– Ваша светлость, – обратился к принцессе начальник полиции, – будьте добры сказать королю, что вы делали с ее величеством у господина Месмера, но прежде всего, как была одета ее величество.
– На ее величестве было платье из жемчужно-серой тафты, накидка из вышитого муслина, горностаевая муфта и шляпа розового бархата с большими черными лентами.
Описание совершенно не совпадало с описанием наряда м-ль Оливы. Г-н де Крон был живейшим образом изумлен, граф Прованский кусал губы.
Король потер руки.
– И что же сделала королева, войдя? – осведомился он.
– Государь, вы совершенно правильно сказали «войдя», потому что, едва мы вошли…
– Вдвоем?
– Да, государь, вдвоем. Так вот, едва мы вошли в первую залу, где нас никто не заметил, потому что всеобщее внимание было захвачено таинствами магнетизма, к ее величеству подошла женщина и подала ей маску, умоляя не ходить дальше.
– И вы не пошли? – вырвался с вопросом граф Прованский.
Нет.
– Значит, вы не пошли дальше первой залы? – спросил г-н де Крон.
– Нет, сударь.
– И вы не отпускали руки королевы? – с некоторым еще беспокойством справился король.
– Ни на секунду, рука ее величества все время опиралась на мою.
– Ну, господин де Крон, что вы об этом думаете? – поинтересовался король. – Что скажете, брат?
– Просто необыкновенно, нечто сверхъестественное, – отвечал Месье[95] с деланной радостью, выдававшей куда ясней, чем недоверие, его досаду.
– Ничего сверхъестественного в этом нет, – не замедлил вступить г-н де Крон, у которого радость короля вызывала нечто наподобие угрызений совести, – потому что ее светлость не может говорить ничего, кроме правды.
– И что же из этого следует? – полюбопытствовал граф Прованский.
– А следует из этого, ваше высочество, что мои агенты ошиблись.
– Вы это серьезно? – нервно вздрогнув, спросил граф Прованский.
– Совершенно серьезно, ваше высочество. Мои агенты ошиблись, ее же величество вела себя именно так, как нам поведала госпожа де Ламбаль. Что же касается газетчика, поскольку я убежден в высшей степени правдивым рассказом принцессы, то думаю, этот негодяй тоже поверит ей. Я дам приказ взять его немедля под стражу.
Г-жа де Ламбаль переводила взгляд с одного на другого с безмятежностью человека, не чувствующего за собой вины, который без тени страха любопытствует знать, в чем дело.
– Минутку, минутку, – сказал король, – повесить газетчика мы всегда успеем. Принцесса, вы упомянули про женщину, остановившую королеву у входа в зал. Скажите, кто она?
– Ваше величество, вы, кажется, знаете ее. Но то, что ее величество была знакома с ней, мне точно известно.
– Понимаете, кузина, мне нужно, просто необходимо побеседовать с этой женщиной. В ней подтверждение истины и ключ к тайне.
– И я того же мнения, – согласился г-н де Крон, к которому повернулся король.
«Женские хитрости, – подумал граф Прованский. – Что-то эта женщина смахивает на бога из машины![96]»
Вслух же он произнес:
– Кузина, ее величество призналась вам, что знает эту женщину?
– Ее величество нив чем мне не признавалась, она просто рассказала мне о ней.
– Да, да, простите.
– Мой брат хотел сказать, – объяснил король, – что, коль королева знает эту женщину, вы тоже должны ее знать.
– Это госпожа де Ламотт-Валуа.
– Эта интриганка! – с досадой воскликнул король.
– Эта попрошайка! – бросил граф. – Допрашивать ее будет нелегко, она изрядно хитра.
– Мы будем столь же хитры, как она, – заметил г-н де Крон. – Впрочем, после свидетельства госпожи де Ламбаль хитрость нам не понадобится. Итак, по первому слову вашего величества…
– Нет, нет, – расстроенно произнес Людовик XVI. – Мне надоело видеть, что вокруг королевы крутятся люди из дурного общества. Королева настолько добра, что к ней под предлогом бедности липнет все, что есть самого сомнительного среди мелкого дворянства.
