— О, это мой балкон, — услышав утомленный голос Нуаркха, Викковаро, будто невзначай, остановился рядом с участком картины. — скреты размером с ходока скачут по крышам, в половине подворотен кого-нибудь пускают под нож… Вик, ты, как всегда, поразительно внимателен к деталям…теперь, когда я почесал твое эго, можешь вести меня дальше.

Следом Нуаркх миновал высокий мольберт, выполненный из гладкого красно-бурого дерева с яркими голубыми годичными кольцами. На незаконченном полотне была запечатлена Хати, сидевшая на полу с поджатыми к груди коленями. Особое внимание было уделено разбитой и опухшей переносице, морщинам лица, ладоней и стоп, а также появляющемуся жирку на талии. Видимо неожиданный визит Нуаркха прервал работу именно над этой картиной. Не останавливаясь миновав полотно, Вик и Хати помогли Нуаркху до кухни, выполнявшей также роль обеденного зала. Янтарный свет масляной лампы, которая покачивалась под потолком, заставлял густые тени накатывать и отступать подобно приливу. Изрезанную трещинками штукатурку покрывали точные и живые, но небрежные, наброски, выполненные жирными штрихами сажи. Вдоль противоположной стены тянулась гладкая каменная столешница, заваленная грязными медными мисками. Нуаркх обрушился на мягкую стеганую подстилку с пышными красными кисточками.

Обед было решено устроить пораньше, и Хати принялась оживлять разнообразную кухонную утварь. С грохотом она сметала использованную посуду в многоуровневую печь, где пламя горючих масел обратит в пепел остатки обильного завтрака. Викковаро вернулся из прохладного чердака, взвалив на узкое плечо Галафейскую Сизокрылку. Крупная полуметровая тушка с двумя парами дугообразных крыльев бессильно мотала обрубленной шеей, припорошенной блестящими лазурными перышками. На Надоблачных Аллодах празднование сезона последнего теплого ветра было в зените, и бесчисленные тушки Сизокрылок заполоняли мясные лавки по всему Хинарину. Когда птица оказалась на изогнутой столешнице, Хати похлопала ее по плотному животу и принялась доводить до совершенства заточку серповидного кухонного ножа, качеству которого позавидовали бы шпаги и глефы бледных. Лязг металла о точильный камень вскоре оборвал кристально чистый звон. Изящные Сосуды Ориекского африта отозвались на небрежное прикосновение Нуаркха:

— Этот звук показался мне дорогим еще, когда мы тащили тебя по лестнице, — воодушевленно произнесла Хати, — но Ориекское золотое!

— Не будем слепо верить авторитету, — подмигнул Нуаркх Хати, заметно дернув зашитым веком. Не успел тоннельник выставить бутылки на низенький деревянный столик, как Викковаро принес три широких чаши на коротких граненых ножках. Прежде чем плеснуть янтарный напиток, Нуаркх охладил бутылки захваченным скипетром. Сосуд медленно запотел, покрывшись матовыми островками водяных капелек, Хати томно застонала и закусила губу. Ее рука метнулась к чаше, стоило ей наполниться до краев. В том, как женщина выжидала пару минут и давала напитку подышать, чувствовалось сладостное самоистязание. После нескольких жадных глотков глаза Хати блаженно зажмурились, а извилистая струйка африта побежала от уголка губ вниз по изящной шее.

— О, Нар! Я будто чувствую прохладный бриз, принесший аромат Ориекских арфитовых рощ! Как приятно щекочет горло!

— Все еще слишком изысканно для меня, — сухо резюмировал Нуаркх и потянулся за сидром. Когда коренастая деформированная бутылка с грохотом заняла свое место на столешнице, Викковаро оживился, вылил остатки пригубленного африта в чашу Хати и жестами попросил тоннельника поделиться.

— Ходоки вы дикие, — разочарованным голосом заключила Хати и, забрав сосуд с афритом, вернулась к Сизокрылке. Двумя чашами позднее Хати стала гораздо разговорчивее и раскрепощение, пространные рассуждения сыпались с ее губ непрерывным потоком. Привычная к общению с немым Виком, она не оставляла даже крошечных промежутков тишины, в которые Нуаркх мог вставить пару слов. Вначале она лепетала про слухи, которыми отравило Саантир нападение небесных всадников. После женщина осеклась и, прищурившись, осмотрела израненного тоннельника.

