Попутно все, от сержантов до полковников включительно, прощались с карьерой и гадали, что теперь с ними будет — увольнение с позором или перевод в какую-нибудь гнусную дыру на другом конце планеты. Все это тоже не добавляло энтузиазма, и полковник Ричардсон осторожно предупредил генерала Дугласа, что если безумие, охватившее авиабазу, будет продолжаться дальше, то у злополучного спутника в конце концов окончательно съедет крыша и он упадет своим хозяевам прямо на голову.

— Ничего, тут глубоко, нас не достанет, — ответил генерал, после чего Ричардсон решил, что и этого всеобщее помешательство не обошло стороной. А генерал на полном серьезе добавил: — Вот если он упадет на Бродвей — тогда да…

«А еще лучше — на Вашингтон. Где-нибудь поближе к Пентагону», — в сердцах подумал полковник и покинул отведенный генералу кабинет.

Но это были еще цветочки. Ягодки с семечками начались позже, когда в комнату генерала ворвался белый как мел связист и, с трудом удерживаясь от истерики, выпалил:

— Сэр, из летной диспетчерской сообщили: борт-39 передает «Мэйдей»!

— Кто передает «Мэйдей»? — болезненным голосом переспросил Дуглас.

— Борт-39, — ответил связист. — На нем летит профессор Лемье.

— Что на этот раз? — все так же болезненно и неестественно спокойно поинтересовался генерал. — Русские ракеты или китайские истребители? Или профессор все-таки вывалился из самолета?

— Я… Я не знаю, сэр, — испуганно пробормотал связист.

— Так узнайте! — заорал Дуглас так, что молодой человек в военной форме отшатнулся назад, а адъютант генерала в тревоге заглянул в кабинет.

Говорят, что современный воздушный транспорт безопаснее любого другого, включая железнодорожный, автомобильный и морской. Правда, когда телевидение передает репортаж с места очередной авиакатастрофы, многие начинают в этом сомневаться. Есть во всем этом особый психологический момент. Когда происходит крушение поезда, кроме кучи трупов из-под обломков извлекают обычно еще и массу раненых, а также нескольких везунчиков, не получивших даже царапины. То же бывает, когда автобус врезается в столб или в океане тонет круизный лайнер. Случаи же, когда кто-нибудь ухитряется уцелеть в разбившемся самолете, крайне редки.

Оттого, наверное, поездам доверяют практически все люди, самолетов же многие не любят, а некоторые вообще отказываются на них летать.

Профессор Лемье был из тех людей, которые летать не отказываются — это повредило бы бизнесу, — однако очень боятся. Привычка притупляет страх, но не уничтожает его совсем. Поэтому весь путь от Гавайев до 144-го меридиана профессор был бледен и малоразговорчив, у него тряслись поджилки и сами собой закрывались глаза. Ну, а когда внизу, там, где черной стеной громоздились облака, засверкали молнии, Лемье вообще впал в тихую панику.

Уходя из зоны урагана, самолет отвернул влево и вверх, но грозовой фронт словно гнался за ним, не отпуская далеко от себя.

А в довершение всего на пересечении 144-го меридиана с 33-й северной параллелью в салоне самолета появилась шаровая молния.

— Э-э-э… — тупо сказал один из офицеров группы сопровождения, показывая на неподвижную молнию дрожащим пальцем.

— Никому не двигаться, — страшным шепотом приказал другой офицер, сумевший сохранить присутствие духа.

— А-а-а-а-а!!! — заорал профессор Лемье, который хорошо знал, на что способны шаровые молнии, хотя до сих пор не видел своими глазами ни одной.

Он тотчас нарушил приказ офицера и стал двигаться очень быстро, в полном противоречии с логикой пытаясь удрать от молнии с криками наподобие: «Остановите самолет! Я сойду!»

Никто не знает, откуда берутся шаровые молнии вообще, и никто не понял, откуда взялась эта. Пилоты не могли припомнить ни одного случая появления шаровой молнии в самолете. Но вот она появилась, и профессор Лемье стал с дикими воплями бегать от нее по салону. Часть сопровождающих лиц пыталась его остановить, а другая часть замерла в своих креслах. Некоторые попадали на пол.

