Он сидел с открытым ртом и смотрел, задрав голову. Какое-то время ему казалось, что сейчас купол разой­дется по этому шву и обрушится вниз.

Не обрушился. Башнабаш сплюнул невесть как на­бившуюся в рот землю, погрозил кулаком Разлому. Вер­нулся в расположение, отодвинул в сторону остатки простой пищи, полез в рюкзак...

Он чувствовал себя преступником, но все же довел за­мысел до конца. Банки с деликатесами он выстроил на тумбочке красивым полукругом. В центр поставил бутыл­ку коньяка. Прочесть название на этикетке он не смог, но звездочки сосчитал. Раз, два, три... Пять. С математикой Башнабаш дружил, Он развернул банки этикетками к се­бе, чтобы было как в «Книге о вкусной и здоровой пище». В его родном Башмакине о такой книге ничего не знали, там вообще ничего не знали, кроме картошки с луком да сала по праздникам. Трудно жили люди, бедно. И было это совсем недавно... кажется, вчера было. Когда он уехал в город? В 53-м. Сейчас 56-й. И вот на тебе - омары, фри­касе, консоме какое-то, миноги опять-таки...

Башнабаш расплакался.

Коммунизм! — подумал он в порыве необъятного пьяного счастья. — Свершилось! Коммунизм победил! Бери сколько хочешь, чего хочешь! Ешь, пей, гуляй! Прав был Ленин, прав был Маркс! Ура!

Он вытер слезы кулаком, плеснул себе коньяку. Схватил банку с фрикасе (ща-ас узнаем, что ты такое есть!), занес нож...

— Отставить, рядовой Башмакин!

Башнабаш застыл и пригнулся

— А-атставшъ, я сказал!

Он положил нож на тумбочку, отодвинул от себя банку.

— Тебя партия зачем сюда поставила, а? Чтобы ты ко­ньяки хлестал да деликатесы жрал?

— Никак нет, — сказал Башнабаш тихо.

— А зачем ты здесь существуешь? Доложи по форме, рядовой Башмакин, в чем смысл твоего существования!

Он вскочил, вытянулся по стойке смирно, привычно оттарабанил:

— Существую, чтобы обеспечивать безопасность объекта и работоспособность его систем! В случае при­каза или непосредственной угрозы проникновения сил противника - объект уничтожить!

— Все правильно, Башмакин! А где сказано, что тебе коньяки генеральские положено хлестать да омаров жрать?

— Никак... Нигде! — выпалил он.

— Так что ж ты, мать твою!!.. Солдату спирт положе­но пить, тушенкой закусывать, жизни не жалеть и сла­вить Родину и партию троекратным «ура». Ясно?

— Ура! Ура! Ура!

То ли от стыда, то ли от спирта» но стена палатки пе­ред глазами плавала туда-сюда, в голове звенели куран­ты, ноги подгибались в коленях. Стоять было трудно.

— Вот так-то, Башмакин. Молодец. А теперь - воль­но, солдат! Сядь-ка, налей да выпей...

Он проснулся в шесть утра оттого, что тарахтенье ге­нератора смолкло - солярка закончилась. Тусклая лам­почка под потолком превратилась сперва в малиновую раскоряченную букву «М», потом в оранжево-серую. Погасла. Башнабаш вскочил на ноги... и чуть не умер на месте. Так плохо ему еще не было в жизни. Он включил фонарь, кое-как приволок из топливного склада кани­стру, заправил генератор- От запаха солярки его вывер­нуло прямо на сапоги.

Пойти лечь. Свернуться калачиком, переждать, пока организм восстановится, пока не закончит полыхать эта жуткая гражданская война у него внутри.

А караул? Кто будет охранять объект?

Да плевать! — подумал было... — Нет, нельзя. А если наши вернутся - Климов с Худаковым? Или спасотряд? Или связь восстановится? А он тут валяется с похмелья, будто какой-нибудь морально разложившийся тип... А если — враги?!

Башнабаш попробовал выпить спирту — слышал, помогает. Не смог, как ни старался. С души воротит. Ладно, взял на продовольственном бутылку нарзана, с жадностью осушил ее всю. Жажда пропала, но _;голова разболелась сильнее.

Что еще попробовать?

Пошел на склад медикаментов. Если болен — лечись! Едва живой, он ходил среди полок и шкафов, читал таб­лички, развешанные здесь, как в аптеке. «Кровооста­навливающие средства»... «Общеукрепляющие»... «Мо­чегонные»,.. «Антисептические»... Нет уж, спасибо! Хватит нам антисептических!..

