Лагранж, задействовав незанятых гражданских, а также пользуясь тем, что наблюдение за ним было значительно ослаблено, организовал круговую оборону на своем участке. Теперь солдаты других подразделений не могли свободно проникнуть в контролируемую им зону. Постепенно майор отправил ближайших родственников своих солдат в лагерь Марсела, а других родственников и друзей поселил в освобожденных им домах. Программа, установленная на центральный сервер, блокировала любые отчеты, доклады и письма от «сочувствующих» граждан о подозрительных действиях Лагранжа, а сами эти «сочувствующие» были поставлены на карандаш. В отдельных случаях Чингизу пришлось их посетить. После допроса некоторые были вразумлены тюремной квартирой с отличным видом из окна, а другие были упокоены на месте.

— Майор, взгляните на это, — сказал связной, передавая офицеру несколько десятков записок.

Некоторые из них были написаны на листах А4, а другие — на тетрадных листах в клеточку или в линию. Была даже пара, написанная на листе картона из-под упаковки кукурузных хлопьев.

— Что это? — в недоумении спросил Лагранж, перебирая кучу записок. — Жалобы?

— Да, — кивнул собеседник. — И только те, что я смог перехватить за последние пару дней. В реальности их должно быть в десятки раз больше. Практически все эти жалобы касаются плохого состояния лагеря и неадекватного поведения солдат внутренней охраны. Но фишка в том, что ни одна из этих жалоб не зафиксирована в системе, и мэр ни словом не обмолвился об этих проблемах в своем ежедневном отчете центральному правительству.

— Хочешь сказать, что правительство не знает о том, что происходит в лагере Леона? — нахмурившись, спросил офицер. — Я также осторожно пробрасывал кое-какую информацию вышестоящему командованию, но мне ответили, чтобы я не вмешивался в это дело, они сами решат.

— У мэра в правительстве должны быть люди, подтирающие его задницу, — произнес Чингиз. — Но судя по вопросам, задаваемым оттуда, интерес центрального правительства к Леону далеко не праздный. Возможно, до них уже дошли некоторые слухи. Теперь все зависит от того, в каком положении находитесь Вы.

— Я? — удивленно спросил майор. — А я тут причем?

— Ваши действия не могут не остаться незамеченными долгое время, даже с прикрытием имени мэра и тайным проведением операций, — покачал головой мужчина. — День, быть может, два, и местные власти смогут сложить дважды два. Теперь у нас есть возможность взорвать ситуацию. Мы можем передать информацию фракции, противоборствующей защитникам мэра, независимо от того, плохие они или хорошие, и те в рамках политической борьбы могут создать мэру проблемы. Может быть, даже потребовать отправку внешнего независимого наблюдателя. В любом случае, у мэра временно будут связаны руки, чтобы иметь дело с Вами.

— Вполне интересное решение, — глаза Лагранжа загорелись. — Не все офицеры преданы мэру. Есть два майора, которые прислушиваются к моим доводам и также недовольны судьбой лагеря. Один полковник из двух, возможно, постарается сохранить нейтралитет. Кроме того, много недовольных младших офицеров, которые тайно обратились ко мне. Они попросили приютить некоторых их родственников за пределами лагеря. Если у меня будет больше времени, я смогу собрать больше людей на своей стороне.

— Тогда мы должны освободить больше зданий в ближайшее время, — предложил связной. — Когда приедет ревизор, Ваши доверенные люди также могут начать более массовую вербовку бойцов в палаточном городке.

— Так и сделаем! — решительно согласился Лагранж.

Ревизор с большой группой сопровождения и батальоном солдат министерства внутренних дел действительно прибыл буквально через полдня после того, как была передана информация о непотребствах в правительственном лагере Леона. Аудиторы решительно перевернули вверх дном все правительственные учреждения и проверили действия чиновников и офицеров. Некоторые из них были арестованы, и если бы у мэра не было поддержки, он также оказался бы в числе арестантов.

Союзники мэра затихарились и не отсвечивали несколько дней. Мэр, конечно, под шумок пытался избавиться от тех людей, кто ему не нравился, но в первые дни у него не было такой возможности. В особенности, он чувствовал что-то со стороны майора Лагранжа, но доказательств не было. И ревизор также не нашел серьезных нарушений в действиях этого офицера.

