Сердце чуть грудину не пробило от того, каким взглядом меня смерила Василиса. Она развернулась и пошла в сторону спортзала. Я, конечно, двинулся следом, не зная, что тут вещать. Разве можно оставить комментарий под фоточкой отца и мадам-кокон?

Васька резко останавливается и садится на газон, глядя на детей, носящихся вокруг Нины Михайловны. Смех. Гам. Веселье. Ребячество, а у меня пятна перед глазами.

Приземляюсь рядом и беру ее за руку.

Не сопротивляется, и это радует.

— Давно знаешь? — произносит равнодушно, не реагируя на то, что я, как маньячила, натираю ее пальцы своими.

— Нет, — не вижу смысла лгать и говорю, прищуриваясь и следя за выражением лица Васьки, — здесь увидел. Случайно.

Кивает. Следующий вопрос не озвучивает, но он виснет в воздухе. Молчу, и она не спешит говорить.

— Отец умеет налаживать связи, — тру большим пальцем ее ладонь, тупо глядя на линии, которые ее украшают, — с матерью они давно развелись, но до сих пор ходят на все официальные мероприятия вместе, играя счастливую пару, которой никогда не были. — Усмехаюсь, а Василиса напрягается. — Я не хочу, как он.

Кукушкина опускает голову и следит за тем, что я вытворяю с ее кистью. Некоторое время безотрывно смотрит на это, а потом резко впивается в меня взглядом.

— Смена закончилась, — об отъезде мы заикались, но серьезно то, что будет потом, не обсуждали, и я непроизвольно выпрямляю спину и напрягаюсь, — твое наказание подошло к концу.

Хмыкаю. Наказание. Я сам не заметил, что наказание папочки давно переросло в удовольствие, а всему причиной Василиса Прекрасная.

— Хочешь разбить мне сердце и кинуть сейчас, не дождавшись рассвета? — улыбаюсь, а сердце набирает обороты, потому что Кукушкина слишком серьезная, и я не знаю, какой реакции от нее ждать на каждый свой выпад.

— Я… — начинает, отводя взгляд в сторону, но я перебиваю, чтобы избежать ненужного размусоливания.

Рожа горит от эмоций, которые внутри все сворачивают, крошат и выкручивают.

— Поедешь со мной вечером?

— Куда? — с непониманием возвращает мне взгляд.

— Домой, — усмехаюсь на показуху, ожидая ее ответа с грохочущим мотором за ребрами, — какая разница сейчас или утром?

Вкладываю во взгляд и слова максимум эмоций. Как оказалось, говорить о своих настоящих чувствах, не просто тяжело, а просто не выносимо. Пока Васька молчит, успеваю продумать десять вариантов ее похищения, но она сжимает мою руку в ответ, кусает губы и удостаивает меня кивка.

— Вот так просто? — снова улыбаюсь, а Кукушкина пожимает плечами. — Удача на моей стороне, — довольно добавляю, — надо купить лотерейный билет по дороге. Вдруг лям выиграю.

Я чувствую себя Золушкой, сбегающей с бала, или крысой с тонущего корабля в тот момент, когда споркар Баринова выезжает за ворота «Радужного». В любом случае наш отъезд с Никитой был незапланированным, и единственными людьми, с которыми я попрощалась, стали Вероника и Нина Михайловна. С тетей мы не нашли контакта. Я не рвалась к ней с разговорами, а она избегала меня, поставив на одну планку с другими работниками летнего лагеря, что должна была сделать еще по приезду сюда, но от чего-то внутри неприятно скребло. Теть Соня улыбалась другим, а меня обходила стороной, словно я пустое место.

Будто я скрывала правду несколько лет и встречалась с женатым человеком!

Как я ни пыталась найти ей оправдание, не могла. Злилась, и совсем не удивилась тому, что Никита знал об отношениях теть Сони и его отца. Теперь его поведение и взгляд на мою родственницу виделись мне в другом свете. Совсем в другом.

Никита тихо включает музыку, и я, о боги, нагло засыпаю. Наверное, сказывается насыщенный день и переживания. Просыпаюсь, когда глохнет мотор. Баринов виновато смотрит на меня, а я тру глаза, оглядываясь. Мы находимся на въезде в город. Вокруг темнота и только кафе, где притормозил Никита, освещается яркими огнями.