«Для лечения желудочно-кишечного тракта»... «Для по­вышения потенции»... Ого, а это что? Потенция. Потеют, что ли? Зачем тут кому-то потеть?.. Желчегонные, сердеч­но-сосудистые, обезболивающие, восстанавливающие... Вот, наверное. Восстанавливающие - это то, что ему надо. И обезболивающие тоже. Башнабаш взял две упаковки каких-то таблеток, сжевал на ходу несколько штук.

Дошел до металлических шкафов, за которыми прята­лись полки со спиртом, глумливо посверкивали выпук­лые стеклянные бока бутылей. Был соблазн дать по ним хорошую очередь из ППШ, да жалко патроны тратить.

Башнабаш попробовал открыть один из шкафов и с удивлением обнаружил, что он заперт. Сплошное желе­зо. Как сейф. И — заперт. Что там такое могло быть, ин­тересно? Он еще раз прочел надпись, отпечатанную на глянцевой картонной полоске: «Неоперативная регене­рация / Стимулирующие препараты». Буквы вроде рус­ские, а что написано — непонятно. Башнабаш знал здесь только одно слово - «препараты», это то же са­мое, что лекарства. Ладно, разберемся как-нибудь...

Он вдруг обнаружил, что головная боль прошла и желудок почти успокоился. Даже о еде мог думать спо­койно, без отвращения. Когда он принял таблетки? Минут пять назад, может, чуть больше. Чудеса просто!.. Он достал из-кармана упаковки, постарался запомнить названия. Пригодится на всякий случай.

В караул он брал с собойнаручные часы с будильником и подсветкой — на инструментальном складе нашел. Та­ких часов он раньше не видел, какая-то специальная мо­дель, генеральская. С кучей всяких кнопок и крутёлок. За­хотел, нажал одну — там невидимые крохотные лампочки загораются по кругу, весь циферблат как на ладони, хоть ночь-полночь на дворе. И будильник есть, марш какой-то играет. Башнабаш заводит его в карауле на каждые два ча­са, чтобы веселее стоять было, ну и чтобы во времени как бы не утонуть. Здесь это просто — утонуть. Ни дня, ни но­чи тебе, ни движения, ни звука... Только дизель тарахтит, и все. Чувствуешь себя, как муха в янтаре.

...Тогда семь вечера как раз прозвонило, до конца кара­ула оставалось полтора часа. Ноги уже затекли стоять, Башнабаш решил пройтись немного туда-сюда. Повер­нулся, сделал шаг. И тут руку обожгло. Как взорвалось что-то внутри. Дернулся, глянул — палка торчит из плеча, короткая палка, а на конце у нее что-то вроде рыбьей ко­сти, как перо. Башнабаш сдернул с плеча ППШ, ремнем задел стрелу, а та не сразу даже сломалась, а сперва ковыр­нула рану — боль адская! — и только потом надвое...

Он развернулся в ту сторону, откуда прилетела стре­ла, к Разлому, значит. И тут же ему сбило с головы пи­лотку. Упал, дышит, к прикладу щекой приложился, стал смотреть. Кочки эти, кучи, валы земляные — такое впечатление, что все это шевелится, перетекает, дви­жется, Приближается. У него мурашки по телу. Он хо­рошо помнил ту обезьянью рожу в темноте, когда они с Худаковым в карауле стояли. И про Борисенко помнил. Знал, что они где-то здесь, что объявятся рано или по­здно. Но такого представить он не мог.

Маленькие, обросшие шерстью существа. Как вось­милетние дети, натянувшие страшные лохматые трико и маски. Только дети бы, наверное, кричали и визжали. А эти наступают молчком, беззвучно. И на диверсантов они не похожи. У диверсантов — оружие, гранаты, взрывчатка. А у этих палки, ржавые железные прутья да цепи. У одного на голове какой-то странный головной убор, а в руках маленький лук, куда он долго и стара­тельно, торжественно так, заправляет очередную стре­лу. Потом быстрое движение, щелчок — стрела жадно впивается в землю рядом с ногой Башнабаша.

Палец сам надавил на спусковой крючок.

— Тра-та-та-та!

Кто-то в толпе отлетел назад, упал.

Еще выстрелы. Еще.

Свинцовые пули сшибали карликов, как кегли. Это вызывало сдержанное удивление уцелевших, но движе­ние не прекращалось ни на секунду, лохматая масса медленно катилась навстречу.