– Вы интересуетесь этим, потому что предполагается, будто у королевы нет денег?

– Ну, разумеется.

– Она собирается выплачивать его вам, как выплачивала бы Бемеру, с той лишь разницей, что если бы она купила ожерелье у Бемера, об этом узнал бы весь Париж; после ее знаменитых слов насчет военного корабля такая покупка совершенно невозможна; король недовольно поморщится, а вся Франция скорчит возмущенную гримасу. Королева хочет получить эти бриллианты в розницу и платить в рассрочку. Вы предоставите ей такую возможность, и станете для нее кассиром, умеющим хранить тайну и к тому же платежеспособным, если она вдруг окажется в стесненном положении, вот и все. Она счастлива и платит, так что не спрашивайте больше ни о чем.

– Платит? Но как?

– Королева, монсеньор, из тех женщин, которые все понимают, и к тому же она знает, что вы в долгах. При этом она горда, она – не любовница, которая принимает подарки. Когда я сказала ей, что вы уже уплатили двести пятьдесят тысяч ливров задатку…

– Вы ей это сказали?

– А почему бы не сказать?

– Но это могло вынудить ее тут же отказаться.

– Нет, это заставило ее найти средства и согласиться. Ничего даром – вот девиз королевы.

– Боже мой!

Жанна с безмятежным видом полезла в карман и извлекла бумажник ее величества.

– Что это? – поинтересовался г-н де Роган.

– Бумажник, в котором двести пятьдесят тысяч ливров в ассигнациях.

– Ах, вот как!

– Королева с сердечной благодарностью посылает их вам.

– О!

– Все точно. Я пересчитала.

– Да нет, я не об этом.

– А что вы так смотрите?

– Смотрю на бумажник. Что-то я не припоминаю у вас такого.

– Он вам нравится. А ведь он отнюдь не роскошен и не очень красив.

– Да, нравится, сам не знаю почему.

– У вас хороший вкус.

– Вы решили поиздеваться надо мной? С чего это вы заговорили про мой хороший вкус?

– Потому что вы совпадаете во вкусах с королевой.

– Значит, это бумажник…

– Королевы.

– Она вам его отдала?

– Разумеется.

Г-н де Роган вздохнул:

– Понятно.

– Впрочем, если это вам доставит радость… – промолвила Жанна с улыбкой, способной погубить святого.

– Можете в этом не сомневаться, графиня, но я не хочу отнимать его у вас.

– Возьмите бумажник.

– Графиня, – не в силах сдержать радость, воскликнул кардинал, – вы самый драгоценный, самый душевный друг, самый…

– Да, да, конечно.

– И я это буду помнить…

– По гроб жизни. Так принято говорить. Ах, ваше высокопреосвященство, у меня есть одно-единственное достоинство.

– Какое?

– Я занимаюсь вашими делами с удовольствием и превеликим рвением.

– Ну, а если бы вы, друг мой, не получали от этого удовольствия, то я немножко порадовал бы вас, поскольку, пока вы были в Версале, немножко для вас потрудился.

Жанна удивленно взглянула на кардинала.

– Сущая безделица, – бросил он. – Ко мне пришел мой банкир и предложил мне акции какого-то предприятия то ли по осушению, то ли по использованию болот, я не очень понял.

– Ну, и…

– Дело выгодное, и я согласился.

– И правильно сделали.

– Сейчас вы убедитесь, что я первым делом всегда думаю о вас.

– Вторым, монсеньор, большего я не заслуживаю.

– Итак?

– Мой банкир предложил мне две сотни акций, и четверть из них я взял на вашу долю.

– О, монсеньор!

– Позвольте, я продолжу. Два часа спустя он вернулся. Продажа этих акций в тот же день привела к повышению их курса на сто процентов и принесла мне сто тысяч ливров.

– Превосходная спекуляция.

– И вот, дорогая графиня, то есть, я хотел сказать, дорогой друг, ваша доля.

Кардинал отсчитал двадцать пять тысяч из присланных королевой двухсот пятидесяти и вручил их Жанне.

– Прекрасно, ваше высокопреосвященство, услуга за услугу. Но больше всего мне льстит, что вы подумали обо мне.

