– Говорите, у меня достанет сил услышать все, – отвечала она, прижав руку к сердцу.

– Говорят, сударыня, будто вы купили ожерелье у Бомера и Босанжа.

– Я отослала его назад, – с живостью возразила она.

– Послушайте, говорят, что вы только сделали вид, будто отослали его; вы якобы надеялись, что сумеете его оплатить, но король помешал вам в этом, отказавшись подписать смету господина де Калонна, и тогда вы обратились за деньгами к одному человеку… к вашему любовнику.

– Оставьте, сударь! – воскликнула королева, поддавшись порыву благородного доверия. – Оставьте! Пускай себе говорят. Им приятно швырять нам, словно оскорбление, слово «любовник», между тем как истине соответствует другое слово – «друг», священное для нас обоих.

Шарни осекся, смущенный этим мощным, всепобеждающим красноречием, которое, подобно тончайшему аромату, источает истинная любовь великодушной женщины.

Он замешкался с ответом, и его молчание удвоило тревогу королевы. Она вскричала:

– О чем вы хотите сказать мне, господин де Шарни? Клевета изъясняется языком, которого я никогда не понимала. Неужели вы его поняли?

– Сударыня, соблаговолите выслушать меня с неослабным вниманием, обстоятельства весьма серьезны. Вчера я ходил вместе с дядей, господином де Сюфреном, к придворным ювелирам, Бемеру и Босанжу. Мой дядя привез из Индии бриллианты, он хотел их оценить. Разговор шел обо всем и обо всех. Ювелиры рассказали господину байи ужасную историю, раздутую врагами вашего величества. Сударыня, я в отчаянии, вы купили ожерелье – пусть так; вы не заплатили за него – пусть и это правда. Но не заставляйте меня поверить, что за него заплатил господин де Роган.

– Господин де Роган? – повторила королева.

– Да, господин де Роган, про которого все думают, что он любовник королевы; у которого королева взяла в долг деньги; которого несчастный Шарни видел в версальском парке, когда он улыбался королеве, преклонял перед ней колени, целовал ей руки…

– Сударь, – вырвалось у Марии Антуанетты, – если за глаза вы верите сплетням, значит, вы меня не любите.

– Мы в большой опасности, – отвечал молодой человек. – Я не прошу у вас ни откровенности, ни ободрения; я умоляю вас об услуге.

– Прежде всего, о какой опасности идет речь? – спросила королева.

– Этой опасности не заметит только безумец, сударыня. Если кардинал ручается за королеву, платит за нее, он ее губит. Я уж не говорю, как мучительно для несчастного Шарни знать о том, каким доверием пользуется у вас господин де Роган. Нет. От такого горя можно умереть, но сетовать на него нельзя.

– Вы с ума сошли! – в ярости вскричала Мария Антуанетта.

– Я не сошел с ума, государыня, но вы попали в беду, близки к гибели. Я сам видел вас в парке. Говорю вам, что не обознался. Сегодня ужасная, убийственная правда вышла наружу. Быть может, господин де Роган похваляется…

Королева схватила руку Шарни.

– Сумасшедший, сумасшедший! – повторила она с невыразимой тревогой в голосе. – Верьте в ненависть, призраки, в невозможное, но во имя неба заклинаю вас, не верьте, что я виновна! Я – виновна! Это слово жжет меня, как горящие уголья… Виновна – и в чем! Это я-то, которая, думая о вас, всякий раз молила Бога, чтобы он простил мне эти мысли, казавшиеся мне преступными! Ах, господин де Шарни, если вы не хотите увидеть ныне мой позор, а завтра смерть, не говорите никогда, что вы меня подозреваете, или бегите как можно далее, чтобы не услышать моего падения, не увидеть, как я испущу дух.

Оливье в тоске ломал руки.

– Выслушайте меня, – сказал он, – если хотите, чтобы я вам помог.

– Это вы-то мне поможете? – вскричала королева. – Вы, жестокостью превосходящий моих врагов? Они ведь только обвиняют меня, в то время как вы – подозреваете! Я никогда, никогда, сударь, не приму помощь от человека, который меня презирает!

Оливье приблизился к ней и взял ее руку в свои.