Молния тем временем вела себя подобно живому существу, которое вознамерилось во что бы то ни стало угробить профессора. Но Лемье проявил столь сверхчеловеческую прыть, что молния в конце концов не сумела вписаться в очередной поворот.

Ни к чему хорошему это не привело. Молния с чудовищной скоростью врезалась в стенку фюзеляжа, разорвала сеть проводов в промежутке между внутренней и внешней обшивкой и, разгерметизировав корпус, умчалась в пространство.

На приборной доске в кабине замигала красная панель с надписью «Разгерметизация». Доведенными до автоматизма движениями все три члена экипажа мгновенно натянули на себя кислородные маски. Хорошо обученные военные в салоне сделали то же самое, но несколько человек, включая и профессора Лемье, замешкались.

Переведя самолет в крутое пике, командир экипажа закричал в микрофон, встроенный в кислородную маску:

— Мэйдей! Мэйдей! Мэйдей! Борт-39 всем, всем, всем! У нас разгерметизация, пикируем до трех тысяч футов, под нами грозовой фронт, положение критическое.

Второй пилот в это время отдавал приказания по внутренней связи:

— Кто-нибудь, помогите профессору! Посмотрите, надел ли он маску.

Второй пилот недолюбливал штатских, но прекрасно понимал, что сейчас на борту-39 нет более ценного пассажира.

Сразу несколько военных бросились помогать профессору, уже успевшему потерять сознание. На него надели маску с переносным баллоном, но тут началась другая напасть. Самолет вошел в грозу, и его стало немилосердно трясти. Между тем пробоина в борту нарушила не только герметичность, но и прочность корпуса.

Она находилась в непосредственной близости от левого крыла и расширялась на глазах.

Бортинженер, который вышел в салон на разведку, как только самолет закончил снижение, вернулся с недобрыми вестями:

— С такими повреждениями мы не дотянем до Фриско.

— А ближе ничего нет, — сказал второй пилот.

— Вот именно. Что будем делать?

— Садиться на воду бессмысленно, — заметил командир. — В такую погоду нас разнесет в клочья.

— Вообще-то у нас есть парашюты, — напомнил второй пилот. — По-моему, на всех хватит.

— Хорошо служить в военной авиации, — невесело сказал командир. — Только не хотел бы я заниматься парашютным спортом в такую погоду, да еще над океаном.

— А кому же это понравится? — задал риторический вопрос второй пилот, вглядываясь в бушующую темень за лобовым стеклом.

— У нас выхода нет, — сказал бортинженер. — Когда разлом дойдет до крыла, самолет упадет камнем.

— Проклятье! Ну и денек! — воскликнул капитан, а потом более спокойно приказал бортинженеру: — Сходи, вышвырни из самолета профессора и кого-нибудь из его свиты — посмелее и потолковее. Не забудь объяснить, как пользоваться лодкой и радиопередатчиком. Пусть сопровождающий попытается найти профессора на воде и держится с ним рядом. Потом начинай эвакуировать остальных и приготовь комплекты для нас.

Бортинженер кивнул и вышел, а командир переключил свою рацию на передачу и снова заговорил:

— Борт-39 центру. Положение катастрофическое. Мы не сможем, повторяю — не сможем дотянуть до материка. Посадка на воду исключена. Я принял решение воспользоваться парашютами. Приготовьтесь спасать нас из воды.

— Борт-39, вас поняли. Вы уверены, что не сумеете дотянуть?

— Левое крыло может отвалиться в ближайшие минуты. Никаких шансов. Я уже приказал начать эвакуацию.

— Хорошо, борт-39. Мы предупредим военно-морские силы и своих спасателей. Постарайтесь выйти на связь после приводнения.

— Обязательно. Центр, я прошу разрешения подать общий SOS. Военные могут не успеть, а под нами проходят гражданские морские трассы.

— Я не могу дать такое разрешение. Надо связаться с вашим командованием. — И после короткой паузы: — Мне только что сказали: генерал Дуглас идет сюда.

— Пусть он идет знаете куда!.. — взорвался летчик. — Все! Некогда болтать. Мы эвакуируемся.