— Стоило придать разорению тела Нара налет духовности и это уже не кощунство, а почти что святая обязанность, — Хати прокомментировала карикатуру, коснувшись острием ножа нижней картинки.
— Я думаю, что вы пепельные зашли слишком далеко в стремлении персонифицировать Нара. Он — Создатель, и каждая пепельная песчинка это часть его тела. Ему нет никакого дела до вас и до того в какой скале вы ковыряетесь. Тем более он мертв… — когда Нуаркх приостановил тираду и приложиться к бутылке, Вик протянул ему еще один листок и снова принялся перемешивать нарезанные колечками овощи с мягким Фенрикским сыром. На рисунке был изображен тоннельник, бессильно опустившийся на колени и вытиравший обильные слезы. За его спиной свернулся в кольцо огромный змей — Урб, не обращавший никакого внимания на мольбы и причитания своего дитя.
— Хм… Это довольно точное описание культуры тоннельников, — признался Нуаркх, внимательно изучив мятый клочок желтоватого пергамента.
— Только мы плакать не умеем, у нас слезных желез нет, — тоннельник поднес палец к распахнутому грязно-желтому глазу, а затем моргнул парой прозрачных и влажных вертикальных век.
— Что на картинке? — праздным тоном поинтересовалась Хати, расправившаяся с половиной бутылки африта. Безупречный хрусталь сосуда был замаран жидкой глиной, которой женщина мазала Сизокрылку, фаршированную сухофруктами и волокнистыми кубиками свежего, сочного афри. Оставив птицу, Хати подкралась к Нуаркху и перевалилась через его плечо, пытаясь выхватить рисунок перепачканными в жире и глине руками. Боль растеклась жидким пламенем по истерзанным мускулам, Нуаркх зашипел и врезался грудью в столешницу, опрокинув бутылку сидра.
— Прости… ты же раааанен. — протянула Хати, небрежно похлопывая Нуаркха по плечу, — а Вик как всегда прав. Вы просто обозлились на Урба и равняете остальных Создателей по нему.
— Хати, я, конечно, понимаю что после Перекрестка, где всем на вас плевать, очень хочется поверить в то, что Нар хотел о вас позаботиться. Но зачем тешить себя этими сладкими сказками?
— Мой суровый, израненный солдатик. Совсем один в четырех мирах, — Сюсюкаясь, Хати подергала Нуаркха за жвало и добавила, — я понимаю, что ты просто хочешь меня разозлить. Вот только я слишком пьяна, чтобы мне было до этого дело.
Нуаркх вернул улыбку давящемуся от смеха Викковаро. В это время Хати забрала у Хинаринца противень с овощами и влажно чмокнула в щеку. Не прошло и часа, как печь начала выдыхать букет густых ароматов печеной сизокрылки, овощей и пряностей. На деревянном столике появились тонкие шершавые пластинки из аквамаринового Синского камня с темно-бордовыми кольцами. В плоских медных мисках, которые Хати и Вик расставили на пластинки, уже парили овощи. Их укрывала вязкая пелена сыра, украшенная бурыми подрумянившимися пятнышками. Парой железных клещей Хати достала из печи глиняный кокон, сковавший сочное мясо сизокрылки, а затем свалила его в вытянутую лодочку, занимавшую почетное центральное место на обеденном столе. Следом женщина начала вяло бродить по кухне, рассеянно обыскивая шкафчики и комоды.
— Мы кайло потеряли…и как нам теперь добраться… до сизокрылки? — запинаясь и икая, промолвила Хати. С ее губ не сходила довольная полуулыбка, а сузившиеся глаза затянула мутная пелена серьезного опьянения, — Нуаркх! А помнишь, как ты выдавил глаза… как было его имя? Глор… Хи-Хи! Глормррррр! Камнезуб! Его маленькие стеклянные глазки, помнишь?
— Он не оставил мне выбора. Зажал в углу плоской башкой и намеривался отгрызть ноги, — Нуаркх медленно разомкнул веко, и, валяясь на подстилке, поднял руку с напряженно растопыренной кистью. Благодаря дешевой маске голос тоннельника звучал неуместно уныло и безжизненно, — У Змей есть мягкое место на подбородке, и я ткнул туда костяшками.
Нуаркх вспорол воздух стремительным выпадом, и, не обращая внимания на притупленную алкоголем боль, медленно поднялся. При этом он отпихнул ногой пустую бутылку сидра. Сосуд отправился катиться по полу, звонко подпрыгивая на кухонной плитке.
— Его вопль прогремел как бой барабана! — Нуаркх навалился на толстый глиняный кокон Сизокрылки и приставил острые когти больших пальцев к неровной скорлупе, — он попытался отступить, но я не дал ему сбежать! Схватил за мясистые губы и что было сил надавил на глаза. Этот трюк не раз спасал мой панцирь!
