— О святой наш благодетель Иисус на белом вертолете!!!

Из пелены дождя прямо на них свалился с греб волны бальсовый плот, морское судно до колумбовых индейцев, и Линдсей подумал, уж не сошел ли он окончательно с ума и теперь бредит перемещениями во времени. Для такого предположения у него были все основания, потому что на плоту находились три девушки вполне первобытного вида, а именно — без каких-либо признаков одежды на загорелых и весьма, между прочим, привлекательных телах. Впрочем, загорелой была кожа только у одной из них — удивительно красивой блондинки скандинавского типа. Две другие были смуглыми от рождения, причем одна имела типично индейские черты лица, а другая, скорее всего, была полинезийкой или, что еще вероятнее — метиской.

Впрочем, мысль о первобытном происхождении девиц опровергали вполне современные спасательные пояса, которые, однако, не скрывали ничего существенного.

Надо сказать, правда, что в первые минуты у Джона и Харви не было ни времени, ни настроения заниматься созерцанием женских прелестей. Их гораздо больше интересовало собственное спасение. Девушки, кстати, тоже испытывали серьезные неудобства на колеблющемся по всем направлениям плоту, с которого в предыдущие часы сорвало мачту и хижину со всем ее содержимым, включая, кстати, и одежду путешественниц.

Девушек не унесло в океан только потому, что они успели привязать себя к плоту, но теперь им казалось, что и сам плот вот-вот развалится к чертовой матери, а его экипаж пойдет на корм акулам.

Индеанка, как хорошая католичка, громко молилась Богу. Блондинка, которая сильно сомневалась в существовании Бога, больше надеялась на Тура Хейердала и его правоту в вопросе о мореходности бальсовых плотов.

Как известно, Тур Хейердал переплыл Тихий океан на плоту «Кон-Тики» и утверждал, что это судно способно выдержать любую бурю.

Полинезийка была спокойнее всех. Она считала, что даже без спасательного жилета сможет добраться до родных островов хотя бы и вплавь, несмотря на то, что до них больше тысячи миль. Ни бури, ни акул она не боялась, и творящийся вокруг кошмар ей чем-то даже нравился.

Именно полинезийка первой заметила, что кто-то уцепился за плот, подползла к его краю и без тени смущения продемонстрировала Джону и Харви свой роскошный молокозавод.

— Если ты мне чудишься, то лучше перестань, — пробормотал Рафферти. — Я еще не хочу в психушку.

— А на тот свет ты тоже не хочешь? — весело спросила девушка на чистом английском языке и, не дожидаясь ответа, скомандовала. — Давай руку!

За год, который учительница музыки Елена Бережная проработала и прожила в особняке Бармалея, Великий и Ужасный ни разу не пытался заняться с нею сексом. Бармалей всегда был горячим поклонником молодого тела и имел весьма нетривиальное хобби — лишение юных красавиц невинности. Поговаривали, что на его счету то ли сотни, то ли даже тысячи девиц, причем отнюдь не легкого поведения, и все — в исключительно нежном возрасте. Женщин старше восемнадцати Бармалей считал слишком старыми для себя и даже для собственной жены вот уже лет десять не делал исключения. Поэтому двадцативосьмилетняя Лена Бережная могла жить в его доме спокойно, нисколько не опасаясь за свою честь.

Однако на ее беду Серый Волк имел несколько иные пристрастия. Он, конечно, тоже не отказывался иной раз порезвиться с нимфеточками — а Бармалей, надо сказать, щедро делился своей добычей с приближенными, оставляя за собой только «право первой ночи» — однако Волк предпочитал женщин хотя и молодых, но опытных, лет по двадцать пять и больше.

Гоблин выполнил приказ нового босса относительно учительницы максимально точно, тихо и в кратчайший срок.

Он постучал в дверь комнаты, где спала Лена, внутренне радуясь, что находится она вдали от спальни Натальи Борисовны. Потом, однако, вспомнил, что вдова Бармалея ночует в своей городской квартире вместе с любовником — весьма своеобразная форма траура по усопшему мужу.

