Скромная однушка, которую я снял на последнем этаже высотки, стала нашим убежищем, и мне не хотелось его покидать. Наш маленький мир, который мы так усердно оберегали, не пуская в него других людей, мог разрушиться из-за исполнения моей мечты. Я не мог этого допустить и последние дни напряженно думал, решив, что Васька для меня важнее.

Слова отца наложили свой отпечаток. Тут ему нужно отдать должное. Умел придавить аргументами.

Сколько пар выдержали и сохранили отношения на расстоянии?

По статистике такие чувства тянутся максимум два-три года. Мое обучение и стажировка замет в округлении около пяти лет. Этого достаточно, чтобы попрощаться с Василисой, и нонсенс, последняя оказалась ценнее, чем мечта о достойном образовании, которое маячило у меня перед носом, соблазняя и проверяя на прочность.

— Я никуда не денусь, — говорит удивленно, словно не понимает, на какие жертвы идет, — на дворе двадцать первый век, технологии и все такое. Мы всегда будем на связи.

— Да, — усмехаюсь, проводя пальцами по волосам, — а под боком возникнет Петька, который вместо меня будет заглядывать тебе под юбку. Нет уж.

Васькины глаза расширяются. Хотя, казалось бы, куда еще больше, но я без отрыва всматриваюсь в огромные голубые глаза, которые наполняются не нежностью, а злостью. Уж спектр эмоций, беснующихся внутри Кукушкиной, я смог изучить за все недели, проведенные вместе.

— Думаешь, — прищуривается, делая ко мне шаг с наигранным спокойствием, — как только самолет взлетит, то я тут же свистну, и прибежит тот самый Петька?

— Я не так сказал, — отступаю назад, пока Василиса надвигается на меня, — хотя смысл практически уловила.

— Баринов… — рычит и хватает с полки буклет, принимаясь меня избивать.

Смеюсь, конечно, хотя веселого в ситуации нет ни капли. Просто видеть ее раскрасневшиеся щеки и горящие глаза — наивысшая степень удовольствия. После поцелуев, которые в последнее время становятся все жарче и делаю меня до чертиков нервным. Через пару минут избиения торможу Василису, перехватывая со спины и вырывая истерзанный буклет из ее рук. Сердце разъяренной Кукушкиной колошматит, словно автоматная очередь.

— Ненавижу тебя… — выпаливает, но не вырывается, повиснув на моих руках, и часто дышит после покушения на столь ценную персону.

— Спорное заявление, — улыбаюсь и трусь носом о ее пылающую щеку, как щенок.

Зависаем в сумерках, которые стремительно сгущаются над городом, и наслаждаемся моментом.

— Ты должен взять билет, Ник, — тихо произносит Васька, пока мои руки шалят под ее футболкой, — нельзя отказываться от того, к чему шел. Я… Я поддержу тебя.

Поворачиваю Кукушкину к себе лицом и скриплю зубами от того, как она на меня смотрит. Выворачивает наизнанку и крошит.

— Не будет никаких Петек, — говорит серьезно и целует.

Сама. Такое явление крайне редко, поэтому застываю и лишь через пару мгновений срываюсь, истязая губы Василисы Прекрасной.

— Только Васьки, — добавляет с улыбкой и тут же оказывается на кровати, куда я ее кидаю, нависая сверху.

— Так значит, — она перестает улыбаться и облизывает губы, скользя по моему лицу взглядом.

— Возьмешь?

— Тебя или билет?

Толкает в плечо ладошкой, а я усмехаюсь и вновь попадаю под прицел ее глаз.

— Я серьезно.

— Я тоже.

Часто дышу, наклоняюсь и утыкаюсь лбом в ее лоб, не решаясь принять решение.

— Возьму, — выдыхаю через стиснутые зубы.

Василиса улыбается, а я чувствую укол в сердце, которое обливается жаром и давится кровью в этот момент. Все слишком серьезно. Еще никогда в жизни не ощущал, как мотор в грудине трещит по швам, а сейчас именно так.

— А меня? — прошибает вопросом и трется губами о мои.

— Васька…

— М-м-м?

— Only you, детка, — целую ее в ответ, шепотом рассекая пространство, — only you, — повторяю, задирая чертову ткань и не замечая, как за окном один за другим загораются огни, освещая трепещущие ресницы Василисы Прекрасной, образ которой отпечатывается в памяти на долгие годы.

— Ты уже здесь? — Софья Николаевна вышла из здания летнего лагеря и нахмурилась, увидев Назара Александровича, который в привычной ему манере, засунув руки в карманы брюк, наблюдал за светловолосым мальчишкой, носящимся со шлангом по периметру.

Вода брызгала в разные стороны, отгоняя других детей, но мальчуган еще быстрее шевелил ногами и громко смеялся, хотя и сам уже продрог до костей от холодного потока воды. За ним по пятам бегала девушка лет восемнадцати и что-то кричала. Зрелище показалось Назару Александровичу довольно-таки смешным.

— Стой, — мужчина остановил Софью Николаевну, когда тогда уже сорвалась с места, чтобы помочь новой вожатой, — сама справится. Как его поведение?

— Весь в отца, — не без сарказма ответила она, — вчера наведывался.

— И? — Назар Александрович поджал губы и нахмурился от упоминания сына.

— Что и? — женщина тяжело вдохнула и сложила руки на груди, не испытывая удовольствия от этой беседы. — Жив и здоров. В деньгах, как знаешь, не нуждается. Выглядит вполне счастливым.

Назар Баринов лишь свел брови на переносице. Как умело его сын играет счастливого человека, он прекрасно знал и не верил показухе.

— Переоденьте малого, — указал на мальчишку, которого схватили ворот футболки и отчитывали, — я с ним прокачусь.

— Но, Назар, так нельзя, — растерянно заговорила Софья Николаевна.

— Можно, — мужчина притянул к себе женщину и запечатлел на ее щеке скупой поцелуй, — я его дед. От того, что мы отлучимся на часок, ничего криминального не произойдет.

— Что я Никите потом скажу?

— Ничего не говори, — улыбнулся Назар Александрович, — это будет нашим маленьким секретом.

Мужчина подмигнул растерянной Софье Николаевне, которая провожала его взглядом. В ее исполнительности он был уверен, и уже через пять минут в машине сидел надутый внук. Мальчишка глядел на Баринова исподлобья, пока они не покинули пределы лагеря, после чего улыбнулся и дал пять Назару Александровичу, прокричав на весь салон:

— Привет, деда!‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