Пока все были заняты внутренними разборками, в палаточном городке появились вербовщики, зазывающие бойцов. За одно утро было набрано более трех сотен. Некоторые младшие офицеры из других подразделений тайно переселили свои семьи на территорию Лагранжа. Они даже украли часть припасов из своих подразделений в качестве оплаты за заботу. Были также солдаты, бросившие службу и эвакуировавшиеся вместе с оружием и семьей за пределы лагеря. Они организовали собственные точки обороны и поддерживали связь друг с другом.

Ревизор также заметил проблему с дезертирством, но не мог ее купировать из-за зомби. Перестрелка с кучкой вооруженных солдат однозначно привлекло бы внимание большего количества зомби, а оборона и так дышала на ладан. Он вынужден был послать за подкреплением. Так в лагере появилась еще одна фракция, занявшая не только часть зоны обороны, но и несколько досмотровых пунктов. Тем временем, клон посетил отделившиеся группировки, продавая продукты питания за кредиты. Доставляли припасы в основном через канализацию. Ситуация в лагере стала еще более хаотичной, но внутренняя безопасность стала выше. Количество грабежей и других преступлений резко сократилось, а оказываемая гуманитарная помощь стала лучше.

Стоял относительно погожий осенний денек. Ярко светило Солнышко, и казалось, что воздух не такой холодный. Но в районе общественной столовой для не членов лагеря с самого утра царила мрачная атмосфера. Сотни людей с хмурыми и заспанными лицами стояли в очереди с железными мисками в руках, словно какие-то попрошайки. Молодая и красивая рыжеволосая девушка только что получила свою порцию похлебки и кусок хлеба, она вышла на улицу, чтобы поесть снаружи за пластиковым столом. Мало кто это делал, чтобы не портить себе аппетит видом снаружи.

Девушка посмотрела на противоположную сторону улицы. Там все было свободно и ярко. Людей было не так много. С красными или синими пластиковыми подносами люди в тренировочных костюмах выходили, чтобы поесть на солнышке. У них были обычные керамические тарелки и несколько блюд на подносе. Рыжеволосая посмотрела на поднос курносой светловолосой девочки лет двенадцати, сидевшей всего метрах в двадцати. Там был какой-то суп, рис с котлетой и крабовый салат. А также белый хлеб. Рыжеволосая посмотрела на свою соплевидную похлебку и кусок черного хлеба в руке, и ее обуяла ярость.

— Да сколько можно это терпеть! — вскрикнула рыжеволосая. — Мы что, не люди? Мы — не граждане Версальской Республики? Они обращаются с нами, как с животными!

Девушка еще какое-то время ругалась, привлекая внимание людей с обеих сторон улицы. Чем больше она распалялась, тем больше резких и витиеватых слов находила. По началу сидящие в общественной столовой для не членов люди не обращали на нее внимания, такие сцены происходили почти каждый день. В любом случае, скоро придут люди в черном и уведут девушку в тюремную квартиру. Они не хотели быть частью этого. Но чем больше рыжеволосая красавица говорила, тем сильнее шевелились их сердца. Незаметно для себя они все больше слушали и проникались словами.

— И действительно! — вскочил один парень. — Что это за обращение? Это нарушение прав человека!

— Правильно! — поддержал его кто-то из толпы.

Движуха нарастала. Получив поддержку сзади рыжеволосая еще сильнее распалилась и подошла к забору, продолжая извергать ругательства. За ней стали подтягиваться другие люди. Вскоре сотни людей уже стояли у забора. Бойцы лагеря с другой стороны встали ровным строем. Хотя у них были сложные взгляды, но они строго смотрели за людьми на противоположной стороне. Те кричали и ругались, но не решались снести забор, чтобы добраться до нормальной столовой. На другой стороне было в десятки раз меньше людей, но даже хрупко выглядящая девочка в этой столовой была сильнее обычного крепкого мужчины. У кулаков не было глаз, и никто не хотел пострадать, почем зря.