— Что вы делаете, тетушка?

— Ангус говорит, что Брюс сдался английскому королю. Он бросил нас. — Взгляд Эффрейг вновь метнулся к корзинке. — Я сброшу его судьбу вниз! Сорву ее!

Не успели эти слова слететь с ее губ, как перед ее внутренним взором всплыл образ Роберта, сидевшего у ее очага пять лет назад и глядевшего, как она плетет корону из вереска, дрока и полыни. Яростный огонь честолюбия, горевший в его глазах, напомнил ей его деда. Образ померк, сменившись лицом отца Роберта, исполненным презрения и ненависти. Он приходил к ней однажды, как его отец до него и как сын — после, когда ему потребовалось ее искусство. Он был зол и разгорячен вином, но она взяла его деньги и составила для него заклятие.

Потом, когда один из его людей надругался над ней, она пришла к графу, дабы умолять его свершить правосудие, и синяки и ссадины были еще свежи на ее шее и бедрах. Но ублюдок лишь рассмеялся ей в лицо, заявив, что его человек один стоит тысячи ведьм. И это после того, как она сплела его судьбу и спасла при родах его сына и наследника. На следующий день она в клочья разорвала его судьбу, а обрывки раскидала под стенами замка Тернберри. За это он навсегда выгнал ее из деревни.

Оба они, и отец, и сын, хотели одного — стать королями Шотландии. История повторялась. Быть может, уничтожив первую судьбу, она, сама того не подозревая, прокляла сына; сына, которого сама же и привела в этот мир, окровавленного и кричащего, когда в небесах яркой багровой точкой рдел Марс; сына, который до сих пор шел по стопам своего отца.

Из задумчивости ее вывел голос Бригитты:

— Вы решили уничтожить то, что совершили, призвав богиню, твердо веря в то, что делаете, из-за слов перепуганного крестьянина?

— Боги смеются надо мной, девочка. Я не могу сделать человека королем. Не могу вылечить шрамы Елены, как не могу вернуть и твоего мужа и сына.

При воспоминании об этом на лице Бригитты отразилась скорбь, словно пятно, проступившее на ткани. Ее муж погиб во время нападения англичан на Эйр, сбитый с ног и затоптанный копытами дюжины коней, когда бежал домой, а сына зарубили английские клинки после того, как тот бросился на помощь отцу. Бригитта видела, как все случилось, из окна своего дома. Когда она выскочила на улицу и подхватила умирающего сына на руки, рыцари промчались мимо, держа в руках горящие факелы, которые намеревались забросить на соломенные крыши. К тому времени как она, спотыкаясь, добрела до дома, перепачканная кровью своих близких, тот уже полыхал, как свеча. Она сумела спасти дочь, но у девочки остались на теле шрамы. Одна сторона лица Елены была мягкой и гладенькой, а другая превратилась в месиво из рубцовой ткани, лохмотьев и сморщенной кожи, взявшейся пузырями, словно свинина, которую жарят на сильном огне.

Эффрейг использовала все свои бальзамы и наговоры, чтобы избавить девочку от уродства, но все было напрасно.

Елена спрятала личико на груди у матери, когда Эффрейг посмотрела на нее.

— Моя сила уходит, — пробормотала колдунья. — Иссякает вместе с этой землей. Боюсь, мы потеряем свое королевство. Его проглотит огромный змей Англии.

— Я не встречала никого, кто разбирался бы в деревьях и травах так, как вы, тетушка, — заявила Бригитта. — А что говорит вам сердце о Роберте Брюсе?

Эффрейг запрокинула голову, глядя в унылое небо.

— Не знаю, — устало произнесла она. — На мои глаза упала пелена.

Пока она стояла вот так, высоко над ней пролетела стая гусей, направляясь к Тернберри. В их полете чувствовалась решимость, настоящая и несокрушимая прямота. Эффрейг отшвырнула рогатину в сторону.

— Они здесь.

Роберт, который сидел на краю кровати, натягивая сапоги, поднял голову. Элизабет стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Ставни были открыты, и небо за ними полыхало переливами алого, розового и янтарного цветов. Весенний вечер был тих и прохладен. С окрестных пастбищ долетало блеянье овец, а на полях, где созревали рожь и пшеница, каркали вороны. Наступившее мгновение тишины нарушил далекий стук копыт.

