Всадники Макдуалла, числом в пятьдесят человек, галопом мчались к перекрестку, и пыль столбом вилась за ними. По команде своего капитана они свернули с дороги и помчались прямо на людей Уоллеса. Лучники Макдуалла прекратили огонь, но мятежники, укрывшиеся за щитами, оказались захвачены врасплох. Слитная масса людей распалась на отдельные группы. Одни побежали навстречу конникам, рубя мечами и дубинами ноги животных, другие же бросились вверх по склону, пытаясь добраться до вершины и укрыться за деревьями. Нейл Кэмпбелл, с боем пробивавшийся на помощь Уоллесу, вынужден был остановиться, когда его атаковали сразу два конных рыцаря.

Ментейт, выглянув из-за угла повозки, увидел, как Уоллес разрубил топором грудь еще одного из солдат Макдуалла. Предводитель мятежников ревел, как загнанный олень, крутясь в смыкающемся кольце врагов и отбивая нацеленные в него клинки. Он с легкостью размахивал своим двуручным топором, заставляя нападающих опасливо пятиться. Он убил уже двоих и сейчас готовился завалить третьего, перерубив его меч. Ментейт понял, что живым они его взять не смогут. Он попытался найти взглядом Макдуалла, но капитан смотрел на всадников, рассеявших мятежников по склону. Ментейт смахнул пот с глаз. Он не мог допустить, чтобы Уоллес живым ушел с поля боя. Плевать на то, что ему не достанется награда; предводитель повстанцев будет считать, что вся эта затея — его рук дело. Уоллес убил шерифа Ланарка в его постели. Ментейт не собирался остаток жизни провести в страхе, вздрагивая ночами при каждом шорохе и ожидая смерти из темноты. Повернувшись к своим лучникам, он принялся что-то быстро втолковывать им.

Макдуалл обернулся в тот самый момент, когда один из лучников Ментейта вышел из-под прикрытия повозки и прицелился. Зазвенела тетива, и стрела отправилась в полет. Уоллес тем временем расправился с третьим солдатом и завладел его щитом. Он уже поворачивался к четвертому, когда в бедро ему вонзилась стрела. Он покачнулся и на мгновение потерял равновесие. Этого оказалось достаточно, чтобы один из трех оставшихся солдат Макдуалла схватил его за руку с топором, отводя ее в сторону, а его товарищ нанес ему страшный удар в висок. Уоллес нелепо взмахнул руками и согнулся пополам, и тут третий солдат ударил его коленом в лицо. Кровь брызнула у него из носа, и он опустился на одно колено.

Казалось, что с разбойником покончено. Но тут, собрав свою чудовищную силу в кулак, Уоллес с рычанием выпрямился и краем щита ударил одного из нападающих в лицо, раздробив ему челюсть. Увидев это, Макдуалл сорвался с места и побежал к ним. Когда Уоллес схватился с двумя последними солдатами, капитан перепрыгнул через его павшую лошадь и огрел главаря по затылку рукоятью своего меча. Издав удивленный вскрик, Уоллес рухнул на колени, и топор вывалился у него из руки. Макдуалл ударил его в спину, и мятежник повалился на живот. Когда один из уцелевших солдат, кряхтя от натуги, взгромоздился на Уоллеса, прижимая его к земле, второй отцепил от пояса моток веревки и грубо связал ему руки за спиной.

А на склоне холма разбегались остатки банды Уоллеса, которые рассеяли конники Макдуалла, оставив на земле более тридцати человек убитыми. Нейла Кэмпбелла успели вынести с поля боя его товарищи. Последние мятежники исчезли за деревьями, когда Ментейт подъехал к Макдуаллу, который наблюдал за тем, как его солдаты связывают Уоллеса. Несколько лучников капитана отложили луки в сторону и пришли им на помощь. Главарь мятежников пребывал в сознании. Его огромное тело время от времени напрягалось, пытаясь сбросить с себя врагов, но раны обессилили его, и у него ничего не получалось. Земля вокруг него была залита кровью и усеяна внутренностями Колбана и других солдат, которых он буквально разрубил на куски. Из-за жуткого запаха опорожненных кишечников невозможно было дышать. Ментейт придержал коня и отвернулся, чувствуя, как рот его наполнился желчью.