– И так будет всегда, – заверил кардинал, целуя Жанне руку.

– Я в долгу не останусь, – ответила Жанна. – Итак, монсеньор, до скорой встречи… в Версале.

И Жанна удалилась, отдав предварительно кардиналу листок, где королева записала сроки платежей, и первый из них – через месяц – составлял сумму в пятьсот тысяч ливров.

Возможно, наши читатели, помнящие, в каком тяжелом положении мы оставили г-на де Шарни, будут признательны нам, если мы проведем их в переднюю малых покоев королевы в Версале, куда отважный моряк, который никогда не пугался ни стихий, ни людей, бежал, боясь выказать слабость перед тремя женщинами – королевой, Андреа и г-жой де Ламотт.

Однако, дойдя до середины передней, г-н де Шарни почувствовал, что более не способен сделать ни шагу. Он пошатнулся, вытянул руки. Слуги заметили, что молодой человек лишился сил, и бросились к нему на помощь.

Молодой офицер потерял сознание и, когда через несколько секунд пришел в себя, то не сомневался, что королева видела это; вероятно, встревоженная, поддавшись первому движению души, она выбежала бы к нему, если бы ее не остановила Андреа, действовавшая скорее под влиянием жгучей ревности, нежели руководствовавшаяся желанием соблюсти приличия. Впрочем, каковы бы ни были чувства, побудившие Андреа высказать свое мнение королеве, она поступила правильно, потому что едва ее величество возвратилась к себе в кабинет и двери за нею закрылись, как тут же сквозь них донесся возглас:

– Его величество король!

Да, действительно, король шел из своих покоев на террасу; перед государственным советом он решил взглянуть на охотничьи экипажи, которые несколько дней назад нашел в довольно запущенном состоянии.

Войдя в сопровождении нескольких офицеров свиты в переднюю, король остановился, увидев человека, привалившегося к подоконнику; поза его встревожила двух гвардейцев, которые бросились к нему с помощью, поскольку не привыкли к тому, чтобы офицеры ни с того ни с сего лишались чувств.

Они поддерживали г-на де Шарни, наперебой повторяя:

– Сударь! Сударь! Что с вами?

Но молодой человек лишился голоса и был не в силах ответить им. Король, поняв по его молчанию, что дело серьезное, ускорил шаг.

– Кто-то потерял сознание, – заметил он.

Услышав голос короля, гвардейцы обернулись и отпустили г-на де Шарни, и тот из последних сил постарался не упасть, а опуститься на пол.

– Что вы делаете, господа! – воскликнул король.

Г-на де Шарни, окончательно лишившегося чувств, осторожно подняли и посадили в кресло.

– Да это же господин де Шарни! – объявил король, узнавший молодого офицера.

– Господин де Шарни? – раздались голоса.

– Да, племянник господина де Сюфрена.

Слова эти произвели магическое воздействие. На г-на де Шарни было вылито содержимое чуть ли не десятка флакончиков с нюхательной солью, словно он оказался в окружении дам. Был призван врач, который тут же приступил к осмотру больного.

Король, проявлявший интерес к любой науке и сочувствовавший любому страданию, решил не уходить и присутствовать при осмотре. Врач первым делом расстегнул у молодого человека камзол и сорочку, чтобы воздух охладил грудь, и тут ему открылось то, что он вовсе не ожидал видеть.

– О, рана! – произнес король с удвоенным интересом и подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть ее.

– Да, – пробормотал г-н де Шарни, пытаясь подняться и обводя затуманенным взглядом собравшихся около него, – старая рана… открылась… пустяки.

При этом он незаметно сжал врачу руку.

Врач все понял, во всяком случае, не мог не понять.

Это был не придворный врач, а простой хирург из Версаля. Он решил придать себе значительности.

– Старая… Вы, верно, шутить изволите, сударь. Края слишком свежие, кровь слишком красная. Этой ране не больше суток.

Возражение словно возвратило силы Шарни, он вскочил на ноги и объявил:

– Я, сударь, не просил вас рассказывать мне, когда я получил эту рану, а только сказал, и еще раз повторяю, что она старая.