– Вы убедитесь, – сказал он, – что я не из тех, кто стенает и плачет; каждая минута дорога; вечером будет уже поздно сделать то, что нам осталось сделать. Хотите спасти меня от отчаяния, а себя от позора?

– Сударь!

– Да, перед лицом смерти я не стесняюсь в выражениях. Если вы меня не послушаете, нынче вечером нас обоих уже не будет в живых: вы умрете от бесчестья, я не смогу пережить вашу смерть. Так встретим врага лицом к лицу, сударыня! Пойдемте навстречу опасности, как на войне! Поспешим навстречу смерти! Пойдемте вместе, я буду простым солдатом, безвестным, но храбрым, в этом вы убедитесь; а вы устремитесь в схватку, вооружась королевским величием и силой. Если вы падете – что ж! Вы погибнете не одна. Сударыня, считайте меня своим братом… Вам… нужны деньги, чтобы уплатить за ожерелье?

– Мне?

– Не отпирайтесь!

– Уверяю вас…

– Не говорите, что ожерелья у вас нет.

– Клянусь вам…

– Не клянитесь, если не хотите лишиться моей любви.

– Оливье!

– Вам осталось единственное средство спасти свою честь и мою любовь. Ожерелье стоит миллион шестьсот тысяч ливров, вы уплатили двести пятьдесят тысяч. Вот полтора миллиона, возьмите их.

– Что это?

– Какое вам дело? Берите и уплатите.

– Вы продали свои владения! Вы отдаете мне все, что у вас есть, в уплату долга! Оливье! Вы разорились ради меня! У вас доброе, благородное сердце, и ради такой любви я не стану более скупиться на признания. Оливье, я люблю вас!

– Соглашайтесь!

– Нет – но я вас люблю!

– Значит, уплатит господин де Роган? Подумайте сами, сударыня, это с вашей стороны не великодушие, а жестокость, которая меня убивает… Вы примете деньги от кардинала?

– Полно, господин де Шарни. Я королева, я могу подарить подданным любовь или состояние, но я ничего от них не принимаю.

– Что же вы будете делать?

– Вы сами скажете мне, как я должна поступить. Как по-вашему, что думает господин де Роган?

– Он думает, что вы его любовница.

– Вы жестоки, Оливье…

– Я говорю так, как говорят перед лицом смерти.

– А что, по-вашему, думают ювелиры?

– Что королева не в состоянии уплатить, но за нее заплатит господин де Роган.

– А что думают люди об ожерелье?

– Что оно у вас, но вы его припрятали и признаетесь в этом не раньше, чем оно будет оплачено либо кардиналом, который любит вас, либо королем, который не захочет допустить скандала.

– Хорошо. Теперь, Шарни, посмотрите мне в глаза и отвечайте на мой вопрос: что думаете вы о том, что видели версальском парке?

– Я думаю, сударыня, что вам нужно доказать мне свою невиновность, – горячо возразил благородный молодой человек.

Королева вытерла лоб, по которому струился пот.

– Принц Луи, кардинал де Роган, великий раздаватель милостыни Франции! – прокричал в коридоре голос привратника.

– Это он! – прошептал Шарни.

– Для вас все складывается как нельзя лучше, – заверила королева.

– Вы его примете?

– Я сама велела его позвать.

– А я…

– Ступайте в мой будуар, оставьте дверь приоткрытой и слушайте.

– Сударыня!

– Ступайте скорее, кардинал уже здесь.

Она втолкнула Шарни в комнату, о которой шла речь, неплотно прикрыла дверь и впустила кардинала. Кардинал де Роган ступил на порог. Он был великолепен в церковном облачении. За ним на почтительном расстоянии следовала многочисленная свита, одетая с той же пышностью, что его высокопреосвященство. Среди склонившихся в поклоне людей виднелись Бемер с Босанжем, которым было слегка не по себе в придворных костюмах. Королева пошла навстречу кардиналу с подобием улыбки, которая быстро сошла с ее лица.

Луи де Роган был серьезен и даже печален. Он сохранял спокойствие, подобно отважному воину, идущему в бой, и в то же время от него исходила неуловимая угроза, как от священника, которому дано отпускать грехи. Королева указала на табурет; кардинал остался стоять.

– Ваше величество, – начал он с поклоном, не в силах скрыть дрожь, – мне нужно сообщить много важных вещей, но вы задались целью меня избегать.