– И к тому же, милая Андреа, похоже, мы с вами были не правы.
– Не правы, сударыня? – повторила Андреа. – И, быть может, даже во многом?
– Возможно, но вот первое, в чем мы были не правы: мы выслушали жалобы госпожи де Ламотт, а король ее не любит. А мне, признаться, она понравилась.
– Ваше величество слишком хорошо разбирается в людях, чтобы я смела оспаривать ваши суждения.
– Леонар, – объявила появившаяся в дверях г-жа де Мизери.
Королева устроилась перед туалетом из позолоченного серебра, и прославленный парикмахер приступил к своим обязанностям.
У королевы были роскошные волосы, и она любила, чтобы ими восхищались.
Леонар знал это, и вместо того, чтобы тут же приступить к делу, как поступил бы с любой другой женщиной, он дал королеве время самой полюбоваться ими.
В этот день Мария Антуанетта казалась довольной, даже радостной: она была красива. Оторвавшись от зеркала, она ласково взглянула на Андреа.
– Вообще-то вас следовало бы выбранить, – проговорила королева, – вы так независимы, горды и мудры, что внушаете всем вокруг опасения, словно Минерва.
– Я, государыня? – пролепетала Андреа.
– Да, вы, которая наводит уныние на всех придворных вертопрахов. Ах, Господи, какое счастье для вас, что вы девушка и, главное, что можете находить в этом счастье.
Андреа залилась краской и печально улыбнулась.
– Но я ведь дала обет, – пробормотала она.
– И не отступитесь от него, моя милая весталка? – спросила королева.
– Надеюсь.
– Да, кстати, – воскликнула королева, – я кое о чем вспомнила.
– О чем же, ваше величество?
– О том, что, хоть вы и не замужем, но со вчерашнего дня у вас появился повелитель.
– Повелитель, сударыня?
– Нуда, ваш дорогой братец. Как бишь его, Филипп, кажется?
– Да, государыня, Филипп.
– Он приехал?
– Еще вчера, как ваше величество изволили заметить.
– И вы еще с ним не виделись? Ну и эгоистка же я: потащила вас вчера с собою в Париж. Нет, это непростительно.
– О государыня, – улыбнулась Андреа, – я прощаю вам от всего сердца, и Филипп тоже.
– Это точно?
– Ну, разумеется.
– Вы говорите за себя?
– За себя и за него.
– Как он поживает?
– Все такой же красивый и добрый, государыня.
– Сколько ему теперь лет?
– Тридцать два.
– Бедный Филипп! Вам известно, что я знакома с ним уже четырнадцать лет и из них десять мы не виделись?
– Когда ваше величество изволит его принять, он будет счастлив уверить вас, что разлука никоим образом не ослабила чувства почтения и преданности, которые он питает к королеве.
– А могу я увидеть его сейчас?
– Если ваше величество позволит, он через четверть часа будет у ваших ног.
– Конечно, позволяю и даже хочу этого.
Едва королева произнесла последнее слово, как кто-то быстро и с шумом вошел, вернее, ворвался в туалетную и, встав на ковер, принялся разглядывать свое лукавое, смеющееся лицо в том же зеркале, в которое с улыбкой смотрелась Мария Антуанетта.
– Братец дАртуа, – проговорила королева, – как вы меня напугали!
– Добрый день, ваше величество, – поздоровался молодой принц. – Как ваше величество изволили провести ночь?
– Благодарю, братец, скверно.
– А утро?
Прекрасно.
– Это самое главное. Я только что сомневался, что все прошло успешно, поскольку встретил короля, который подарил меня восхитительной улыбкой. Вот что значит доверие!
Королева расхохоталась. Граф дАртуа, не знавший, в чем дело, тоже рассмеялся, но по другой причине.
– Думаю, что я все же очень легкомыслен, – заявил он, – так как не расспросил мадемуазель де Таверне о том, что она намерена сегодня делать.
Королева перевела взгляд на зеркало, благодаря которому могла видеть все, что происходит в комнате.
Леонар как раз закончил работу, и она, скинув пеньюар из индийского муслина, облачилась в утреннее платье. Дверь отворилась.