— Закати рукав, Нуаркх, — подозрительным тоном попросила Хати. Не дожидаясь ответа, она прыгнула к тоннельнику и грубо задрала манжету дорогой сорочки.

— Карлик тебя забери! Ты залил клеем рану от арбалетного болта!? — воскликнула Хати, неприязненно поморщившись, — как у тебя жвала поворачивались называть Синитов дикарями? Они хотя бы накладывают швы из насекомых и чистят личинками раны.

— Мягкотелым вечно приходиться ухищряться, чтобы удержать искры в хилых тушках, — Небрежно отмахнулся тоннельник, отгоняя назойливую пепельную.

— Волоски на отростках надорваны и немного кровоточат. Ты пережил контузию от взрыва или сильного удара, — заключила Хати, пристально изучив один из отростков на остром подбородке тоннельника, — неужели тебе повезло встретиться с небесными всадниками? Думала, ты пришел в Саантир сегодня.

— Я не мог ходить и застрял на ночь в палатах Храма Черной Крови, — ответил Нуаркх, вновь отстраняя руки Хати.

— Как думаешь, сколько Саантир продержится в осаде Галафейцев? У Вика будет время вдохновиться зверствами, или лучше сразу уносить ноги? — спросила Хати, возвращаясь к чаше Африта. Виковарро отвлекся от очередного наброска и уставил на Нуаркха заинтересованные, мерцающие глаза.

— Это были ненастоящие небесные всадники, — небрежно отозвался Нуаркх, массируя мускулы под треснувшим панцирем. После он нацепил привычную ехидную ухмылку и начал переводить взгляд между Виком и Хати, — единственная угроза для Саантира исходит от легковерных идиотов, которым не терпится линчевать пару бледных за грехи лже-всадников.

— Провокация? Кто-то хочет развалить Саантир изнутри? — задумчиво кивнув, протянула женщина, — беспорядки и самосуд даже лучше, правда, Вик?

— Каждый раз срабатывает… — добавил Нуаркх, его рука поучительно потянулась вверх.

— Нет, я не хочу снова слушать историю о Перламутровом Синглинге! — оборвала тоннельника Хати, резко мотнув головой. После она единым глотком осушила чашу и потянулась к початой бутылке, — плевать на войну и перевороты, займемся обедом.

— Знаешь, чем отличается Саантир от других городов, в которых нам довелось побывать? — привычными движениями Хати рассекла шкуру Сизокрылки и принялась вмешивать в подкожный жир щедрые щепотки пряностей.

— Тут так громко читают проповеди, будто пытаются что-то ими перекричать, — Хати поджала губы и задумчиво постучала окровавленным ножом по кончику отекшего носа. Вик между тем вернулся к наброскам, оторвавшись от очистки крупных зелено-красных корнеплодов.

— Понимаете о чем я? — Продолжала тараторить Хати, небрежно размахивая острым как Нар'Охай ножом.

— Саантир ведь вырезан в скале, которой обернулся Нар после смерти. Получается, они вырывают черное железо из мертвого тела, прямо из головы, — Хати поморщила и комично свела глаза, с силой упираясь пальцем в висок. Улыбнувшись, Викковаро показал ей карикатуру, которую только что закончил. Женщина хихикнула и, одобрительно закивав, указала пальцем на Нуаркха. Викковаро протянул тоннельнику листок, на котором одна под другой располагались четыре картинки. На первой был изображен полный пепельный, жирные пальцы которого терялись под толстыми перстнями. С потным лицом, застывшим в выражении остервенения, он крушил киркой череп скрюченного трупа, облаченного в черную чешую. Из раны на черепе обильно сыпались камешки, которые пепельный пихал в карман. На второй картинке к нему со спины подошла монахиня, в ужасе закрывшая ладонью рот и скривившийся от подступивших рыданий. Еще ниже тот же пепельный был изображен c натянутой на тучную морду смиреной миной. Он успокаивающе похлопывал монахиню по плечу, оставляя на робе отпечатки пухлой окровавленной ладонью. Свободной рукой он вставлял один из черных самородков в кулон, свисавший на грудь женщины. На последней картинке оба, умиротворенно закрыв глаза, касались завершенного амулета. При этом, тучный пепельный незаметно сметал гору самородков в сундук.