Пальцы Нуаркха с хрустом впились в глиняный кокон, утопая в податливой плоти сизокрылки. По скорлупе пробежали глубокие, извилистые трещины. Через мгновенье черепки осыпались на стол вместе с сизыми перьями и выпустили клубы горячего пара. На окорочке, который Нуаркх резко вырвал из сустава, еще оставался пух, но оголодавшего тоннельника такая мелочь остановить не смогла. В один момент зазубренные жвала оторвали розоватое мясо от пышущих жаром костей, рассекли на мелкие кусочки и отправили в приоткрывшуюся ротовую щель. Горячая плоть и смесь острых специй огненным шаром свалились в желудок, обжигая небо и глотку. Нуаркх блаженно выдохнул, выпуская клубы пара, а после потушил пожар крупным глотком охлажденного сидра. Миска с овощами тоже недолго оставалась без внимания. Столовыми приборами тоннельники почти никогда не пользовались, Нуаркх просто поднес миску к лицу и принялся жвалами выуживать рассыпчатые зелено-красные ломтики из вязкого сыра. Не переставая глупо хихикать, Хати и Вик подражали тоннельнику, вылавливая овощи губами и зубами. Впрочем, через несколько минут они потеряли к еде интерес и увлеклись друг другом. Вик набрал полный рот африта и прижал Хати к стене страстным поцелуем. Затем он грубо схватил ее за горло и принялся изучать покрытое испариной лицо женщины, ее приоткрытый опухший рот, влажный от африта, и бессмысленные глаза, окруженные ореолом черных синяков. Звонкой пощечиной он рассек измочаленные улыбающиеся губы, и принялся выводить карандашом портрет ее довольного лица на ближайшем клочке чистой штукатурки.
Нуаркх еде не изменил и вышел из гастрономического транса только, когда от щедрого обеда остались лишь крошки, остывшие разгрызенные кости и бледные пятна застывшего сыра. Тоннельник почувствовал полное удовлетворение и, как раздувшийся желудок упирается в панцирь. Поколения предков, боровшиеся за выживание в клубке извилистых тоннелей Урба, и годы, проведенные на Сине, научили организм Нуаркх быстро очищать кровь, в том числе и от алкоголя. Тоннельник поспешил свалиться на подстилку и заснуть, прежде чем отогнанная сидром Проклятье вернется.
Нуаркх ощутил прохладное прикосновение полумрака, прятавшегося на кухне от зарождающегося дня. Больное воображение нарисовало стынущие руки мертвецов, которые оплетают ноющее тело. Тоннельник не выдержал, распахнул глаза и судорожно осмотрелся. Слева поджидала плоская морда чудовища, сверкавшая россыпью раскаленных глаз. Сердце затрепетало, почувствовав укол страха, но Нуаркх не шелохнулся и присмотрелся внимательнее. Морок не выдержал пристального взгляда и развеялся. Скалящаяся пасть обратилась стальной чашей с разогретой каминной галькой, которая отдавала слабым свечением.
Нуаркх осознал, что укутан в огромную синюю занавеску. Ворсинки мягкой шерсти цеплялись за острые грани лицевых пластинок, а раздраженными отростками ткань ощущалась как грубый песок. По внутренней поверхности панциря пробегали пульсации навязчивого зуда, симбионт неспокойно ворочался, родной глаз ощущался чугунным шариком.
Пару минут Нуаркх провел за созерцанием плывущего пятна, которое постепенно оборачивалось железным кольцом потухшей люстры. Вернув ясное зрение, тоннельник снова осмотрелся и обнаружил неряшливо разбросанную одежду. Заглянув под покрывало, он обнаружил нагое тело, расписанное мерцающей краской. Аккуратные бледно-серые линии петляли по пластинкам панциря, подражая очертаниям спрятанных под ними мускулов.
Поднимаясь с пола, Нуаркх ощущал себя значительно сносней, чем вчера. Мышцы неохотно подчинялись приказам и почти нестерпимо болели, но уже не прогибались под весом панциря. Тоннельник поплелся к выходу из кухни, громко шаркая костяной подошвой и шурша медными колечками, которые украшали полы его мантии. Спальня находилась в состоянии беспорядка, граничащего с разрухой. Стопы Нуаркха ощущали себя храбрыми исследователями Синских джунглей, продирающимися сквозь густые заросли. Викковаро с Хати были на балконе и не обращали внимания на шумное приближение тоннельника. Хати расслабленно сидела в объятиях Викковаро, подобрав ноги и положив голову на его плечо. Перед парой стоял мольберт. Резкие штрихи кисти, покрытой слоями засохшей краски, заставляли вязкие капели ложиться на голые ноги женщины вытянутыми кляксами. На холсте постепенно проявлялось детальное изображение совсем юной полноватой девушки. Ее голубая кровь текла по лабиринту стертой брусчатки. Сделав еще несколько шагов, Нуаркх увидел натурщицу, неподвижно замершую в переулке сбоку от особняка. На светло-сизой коже уже проступать трупные пятна, тонущие в густых рассветных тенях. На опухших веках, глубоких ссадинах и разбитых губах хозяйничали жирные насекомые. Скреты жадно глодали кончики пальцев и мочки ушей.
