Пока все.

Из Бразилии с любовью

всегда твой Григорий Отрепьев».

Письмо это Софья получила в конце февраля. К этому времени остатки команды «центаврийцев» окончательно распались. Игорь отошел от нелегальной деятельности и устроился на работу в Питерское представительство «Майкрософта». Макс на этой почве вдрызг с ним разругался, поскольку, по его понятиям, работать на капиталистов вообще грешно, а на Билла Гейтса — богатейшего человека Соединенных Штатов — и вовсе недопустимо.

Сам Макс, у которого окончательно поехала крыша, связался с юными террористами из организации «Мальчиш-Кибальчиш» и вскоре сел в тюрьму за попытку бомбардировки президентского кортежа с воздуха. Леха Питерский, который из любви к искусству строил для Макса радиоуправляемые бомбардировщики грузоподъемностью до 10 килограммов, скрылся в тайге. С тех пор о нем никто ничего не слышал — не исключено, что он, получив свою долю, умотал за границу, но только не в Бразилию, а куда-то еще. А может, он просто затерялся на необъятных просторах нашей Родины, справил себе новые документы и спокойно живет-поживает и наживает добра.

Что касается Макса, то к его чести надо сказать, что никого из своих бывших и новых соратников он не выдал, хотя остальные «мальчиши-кибальчиши» скопом и поодиночке кололись на первых же допросах. К счастью, про историю с «Янг Иглом» они ничего не знали — недоверчивый от природы Макс ничего не рассказывал им о своих прежних делах.

Самый младший «кибальчиш», по малолетству не подлежавший аресту и судебному преследованию, копаясь в Интернете, обнаружил сайт Фронта освобождения Страны Инков и послал туда сообщение о трагической судьбе русского революционера Максима Веретенникова. Этот рассказ очень взволновал одного из лидеров Фронта по имени Тупак Юпанки, и он с группой товарищей в скором времени выехал в Россию по туристической путевке, полученной почему-то на Кубе. По прибытии в нашу страну они затерялись на бескрайних просторах одной шестой части суши.

Так что Софья осталась совсем одна, и ничто не удерживало ее от отъезда в Бразилию. Разве что мама с папой, но с ними Соня старалась общаться как можно меньше и к мнению их прислушивалась крайне неохотно. Вернее, в последнее время не прислушивалась вовсе.

Дочитав письмо, Соня затолкала его обратно. Конечно, брать его с собой было по большому счету небезопасно. Если бы на таможне догадались, что это за бумага, и прочитали письмо, то серьезные проблемы могли возникнуть не только у Сони, но и у ее друзей-благодетелей в Рио-де-Жанейро. Но вероятность того, что таможенники опознают в листках бумаги, испещренных карандашными профилями, письмо, написанное новейшими невидимыми чернилами многоразового действия, была ничтожно мала. К тому же Соня любила рисковать. Ведь перечитывать это письмо в самолете на глазах у множества людей тоже не было никакой необходимости, но Соню охватило неодолимое желание это, сделать, а своим желаниям она не любила противоречить.

Вернув записную книжку в рюкзак, она подозвала стюардессу и спросила:

— Извините, мы уже пересекли границу России?

— Да, сейчас мы летим над Турцией, — ответила стюардесса без малейшего акцента.

— Вы русская? — удивилась Соня.

— Я немка из Казахстана, — объяснила стюардесса с профессиональной улыбкой и добавила. — Гражданка ФРГ.

Соня улыбнулась в ответ и задала следующий вопрос:

— Скажите, а здесь можно петь?

— Петь? — удивилась стюардесса.

— Да, именно. Мы пересекли границу России, и мне хочется петь.

— Я вас понимаю, — кивнула стюардесса.

— А я нет! — отрезал дородный гражданин, сидящий через проход от Сони. На лацкане его пиджака красовался значок депутата Госдумы, а галстук был заколот булавкой с портретом Ленина.

— А подслушивать нехорошо, — сообщила ему Соня.

Стюардесса окатила депутата ледяным презрением и сказала Соне:

— Вообще-то правила «Люфтганзы» не запрещают пассажирам петь. Нельзя только нарушать тишину в ночное время. Но сейчас день, так что пойте на здоровье.

— Спасибо, — поблагодарила ее Соня и тотчас же затянула, перекрывая своим приятным голосом гул моторов: