Всё равно ведь ни один король в здравом уме за Романа никого не отдаст. Даже если того и впрямь наследником объявят.

Ну и еще была принцесса Зоя. Бывшая принцесса. Сестра бывшего принца Константина. Сейчас где-то взаперти слезы льет.

К счастью, Алан влюблен не в принцесс. И ему до них как до небес и дальше. Потому как все места возле них… и так далее. И… слава Творцу!

На долю нетитулованного кавалера Эдингема — придворные дамы. К примеру, нынешняя. Прежняя сбежала прямо с бала. Домой. Вместе с надушенным братцем.

Ладно, хоть не Роман уволок.

А одинокого Алана за третьим бокалом подстерегла эта. Пышная красотка лет двадцати пяти. Таких тут полно. Самое время — отвлечься. Эта ничего не знает, и хорошо. Не станет дрожать и плакать. И бесконечно повторять: «Алан, что с нами теперь будет? Давай сбежим из Мидантии!»

Еще бы нашлось, куда!

Третья по счету мидантийка в его объятиях. Наверняка интриганка. И протравленная двором до печенок. И что? Тут не знаешь, что хуже.

Эта хоть сама куда не надо не сунется и кавалера не впутает.

И когда уже кончится этот змеев прием⁈ И сколько дней в запасе до следующего?

И век бы не смотреть в сторону принцесс, так куда ни глянь — везде ни одна, так другая. Вот в Эвитане была одна Жанна. Да и ту Алан видел редко — потому как в Эвитане на балы рылом не вышел. Ибо опять же — нетитулованный кавалер. Без денег.

Вот принцесса-змеесса Юлиана удаляется… просто поправить прическу. Ничего другого принцессы там не делают — они же из другого теста.

Прическу. Рыжую. Точнее, благородно-бронзовую, с пламенным отливом на мидантийском солнце. Или в сиянии сотен свечей бального зала.

Бронзовые локоны, изумруды в прическе, изумрудные глаза — опять этот изумруд! Как у Ирэн и Риккардо.

И того же цвета платье.

Откуда Алан разглядел цвет глаз — издали? Ну ладно, когда танцевал, а сейчас? С его-то зрением? Но ощущение, что шелест шелковых юбок слышен тоже. Всё слабее. Удаляется ведь. Прическу поправить. С изумрудами.

Теперь можно наконец облегченно вздохнуть.

Что ты шепчешь, придворная прелестница? Что пора под шумок удалиться тоже — только в другое место? Подальше от лишних взглядов. Чтобы тоже поправить прически. Друг другу.

Пора. Алан для этого выпил достаточно. Не больше и не меньше.

И ладно хоть приглашают не бежать из Мидантии!

Только больше никаких беседок! Никогда.

Алые мидантийские ковры стелются под ноги. Уводят в полумрак незнакомой комнаты.

Красотка пропускает кавалера вперед… и ныряет обратно в коридор.

Ловушка? Алан рванул назад, на ходу хватаясь за эфес… которого нет. Бал, чтоб его! Эдингем — не принц и не стражник, он тут с одним кинжалом! И даже не отравленным. Яд — оружие монсеньора Ревинтера. И мидантийцев. Причем они им владеют даже лучше монсеньора. Он-то ведь все-таки эвитанец.

Грудной смех из глубин комнаты заставил Эдингема замереть. Спиной к стене. К бархатному ковру. Не хватало еще там какой-нибудь тайной двери!

Или квиринской ловушки — о них упоминал монсеньор. И почему им не найтись и в Мидантии?

— Успокойтесь, о мой храбрый эвитанский герой. Подслушивая в беседке, вы были куда смелее.

Да, ему следовало догадаться. Ничто не повторяется один в один. А уж в змеевой Мидантии…

Что проскочило дома — застрянет здесь. В скрытом шелестящими шелками капкане. В мидантийском, ядовитом. Насквозь пропитанном ядом.

Кто здесь его ждал-дожидался — Гизела? Ей здесь опаснее, чем где-нибудь, но когда это Пантеру Мидантии волновали такие мелочи?

Видимо, сейчас. Потому что вместо нее в кресле-качалке в глубинах комнаты удобно расположилась принцесса Юлиана. В ярко-изумрудном платье со слишком смелым для принцессы вырезом.

Улыбается. Жестче десятка Карлотт. А ведь моложе вдвое. Если не больше.