– Но госпожа де Ламотт действительно Валуа, – заметила принцесса де Ламбаль.
– Да пусть она будет кем угодно, кузина, я не желаю, чтобы она появлялась тут. Я предпочту пожертвовать безмерной радостью, которую мне доставило бы окончательное оправдание королевы, да, да, предпочту пожертвовать ею, лишь бы не видеть эту особу.
– И однако, вам придется увидеть ее! – воскликнула побледневшая от гнева королева, распахнув дверь кабинета и появившись на пороге. Лицо ее от благородного негодования казалось еще прекрасней, она метнула разъяренный взгляд на графа Прованского; прижатый створкой двери, он неловко кланялся Марии Антуанетте.
– Да, государь, – продолжала она, – здесь не обойтись словами: «Я желаю или не желаю видеть эту особу». Эта особа – свидетельница, у которой ум моих обвинителей, – королева взглянула на графа Прованского, – прямота моих судей, – и она бросила взгляд на короля и г-на де Крона, – а также ее собственная совесть, какой бы извращенной она ни была, исторгнут правдивое свидетельство. Я, обвиняемая, прошу, чтобы эту женщину выслушали, и она будет выслушана.
– Сударыня, – поспешно сказал король, – вы же понимаете, что нет смысла посылать на розыски госпожи де Ламотт, чтобы оказать ей честь свидетельствовать за или против вас. Я отнюдь не собираюсь ставить вашу репутацию в зависимость от правдивости этой дамы.
– Государь, разыскивать госпожу де Ламотт нет нужды, она здесь.
– Здесь! – воскликнул король, отшатнувшись, словно он наступил на змею. – Она здесь?
– Государь, как вам известно, недавно я навещала несчастную женщину, носительницу славного имени. Вы помните, это было в тот день, о котором наговорено столько всякого…
И королева, полуобернув голову, пристально взглянула на графа Прованского, который с удовольствием провалился бы в этот миг сквозь землю, хотя на его круглом сияющем лице было написано полнейшее согласие с тем, что говорит невестка.
– И что же? – спросил Людовик XVI.
– Так вот, государь, в тот день я забыла у госпожи де Ламотт шкатулку с портретом. Сегодня она мне ее принесла и потому находится здесь.
– Нет, нет… Вы меня и так убедили, – промолвил король. – Обойдемся без нее.
– Но я не удовлетворена, – бросила королева. – Я пойду приведу ее. Кстати, почему у вас такое отвращение к ней? Что она сделала? И кто она такая? Господин де Крон, вы ведь все знаете, скажите…
– У меня нет никаких неблагоприятных сведений об этой даме, – ответил начальник полиции.
– Это действительно так?
– Разумеется. Она бедна, только и всего. Может быть, немножко честолюбива.
– Честолюбие – это от голоса крови. Но если у вас против нее нет ничего, кроме этого, я думаю, король может принять ее и выслушать свидетельство.
– Не знаю, не знаю, – проговорил Людовик XVI, – но у меня необъяснимое предчувствие, что эта женщина принесет в мою жизнь беду, какую-то неприятность, вот и все.
– Государь, что за суеверия! Подите позовите ее, – обратилась королева к принцессе де Ламбаль.
Спустя пять минут Жанна, внешне смущенная, скромная, но изысканная как в манерах, так и в одежде, вступила в королевский кабинет.
Людовик XVI, неумолимый в своей неприязни, повернулся спиной к двери. Он сидел, опершись локтями на стол, спрятав лицо в ладони, и казалось, был здесь чужим.
Граф Прованский впился в вошедшую столь мрачным инквизиторским взглядом, что Жанна, будь ее скромность подлинной, была бы парализована и из нее не удалось бы вырвать ни слова.
Но чтобы смутить мысли Жанны, нужно было кое-что посильнее.
Ни король, ни император со своими скипетрами, ни папа с тиарой, ни силы неба, ни силы ада не сумели бы пробудить в этой стальной натуре ни страха, ни благоговения.
– Сударыня, – обратилась к ней королева, проведя ее и поставив позади короля, – прошу вас, благоволите рассказать, что вы сделали в день моего посещения господина Месмера, причем рассказывайте все совершенно точно.
