я был уверен, что это не тот случай.

– Тебя ль возможно ощутить, фатальное виденье¹⁰⁴, – прошептал я. Мои глаза вновь затуманились и закрылись, скрывая от меня ее лицо.

– Нет… Томас… нет! – кричала она. – Оставайся со мной, слышишь? Оставайся со мной!

Заставил себя открыть глаза, чтобы иметь возможность видеть ее чуть дольше.

Я должен был ей сказать.

– Я люблю тебя, – попытался поднять руку по ее спине, чтобы прикоснуться к ее лицу, но она по-прежнему не двигалась. – С тех пор как ты впервые ко мне прикоснулась… Я просто не знал… что это было. Ты показала мне.

– О, Томас… я тоже тебя люблю, – прошептала она в ответ. – И никогда не переставала.

Она любит меня.

Моя Румпель меня любит.

Звук сирен все приближался.

– Прости, что я такой мудак, – усмехнулся я.

– Вовсе нет, – сказала она и ее губы приподнялись в улыбке, хотя в глазах по-прежнему была паника. – Ты идиот и порой мне действительно хочется пнуть тебя за глупость, но ты не мудак.

– Грехи мои в молитвах помяните¹⁰⁵, – пробормотал я. Но Офелия и в подметки не годилась моей Румпель.

Голову вновь пронзила боль, и накрывшая темнота лишила меня возможности видеть. Нас окружили звуки скорых. Я попытался открыть глаза, чтобы посмотреть, что происходит, но кажется у меня не хватало сил.

– Нет! Томас! Открой глаза! Открой глаза, ты меня слышишь?

Темнота.

– Томас!

Пучина.

– Боже – нет! Нет! ТОМАС!

Холод.

– Он не дышит! ОН НЕ ДЫШИТ!

Я все еще мог ощущать ее руки, обнимающие меня, ее ладонь у моего лица.

Значения слов Гамлета пронзило меня сильнее, чем удар от Бьюика Клинта: «Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот оно! Какие сны в дремоте смертной снятся, лишь тленную стряхнем мы оболочку, – вот что удерживает нас. И этот довод – причина долговечности страданья¹⁰⁶». Так или иначе, самое важное для меня было то, что Николь была в порядке.

А теперь посмотрим, что будет дальше.

Яркий, ослепительный свет залил мне глаза, но не причинил боли. Он был теплым, как прекрасное весеннее утро, когда солнце светит тебе в спину, пока ты бредешь сквозь деревья. Мягкий, успокаивающий, умиротворяющий.

Ее рука скользнула по моей, ее пальцы намного больше моих, отчего я чувствую себя в безопасности. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы увидеть ее лицо. Она была такой красивой – с мягкой кожей и темно-каштановыми волосами.

– Можно остаться с тобой, мама?

– Нет, милый. Еще не время.

Я прищуриваюсь, глядя в ее светящееся лицо.

– Но я хочу.

– Знаю, Томас. – Ее рука пробегает по моей макушке. От этого прикосновения по коже побежали мурашки, и я еще раз ей улыбнулся, прежде чем вновь опустить глаза. Мы шли там, казалось, без какой-либо дороги или направления, просто двигались бок о бок.

Я посмотрел вниз и увидел на себе ярко-красные бутсы, которые носил еще маленьким. Мама завязывала их мне на двойной узел, и я никогда не мог развязать самостоятельно. Маме всегда приходилось делать это за меня. Потом… когда мне приходилось завязывать их самому, то они вечно развязывались во время игры, отчего папа злился. Потом… когда ее не стало.

Я снова поднял взгляд через плечо на ее лицо.

– Я не хотел, чтобы ты пострадала, – я почувствовал, как слезы пощипывают глаза и сдавливается грудь.

– Конечно же ты этого не хотел, дорогой, – ответила она. – Это был несчастный случай.

– Прости, что я забыл перчатки, – сказал ей.

– Все что-то забывают, Томас, – сказала она. – А порой вещи просто происходят сами собой. Не по твоей вине.

– Он сказал, что виноват я.

– Знаю, – вздохнула она, – но он ошибался.

– Я сдержал свое обещание, – тихо сказал я. – Я никогда ничего не забываю.

– Знаю… но тебе не обязательно абсолютно все помнить.

– Разве нет?

– Больше нет, милый. – Ее рука коснулась моего лица, и она погладила мою щеку. – Ты запомнил достаточно.

«Раз… два… три… РАЗРЯД!»

Острая боль пронзила мою грудь и, словно паучья сеть, распространилась по всему телу.

– Ты должен вернуться, Томас.

– Я хочу быть с тобой.

– Ты еще не завершил всего, что должен сделать, Томас. Тебе еще есть чему учиться.

– Я хочу остаться!

– Кое-кому там ты все еще нужен.

«РАЗРЯД!»

– Румпель?

– Иди к ней.

«РАЗРЯД!»

Я плыл в темноте и казалось, будто мои конечности пытались пробиться через какую-то густую, вязкую субстанцию, не в силах отодвинуть ее в сторону. У меня не получалось открыть глаза. Кто-то говорил, но я не мог понять, кто это был или о чем шла речь. В моей голове проскакивали лишь бессмысленные обрывки предложений.

Состояние критическое… несколько сломанных костей… почечная недостаточность…

Вспышки боли рикошетом простреливали мое тело. Ничего не имело смысла.

…Рваные раны… раздроблена левая лопатка… позвоночник…

Где Румпель? Она в порядке? Она сказала, что да… Мне же это не приснилось, верно?

…Запланированная операция… селезенку придется удалить…

А моя мама тут?

…Травма головы… вызвать искусственную кому… наилучший шанс…

Я ничего не понял и позволил себе погрузиться в темноту. Здесь было прохладно и безопасно.