Где водятся ядовитые лисицы? Нигде, даже в Хеметисе их нет. Только в легендах… и в Гелиополисе. Они тут еще и человечий облик принимают.

И виртуозно меняют голос.

— Господин Эдингем, не волнуйтесь. У меня был выбор — убить вас или довериться.

Из мягкого кресла она не поднялась — взлетела. Утонченность и изнеженность принцессы — лжива, как и всё здесь.

Небось, в этом дворце и хрупкая Мария — мастер клинка похлеще берсерков Эрика.

И в руках у Юлианы — кинжал не хуже его собственного. Только как раз наверняка отравленный.

— И что же вы решили?

Вновь прежний смех. Что же в нем так пугает? Или в самом взгляде девушки — глубоком, непрозрачном? Будто всё, что видит Алан, лишь оболочка… для чего? Будто вообще всё в Мидантии — ненастоящее. Обманка для доверчивого зрителя. Отражение в злом, кривом зеркале.

— Алан, успокойтесь. На смертников в моей родной стране не тратят слов. Вы поворачивались ко мне спиной. А метать стилеты лучше меня умеет во всём дворце лишь один человек, и это — не вы.

У нее при себе еще и набор стилетов!

— Кавалер Эдингем, раз вы здесь — выбор очевиден.

Глава третья.

Мидантия, Гелиополис.

1

Летит из-под копыт дорога. Очередная. Среди местного редколесья. Не родная Ритэйна. И не елки-сосны Эйдиного Лиара.

Молчит ночной лес, пылит дорога, послушно скачет личная стража принцесс. Аж четверо. Больше достойных доверия не нашлось? Или не на всех компромат собрали?

Сговориться бы против шантажистов, да не то место. И змея… то есть принцесса Юлиана — близко. Вооруженная до зубов. И на что спорим — смертельно опасная даже без оружия.

Что удивительнее — как легко выбрались из дворца или из Гелиополиса? Похоже, дорога давно проторенная.

Да и кони бегут привычно. Явно уже не раз тут стучали копытами.

Не зря Алану расщедрились на лошадь из дворцовой конюшни. Никогда на таких не сидел и уже не доведется.

Зато теперь не отстает от прочих. К сожалению.

И самому с трудом верится, что согласился на такую авантюру. А куда было деваться?

Любимое оправдание всех.

Когда Алан уходил от «дядюшки Гуго» к Бертольду Ревинтеру — это еще объяснялось выгодой нового места, а не омерзением к старому. При желании.

В нежную, хрупкую Эйду Эдингем влюбился. Невезучую Александру Илладэн захотел спасти из-за ее сходства с Эйдой. Наверное, поэтому. И, наверное, они похожи.

И потому что «дядюшка Гуго» — настолько мерзок.

Но что эвитанцу за дело до мидантийской принцессы Марии? Подружки мидантийского же принца Константина? Врага ее же папочки.

Хуже. Не просто врага. Свергнутого бывшего императора. Законного, между прочим.

Если, конечно, не считать, что отец Константина — тоже узурпатор. Забавно: просидел на престоле подольше — уже законный король.

Сезар Основатель ведь тоже на троне Эвитана не родился.

Но нынешняя поездочка на лошадке ценой в поместье — это уже даже не очередной случайный шпионаж из беседки. В компании очередной ветреной красотки.

Это — прямое вмешательство в чужую политику. И прямая измена интересам монсеньора Ревинтера. А то и Эвитана.

И главное — зачем? Новый официальный жених Марии — отнюдь не Гуго. И даже не Карл. И ей вовсе не грозит угодить в лапы Всеслава и там сгинуть.

Чем плох наследный принц Бьёрнланда, а? Там король — отнюдь не дурак. Дочку Роману не отдаст, но вот чужую в невестки принять готов. Такую, как Мария. Юлиану ему, небось, и не предлагали. Во избежание будущей войны.

Вновь — тихая, мягкая старшая сестра и воинственная, жесткая младшая. Но Мидантия искажает всё — в кривом, ядовитом зеркале. Тихая Мария ради любовника — в заговоре против собственного отца. А взгляд яростной Юлианы даже не теплеет при виде влюбленной сестры. Будто она хоть и помогает Марии, но сама презирает ее — до глубины души. И за любовь, и за заговор. Хоть в последнем они и виновны обе.

Зато первый грех Мидантийской Лисице точно неведом.

А если даже она Марию и жалеет, то тоже уничижительно.