— Решил взять кофе, — он устало проводит рукой по волосам, от чего на его голове возникает хаос, и прядки упрямо торчат в разные стороны, — ты будешь?

Киваю, пытаясь прогнать остатки сна, и слежу за тем, как Баринов скрывается за дверью придорожного кафе и вскоре появляется с двумя стаканчиками ароматного кофе и пакетиком с выпечкой. Круассаны с шоколадом. От запаха, который разлетается по салону автомобиля желудок скручивается и требует немедленного поглощения вкусностей.

Перекусываем в молчании. Баринов задумчиво жует круассан и смотрит в лобовое стекло. Я открываю рот, чтобы нарушить тишину, но он первым поворачивается ко мне.

— Не хочу везти тебя домой, — произносит с усмешкой, вызывая во мне приступ волнения.

В животе происходит что-то странное. Может, такие ощущения и называют порханием бабочек. Я рада и смущена одновременно. Если честно, то не расставалась бы с ним ни на секунду, хоть иногда Никита выводит меня на зверские эмоции, и я перестаю себя контролировать. Удивительная черта.

— Мне домой ненадолго, — говорю, теряя аппетит, — хочу к Иришке поехать, — озвучиваю давно принятое решение, которое будет самым лучшим в сложившейся ситуации, — но сначала забрать свои вещи у тети.

Баринов молчит, изучая мое лицо, и после кивает. Мы уезжаем от кафе, и чем ближе оказываемся к дому, тем сильнее я нервничаю. Чтобы не выдать эмоций, прижимаюсь губами к трубочке и потягиваю уже остывший кофе.

— Тебе помочь? — спрашивает, когда я открываю дверь и ставлю ноги на асфальт.

Мне не хочется одной находиться в квартире, где я выросла, поэтому киваю. Мы поднимаемся на лестничную клетку, не встречая любопытных соседей, и это к лучшему. Нет желания отвечать на вопросы и играть позитивную девочку. Никита с любопытством осматривает наше с тетей жилище, пока я скидываю в сумку свои книги и оставшуюся одежду.

Наверное, нужно было сказать теть Соне, что я съезжаю, но после последнего разговора у меня появилась боязнь. Она и ее любовник всегда найдут аргументы, чтобы заставить сомневаться в своем существовании, не говоря уже о других жизненных обстоятельствах.

Занося руку над рамкой с нашей фотографией, стопорюсь. Снимок сделан год назад примерно в то же время. Селфи на телефон. Фото я распечатала и поставила в рамку. Убираю руку и выхожу из комнаты, оставляя воспоминания там. Никита забирает у меня тяжести и улыбается, придавая уверенности моему поступку. Иришка охает и ахает, требуя подробностей, когда я спишу ей смс с просьбой о ночевке. Спорткар Баринова плавно движется по ночным улицам города. Он не лихачит, что меня очень радует. В пути у него начинает вибрировать телефон, и он, не хотя отвечает.

— Не против, если мы заедем в одно место? — спрашивает, посматривая на меня.

— Хорошо, — пожимаю плечами, — я никуда не тороплюсь.

Никита уверенно ведет машину к элитному району города, и я вовсю разглядываю здания. Огни и тьма прекрасное сочетание и характеристика нынешнего внутреннего состояния. Переживания в сплетении с фейерверком чувств к Баринову, как яркие вспышки на темном покрывале.

— Не пугайся, — вдруг произносит он, паркуясь около светлого здания, — она не укусит.

— Что? Кто она? — он загадочно улыбается, а я во все глаза смотрю на женщину со светлыми волосами, которая встречает нас у подъезда.

— Наконец-то, блудный сын вернулся, — она прижимает Никиту к себе, как только мы выбираемся из машины и подходим ближе, а я в волнении переминаюсь с ноги на ногу, — та-а-ак, а тут у нас кто?

Женщина с интересом рассматривает меня. Слов не нахожу и даже улыбку из себя выдавить не в состоянии.

— Василиса, — наконец-то выдавливаю из себя, а Баринов с улыбкой человека, который завоевал мир, подходит ко мне и по-хозяйски притягивает к себе за талию.

— Моя девушка, — дополняет, заставляя меня покраснеть до кончиков ушей.

— Девушка, — женщина улыбается, приподнимая одну бровь, — Марина Игнатьевна, мать этого балбеса.