Подойдя к окну и остановившись рядом с Элизабет, Роберт уловил легкий аромат миндального масла и лилий. Он еще не научился узнавать запах духов своей жены. Жены. Слово это по-прежнему вызывало в нем внутренний протест, и он чувствовал себя попавшим в ловушку, несмотря на то что прошло уже несколько месяцев, за которые он мог свыкнуться с этой мыслью. Элизабет надела одно из платьев, которые привезла из Ирландии, с вуалью и диадемой в тон. Накидка ее по подолу была расшита черными львами с герба ее отца. Портной Роберта сшил для нее новые наряды в цветах Каррика и с его гербами, но они так и висели на деревянных гвоздиках в углу комнаты. Он ощутил укол раздражения, но ничего не сказал. Все равно сейчас у нее не было времени переодеваться.

Окно выходило на крепостной ров, окружавший их жилище вместе с часовней, поместьем, конюшнями и прочими хозяйственными постройками. За подъемным мостом начиналась дорога, убегавшая к деревеньке Риттл, усеянная лужами, в которых отражалось буйство красок на небе. За деревней она вливалась в большой тракт, ведущий в Лондон. Деревянные домики Риттла сгрудились вокруг площади и церкви с высокой колокольней, в которой они с Элизабет обвенчались шесть недель назад. Роберт отыскал взглядом всадников, скачущих по дороге на покрытых яркими попонами конях, копыта которых разбрызгивали лужи и грязь. Над кавалькадой реяло знамя, небесно-голубое с белой полосой. С такого расстояния Роберт не мог рассмотреть мельчайших деталей, но он и так знал, что на нем вышиты шесть золотых львов.

Он стиснул зубы. Судя по глубине той ненависти, которую он увидел в глазах Хэмфри де Боэна в тот день, когда сдался на милость короля, он был уверен, что бывший друг с превеликой радостью зарубил бы его собственной рукой. И, вспоминая об этом, он вновь спрашивал себя, зачем граф попросил о встрече. За прошедшие недели из Вестминстера к Роберту дошли лишь известия о бойне во Фландрии, которую достопочтенные обитатели Брюгге устроили захватчикам-французам. В остальном же все было тихо, но он знал, что долго так продолжаться не может. Эдуард явно ожидал, чтобы он доказал свою полезность у него на службе. Быть может, Хэмфри везет королевский приказ — какой-либо способ для него заслужить доверие монарха?

Впрочем, какой бы ни была причина сегодняшней встречи, Роберт надеялся, что она даст ему ответы на вопросы, получить которые до сих пор он просто не мог, поскольку свадьба и переезд в Риттл заняли у него все свободное время без остатка. Наконечник арбалетного болта по-прежнему холодил кожу у него на груди, скрытый от посторонних глаз под накидкой.

— Мы выйдем встречать их?

Роберт перевел взгляд на Элизабет, когда жена заговорила, и заметил, что она нервно крутит на пальце обручальное кольцо. Она вечно теребила его, словно никак не могла привыкнуть к тому, что обзавелась им. Быть может, кольцо просто было ей велико. Но не исключено, что таким образом она выражала протест против союза, который навязали ей насильно. Как бы там ни было, но он чувствовал себя уязвленным. Их брак стал ловушкой не только для Элизабет. Он сам отправился в Ирландию в надежде освободить королевство и взойти на трон, а все закончилось капитуляцией перед врагом и вынужденным брачным союзом с дочерью одного из самых влиятельных сторонников короля. Он чувствовал себя мухой, попавшей в сеть, сплетенную двумя пауками.

— Нет, — ответил он. — Эдвин проводит наших гостей внутрь. Мы встретим их в зале.

А внизу, в большом зале, слуги наносили последние штрихи на сервировку столов, украшая их букетами цветущего боярышника. Когда Роберт с Элизабет появились на пороге, она сразу отошла в сторону, чтобы поговорить с Лорой, одной из служанок, которые приехали сюда с ней из Ирландии вместе с прачками, грумами и носильщиками. Зал постепенно заполнялся рыцарями и дамами из Риттла и Хэтфилда, которых пригласил отец Роберта. Их провожали к столам пажи под бдительным присмотром Эдвина, управляющего Брюса. Нес и другие оруженосцы, покинувшие вместе с Робертом Ирландию, тоже были здесь. Над их головами потолок крест-накрест перечеркивали дубовые балки, потемневшие от времени.