Вспомнив об этом, начальник охраны постучал громче. Сонный голос пробормотал: «Кто там?» — и Гоблин тихо ответил:

— Я — Вадим, начальник охраны.

Через полминуты девушка открыла. Она была в халатике, надетом поверх ночной рубашки. Сонные глаза глядели непонимающе.

— Что такое? Что случилось? — спросила она встревоженно.

— Волк хочет видеть тебя. Прямо сейчас.

— Зачем? — совершенно искренне удивилась Лена. — Сколько сейчас времени?

— Не важно, — ответил Гоблин, очевидно, на второй вопрос. — Пошли со мной.

— Куда? Зачем? Почему ночью? До утра подождать нельзя?

— Нельзя.

Лена несколько раз видела Серого Волка — как и он ее — и знала, что перечить ему не стоит. И, недоумевая по поводу ночного вызова, решила идти.

— Сейчас, я только оденусь, — сказала она Гоблину и попыталась закрыть дверь, но тот придержал ее и заметил:

— Необязательно. Можешь идти так.

После этих слов Лена сразу все поняла, и мысли ее лихорадочно заметались в поисках спасения. Гоблин понял, что сморозил глупость, заранее предупредив девушку о причинах вызова, и постарался загладить эту ошибку, не дожидаясь реакции учительницы:

— Только тихо. Ты все правильно поняла, но это не повод, чтобы так нервничать. Тебе надо будет только расслабиться и получить удовольствие.

— Я позову Наталью Борисовну.

— Не получится. Ее дома нет. И кричать не надо, очень тебя прошу. Волк может обидеться, и тогда никакая Наталья Борисовна тебя не спасет.

Лена спрятала лицо в ладони, и Гоблин подумал было, что она плачет. Но когда девушка отняла руки, оказалось, что глаза у нее сухие, а губы складываются в какую-то странную блуждающую улыбку.

— Если я не соглашусь, он меня убьет? — поинтересовалась она с каким-то преувеличенным спокойствием.

— С него станется, — подтвердил Гоблин.

Серый. Волк действительно никому не прощал обид, и хотя не всегда убивал виновных, но наказывал обязательно. И наказывал, как правило, жестоко.

— А если я сейчас убегу и пойду в милицию?

— Начнем с того, что ты не убежишь. Я бегаю быстрее. Что до милиции, то там над тобой просто посмеются и отправят на все четыре стороны. А потом мы с Волком тебя найдем, и ты умрешь в страшных мучениях.

— Значит, Волк решил сделать меня своей рабыней…

— Слушай, кончай болтать! «Рабыней-горбыней». Потрахаться он решил. Приспичило ему, понятно?

— Именно со мной?

— Именно с тобой. Пошли! — И Гоблин потянул девушку за руку.

Лена покорно пошла за ним, с удивлением замечая, как в эрогенных зонах зарождается и нарастает возбуждение. Ощущение это было чисто животным. Разум и сердце ее протестовали изо всех сил и были готовы смириться лишь перед угрозой смерти, но эрогенные зоны как будто жили самостоятельной жизнью, и Лена вдруг с какой-то смесью ужаса и изумления поняла, что стоит ей расслабиться, и она действительно может получить удовольствие от предстоящего совокупления.

Она вошла в комнату Волка молча и остановилась посередине, закрыв глаза. Серый махнул Гоблину рукой, и тот тихо вышел.

— Раздевайся! — скомандовал Волк, не желая тратить время на предисловия.

Не открывая глаз, Лена сбросила халатик и стянула через голову ночную рубашку. Потом опять безвольно опустила руки и зажмурилась еще плотнее. Ей почему-то казалось, что если она хоть на миг откроет глаза и увидит Волка, то уже не сможет отдаться ему без сопротивления. По дороге сюда Лена боролась с желанием попросить Гоблина завязать ей глаза, но так и не попросила. С Волком она разговаривать не хотела и поэтому решила просто глаз не открывать.