Прости, Мария. Ты удивлена. Как и Константин. Но остановиться уже нельзя. Поздновато.

Или можно было не марать руки братоубийством, а прикончить сразу себя.

И неужели она ждет, что он вот так раскроет свои планы? Да еще и при гвардии? Включая чужую.

Ах да — еще и при офицере из эвитанского посольства.

— Всем выйти, кроме членов императорской семьи. Алан Эдингем, вы тоже подождите за дверью. Далеко не отходите. Вы вернетесь во дворец с нами.

Не выпустят. Кто-то из своих приказ молчать нарушит. Но сейчас — под носом принца — повинуются все.

На лице эвитанца удивления не меньше, чем на Романовом — перед смертью. Чему он удивлен? Что еще жив, что вляпался или что наследник престола помнит его имя? Так Евгений всё же не идиот — в отличие от Романа. Потому и пережил его… еще бы знать, на сколько.

Брать Эдингема с собой опасно, но не с людьми же Романа запирать. Как-никак дрались на разной стороне.

— Константин, ты пересылаешься с Октавианом Мидантийским Леопардом?

— Евгений… — Искренне ли изумление — неважно. Как и его причина.

— Если ты не заметил — спасая тебя, я только что убил брата.

А до этого — рисковал всем.

— А себя ты при этом не спасал? — уточнила Юлиана.

— Спасал, но мне грозило меньше, чем любому из вас. А полгода назад не грозило ничего. Разве что награда от отца. Константин, я жду.

— Он — нет, — холодно ответила Юли. — Я пересылалась.

— Когда ты сможешь встретиться с ним?

— Через полчаса. Константин и Мария должны были бежать, когда явился Роман.

Ясно. И Константин, и Юлиана просто тянули время. Вместе с эвитанцем, что наверняка знал меньше всех.

Только не дотянули бы.

Два растерянных лица. Константина — меньше, Марии — больше.

— Я уже никого не предаю. Вы что, еще не поняли? Евгений никого не выпустит.

Всё еще наследник престола криво усмехнулся:

— Прошу прощения, но пока действительно никто никуда не бежит. Вы двое остаетесь здесь. Под охраной. Связывать вас никто не станет, равно как и разоружать, но ведите себя разумно. А ты, Юли, едешь со мной.

Отец был слеп, не видя врагов под носом. Впрочем, он ведь и Евгения проглядел.

Роман профукал собственную смерть.

А уж сколько народу проглядел сам Евгений…

Глава пятая.

Мидантия, Гелиополис.

1

Даже странно — о мидантийских тюрьмах Алан вроде как наслышан. Тогда где жуткая подземная яма? Каземат, где не разогнешься, зато так темно, что ослепнешь за месяцы? Если раньше не задохнешься в собственных миазмах.

Или ему, как смертнику, расщедрились на поблажку?

А чего еще ждать? Особ императорской крови помилуют запросто. Ну, кроме, может, Юлианы — слишком уж опасна. Но надо же кого-то еще показательно казнить. Так почему не пленного офицера?

Кстати, что тут принесли? Куриные жареные ножки? Не «пятнадцать способов приготовления жаркого», но тоже ничего. Тело будто не понимает, что скоро сдохнет. Жрать хочет как вполне себе живое.

Да и последний ужин для смертника — хило как-то. Точнее, завтрак. С другой стороны — почему не сэкономить на мелком дворянине, да еще и иностранце? Принц Евгений никогда не слыл транжирой и мотом. А императору тем более казну беречь надо. Мало ли кого еще подкупать?

Да и смертником Алану прежде бывать не приходилось. Так откуда ему знать точно? И оттуда никто пока не вернулся — поделиться из первых рук. Может, всё преувеличивают?

Свечей аж три — и вполне себе приличный подсвечник. В Лютене у Алана в комнате был почти такой же.

А кто это у нас явился прервать последний скудноватый ужин-завтрак? Неужели сам император? Еще не привык к новому титулу? Не научился всё перепоручать холуям? Или просто хочет позлорадствовать лично?

— Приятного аппетита, кавалер Эдингем, — император уселся напротив. Как какой-нибудь капитан. Эвитанский. В Мидантии и у капитанов правила другие.