Макдуалл выпрямился, завидев его.

— Вы идиот! — прорычал он, направляясь к нему. — Вы могли убить его!

— Кто-то же должен был остановить его, — парировал Ментейт. — Он косил ваших людей, как сорную траву!

— Грей еще жив.

Макдуалл обернулся на голос одного из своих солдат. Ментейт последовал за капитаном, который подошел к тому месту, где заканчивали связывать Уоллеса. Грей и в самом деле был еще жив и стонал, оскалив окровавленные зубы. Рубашка у него на спине пропиталась кровью из раны.

Макдуалл кивнул своему солдату:

— Прикончи его.

Уоллес, понимая, что сейчас произойдет, зарычал от ярости, но не смог даже пошевелиться, когда Грею задрали голову и перерезали горло кинжалом. Уоллес все еще бесновался, когда люди Макдуалла накинули ему на голову капюшон и втроем поволокли к повозке.

Теперь, когда главарь мятежников был связан и не представлял опасности, Макдуалл сорвал с головы шлем. К нему подскакали всадники, которые преследовали остатки банды Уоллеса.

— В лесу скрылись единицы, капитан, — доложил один из них. — Преследовать их дальше?

— Не надо, — отозвался Макдуалл. — Мы взяли того, за кем приходили.

Он кивнул своему солдату, стоявшему у повозки. Когда тот приблизился, Ментейт увидел, что он держит в руках потрепанный кожаный мешок.

Он протянул его Макдуаллу, который обернулся к Ментейту.

— Доставьте Уоллеса в английский гарнизон в Лохмабене. — Он протянул ему сумку. — Передайте им и это тоже. Скажите им, что нашли сумку при нем. Вы меня поняли?

— Что в ней? — поинтересовался Ментейт, принимая сумку. Она была очень легкой.

— То, чем вам не стоит забивать себе голову. Запомните, Ментейт, вы схватили Уоллеса в одиночку. Меня и моих людей здесь не было.

Августовский день, душный и пасмурный, клонился к вечеру. Небо грозило пролиться дождем, когда Роберт со своим отрядом пробирался на запад по предместьям города. Впереди уже вырастали стены Лондона, вставая над домами, церквями и мастерскими ремесленников, которые тесно лепились к их каменной линии, постепенно уступая место лугам и пустошам с разбросанными по ним деревнями, приютами для прокаженных и импозантными монастырскими обителями, между которыми петляла дорога, упираясь в Вестминстер. Дым пекарен, жилых домов и открытых костров поднимался кверху, серым туманом окутывая окрестности. В воздухе ощущался солоноватый запах прибрежных болот.

Дорога, по которой они ехали, была непривычно пуста, а в деревнях царила неестественная тишина. Роберту показалось, что откуда-то из-за стен доносятся радостные вопли, и он мельком подумал, нет ли сегодня какого-либо гулянья, ради которого жители пригородов потянулись в город. Но мысль эта не вызвала у него интереса, и ее быстро вытеснили более насущные размышления.

Смерть дочери короля набросила мрачную траурную вуаль на Рождество. Угнетенное и унылое настроение не развеялось и с наступлением нового года, когда двор наконец оставил Йоркшир и двинулся на юг, через Линкольн к Вестминстеру. Роберту казалось, будто невидимые руки неотвратимо и безжалостно влекут тем же путем и судьбу Шотландии, чтобы уже навсегда заковать в каменные путы закона на осенней сессии парламента. Поздней весной, направляясь в Риттл, он надеялся, что известия, которых он так долго ждал, встретят его там. Но его поджидали лишь отрывочные отчеты, здания, нуждающиеся в ремонте, да растерянные арендаторы, которым срочно требовалось внимание здравомыслящего и рассудительного хозяина.

Когда на смену весне пришло лето, нетерпение, с которым он ждал ответа Джона Комина, достигло такой степени, что топот конских копыт, приближающихся к поместью, заставлял его бросаться к ближайшему окну. А новостей все не было. И теперь, проведя два месяца в Эссексе, где он разбирался с делами, оставшимися после отца, Роберт возвращался ко двору короля, снедаемый парламентскими тревогами. Послезавтра вступит в силу новая конституция Шотландии и будет создан Совет, подконтрольный английским хозяевам.