– Погодите-ка, – обратилась она к графу д'Артуа, – вы хотели справиться насчет Андреа? Пожалуйста.
В будуар вошла Андреа, держа за руку смуглого мужчину с печатью благородства и печали в черных глазах: у него была суровая наружность солдата и умное лицо, напоминающее чем-то портреты кисти Куапеля[31] или Гейнсборо[32].
Филипп де Таверне был одет в темно-серый камзол с серебряной вышивкой, однако серый цвет казался черным, а серебро – сталью: белый галстук и светлое жабо, резко выделяющиеся на темном фоне одежды, а также пудра на волосах подчеркивали мужественные черты Филиппа и его смуглоту.
Он приблизился, не выпуская из одной руки руку сестры, в другой изящно держа шляпу.
– Ваше величество, – сказала Андреа, присев в почтительном реверансе, – вот мой брат.
Филипп отвесил серьезный неторопливый поклон.
Когда он поднял голову, королева все еще гляделась в зеркало. Правда, она видела при этом происходящее не хуже, чем если бы смотрела прямо в лицо Филиппу.
– Добрый день, господин де Таверне, – проговорила королева.
С этими словами она повернулась.
Она сияла тою королевской красотой, которая приводила в смущение друзей монаршей власти и обожателей женщин, толпившихся вокруг ее трона, она была величественно прекрасна и – да простит нам читатель подобную инверсию! – прекрасно величественна.
Увидев, что она улыбается, ощутив на себе ясный взгляд ее гордых и вместе с тем мягких глаз, Филипп побледнел; по всему его облику было видно, что он очень взволнован.
– Кажется, господин де Таверне, – продолжала королева, – вы впервые наносите нам визит. Благодарю.
– Ваше величество изволили забыть, что это я должен благодарить, – ответил Филипп.
– Сколько лет, – сказала королева, – сколько времени прошло с тех пор, как мы с вами виделись в последний раз, – лучшего времени жизни, увы!
– Для меня – да, сударыня, но не для вашего величества: для вас все дни прекрасны.
– Значит, вам так понравилась Америка, господин де Таверне, что вы предпочли остаться там, когда все вернулись?
– Сударыня, – ответил Филипп, – господину де Лафайету, когда он покидал Новый Свет, понадобился надежный офицер, на которого он мог бы возложить командование вспомогательными войсками. Господин де Лафайет предложил мою кандидатуру генералу Вашингтону, и тот изволил назначить меня на эту должность.
– Кажется, – продолжала королева, – из Нового Света, о котором вы говорите, мы вернулись героями?
– Ваше величество, разумеется, имели в виду не меня, – улыбнувшись, ответил Филипп.
– А почему бы и нет? – осведомилась королева и, повернувшись к графу д'Артуа, заметила: – Взгляните-ка, братец, какой бравый и воинственный вид у господина де Таверне.
Филипп, увидев, что ему дают случай представиться графу д'Артуа, с которым он не был знаком, шагнул вперед, испрашивая тем самым у принца позволения поздороваться с ним.
Граф сделал знак рукой, и Филипп поклонился.
– Какой прекрасный офицер и благородный дворянин! – воскликнул молодой принц. – Счастлив с вами познакомиться. Что вы намереваетесь делать во Франции?
Филипп взглянул на сестру и проговорил:
– Ваше высочество, интересы моей сестры для меня выше моих собственных: что она захочет, то я и стану делать.
– Но есть ведь еще, если не ошибаюсь, и господин де Таверне-отец? – спросил принц.
– Да, ваше высочество, наш отец, к счастью, еще жив, – ответил Филипп.
– Но это неважно, – с живостью вмешалась королева. – Предпочитаю, чтобы Андреа была под покровительством брата, а он – под вашим, граф. Вы ведь возьмете господина де Таверне под свое крыло, не так ли?
Граф д'Артуа в знак согласия кивнул.
– Знаете, граф, – продолжала королева, – нас с ним связывают весьма тесные узы.
– Весьма тесные узы, сестрица? О, расскажите, прошу вас.
– Господин де Таверне был первым французом, которого я увидела по прибытии во Францию, а я искренне обещала себе сделать счастливым первого француза, которого встречу.