А если узник набросится? С другой стороны, он не вооружен. В отличие от императора. А какова здесь правящая семья — Эдингем уже убедиться успел. А уж этот, переигравший всех, наверняка полон и других сюрпризов.

Да и казнь за нападение на члена императорской семьи запросто из легкой и быстрой превратят в долгую и мучительную. В Мидантии это умеют. Хуже только на Востоке.

А Алан-то Евгению еще сочувствовал. Когда считал смертником.

А тут овцы и волки меняются как погода в Ритэйне.

— Спасибо, Ваше Величество. — Эдингем отложил не слишком вкусную курятину. — И здравствуйте.

Не воспроизводить же в камере ритуал приветствия правящей пурпуророжденной особы. И места не хватит, и император явился не при регалиях. Таскать тяжеловато?

Да и вроде — в пурпуре рожден только Константин. И Зоя. Потому как их папаша тогда уже запихнул свой эфедрон на трон.

— Рассказывайте.

— О чём, Ваше Величество?

— Кавалер Эдингем, — император не повысил голоса. И не улыбнулся. Всё же не принцесса Юлиана. — В Мидантии еще больше способов развязать чужой язык, чем в Эвитане. И вам это прекрасно известно. Так что вы отдаете себе отчет, что заговорите — и очень быстро. Еще вам прекрасно известно, что ваш покровитель Бертольд Ревинтер не успеет вас спасти — даже если захочет. А он вами легко пожертвует ради политики — это вам тоже известно. Октавиан Мидантийский Барс, даже если что-то вам и обещал, не назвал вашего имени в списке своих условий. И вы вряд ли выдадите кого-то действительно вам дорогого. Если вы, конечно, не любовник одной из принцесс. Или принца. Так что я вас слушаю.

Не любовник. Всего лишь случайный и подневольный партнер. Для обеих — в заговоре, для одной — за ратной доской.

Чего? Принца⁈ Алан едва не подавился вином. Хорошо еще, курицу откусить не успел.

А как быть, если тебя вот так запросто в любители квиринской любви записали? И в морду императору не дашь.

— Я расскажу всё, что знаю. Но у меня есть условие, Ваше Величество, — обнаглел он.

Эдингем — хороший ученик, прекрасная и ужасная принцесса Юлиана? Тройку с минусом поставишь?

— Даже так? Называйте.

— Вы не удивлены?

— Вы — такой же преступник против трона, как и Октавиан. А его условия я выполнил.

Значит, как Октавиан. И как сам Евгений. Если бы ему не повезло. Сейчас бы в соседних камерах сидели. Остывающих куриц лопали.

Или нет? Принцу даже перед казнью положен куда больший комфорт. Небось бы вместо курицы и впрямь «пятнадцать способов» приволокли. И вино поприличнее. Еще дыбу бы позолотили. Палача обрядили в пурпур. А то и вовсе назначили бы из знатнейшей семьи. Десяток родов за такую честь передерутся.

Где ты, прекрасная принцесса-лисица? Примеряешь пурпурную предсмертную рубаху? Закалываешь пышную гриву? Репетируешь, как изящнее класть голову на плаху?

Такая и плаху запросто в камеру попросит. Чтобы всё было безупречно. Идеально. Точнее, она сама. А враги — небезупречны и неидеальны.

Уж Юлиана-то покрасуется в последний раз, не сомневайтесь. Если, конечно, прежде не заглянет на ту самую золоченую дыбу.

Из-за Мидантийской Лисицы сейчас тоже десяток знатных павлинов место палача делят?

Просить помилования? Тут так помилуют…

Заодно еще полное прощение и свободу? Не дадут.

Один шанс — заинтересовать. А заодно и удовлетворить собственное любопытство. И… тревогу.

— Тогда, Ваше Величество, я прошу вас узнать, что было известно вашему покойному брату Роману о близких мне людях в Эвитане.

2

Глупо было на что-то надеяться. И потому надежду Евгений оставил за порогом. Вместе с верой — она больше подойдет его аравинтскому тезке.

Чего ждал отец — смерти, заточения в каземат? Ослепления? Всего того, что сам уготовил Константину, а Роман — Евгению. Ну и покойный Иоанн — Зордесам.

Церковники верят, что грешников после смерти ждет Бездна. Огненного Льда и Ледяного Пламени.