— Лираса, пожалуйста.

Она выдохнула и все же согласилась. Перед Эвоном никто не мог устоять, и он это прекрасно знал. Ему было неловко из-за того, что приходится оставлять Лирасу, но, взяв юбку, рубашку и обувь, он все же покинул ее комнату.

Эвон мог не торопиться: Далия была по-прежнему в душевой. Он оперся на стену и, уставившись на красный балдахин, ждал, когда она закончит приводить себя в порядок. Ему все еще было стыдно из-за Лирасы, но он старался об этом не думать. Хотелось курить, но все скрутки остались в спальне или вообще закончились — травник не помнил. Вчерашний день выдался каким-то странным. Он перевернул жизнь Эвона с ног на голову, возвращая его в прошлое, от которого он все это время бежал. Ему повезло, что Далия не спросила его вновь о том, почему он ей верит. Эвон не хотел ей признаваться и вспоминать то, что старался забыть. Дверка в душевую скрипнула, и в маленькой щели показалось лицо принцессы, на которое налипли мокрые рыжие кудри. Она протянула руку, и Эвон вложил в нее одежду. Далия оделась и спустя некоторое время вышла к нему.

— Спасибо. Выглядит неплохо.

Она покрутилась и присела в реверансе. Длинная бежевая юбка с воланами и правда ей подходила. Девушка стала казаться чуть выше, чем была. Коричневые полусапожки на шнуровке отлично дополняли весь образ. Эвону сложно было поверить, что такие красивые и строгие вещи нашлись в шкафу у Лирасы, которая вечно ходила в длинных халатах, чулках и шортах, похожих на трусы.

— Ты прекрасна.

На усыпанных веснушками щеках появился румянец. Далия улыбнулась и скромно убрала прядку за ухо. Длинные мокрые волосы лежали на спине, оставляя влажные следы на белой рубашке.

— Сейчас мы пойдем к владельцу борделя. У меня есть план, как уговорить его не делать тебя луксурией.

— Как скажешь, — ответила она испуганно и стала нервно переступать с ноги на ногу, стуча каблуками по деревянному полу.

Эвону стало ее жаль. Чересчур ранимая и хрупкая. Ее учили жить по этикету и совсем не готовили к настоящей сложной жизни за стенами замка. Она ждет помощи и готова принять ее отовсюду. Не умеет и не может все делать сама. Как скоро за ней приплывут? Найдут ли вообще? Эвон понимал, что она ошибалась: родители нескоро ее заберут, ведь никто не знает, что она на Схиале.

Они вошли в кабинет Муди и молча остались ждать, когда тот закончит свои дела: владелец борделя сидел за маленьким столом и пересчитывал деньги. Он постоянно занимался этим, если скучал. Даже сейчас он не мог оторваться от шелеста банкнот и звона монет и поднял на пришедших глаза, только когда последний юн упал в мешок.

— Мой мальчик, это совсем другое дело! Ты купил достойную шлюху. — Муди встал из-за стола, отодвигая его своим большим животом. — Какая же красавица! А ну покрутись.

Далия опешила, но сделала то, о чем ее попросили.

— Талия есть, длинные волосы, милый носик, большие губы и сиськи… Ох, хороши!

Далия сильно смутилась, было видно, что ей неловко, и она спряталась за спину Эвона. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Ты ее осмотрел? Она уже спала с мужчинами или мне предлагать ее женщинам?

— Муди, нужно поговорить. — Эвон оборвал его, потому что услышал, что Далия всхлипнула.

Все-таки заплакала. Бедная девочка.

Муди сел на небольшой диван, который заскрипел под его весом. Он похлопал рядом с собой, подзывая присесть Далию, но та не подошла, а осталась стоять рядом с Эвоном.

— Ты будешь злиться, но я знаю, что делаю и что предлагаю. Далия из Эверока. Она работала в разыскном отряде, — соврал он.

— Да плевать мне на это! Ближе к делу.

— Ты же хочешь найти убийцу Нэлин?

— Разумеется.

— Так вот, пусть Далия сделает эту работу. Никто с этим лучше не справится.

— Нет, она будет луксурией. На ее красоту сейчас пол-Схиалы сбежится. Не хочу терять такие деньги.

— Ты потратишь больше денег на новую луксурию, если убийца вновь к нам вернется. — Эвон поймал Муди на крючок и медленно тянул, впившись острием ему в нёбо. — Убийства приведут в «Блажь» местных стражников, и тогда тебя оштрафуют за то, что не платишь налоги.

Муди потер пальцами уставшие глаза и вытер мокрый лоб краем рубашки. Он смотрел то на Эвона, то на Далию и все пытался сделать выбор. Может, даже мысленно считал убытки, которые он потерпит, если выберет одну из сторон.

— Ладно… ладно. Ты прав, но потом, как только убийца будет найден, она станет шлюхой, и я буду продавать ее богатеньким клиентам.

— Договорились.

— Все, приступайте. Чем быстрее, тем лучше.

Стоило им выйти из кабинета Муди, как Далия остановила Эвона, аккуратно потянув его за рукав. Обернувшись, он увидел ее растерянное, испуганное лицо.

— Я не хочу быть луксурией…

По щекам Далии текли слезы. Эвон не знал, каким образом им искать убийцу, не представлял, как ее успокоить и обнадежить. Ему казалось, что он уже и так много для нее сделал, но она этого не понимала. Слышала то, что хотела слышать, и выбирала лишь страх, а не борьбу.

— Поиски преступника могут затянуться. К тому времени за тобой уже приплывут твои родители и возлюбленный. Поверь, лучше ходить по Схиале и опрашивать людей, чем ублажать их в одной из спален. Ты согласна?

— Д… да.

— Умница. А теперь вытри слезы и пойдем подумаем, как нам быть и с чего начать.

Далия отвернулась от него, чтобы привести себя в порядок. Вытерев слезы рукавом рубашки, она помахала рукой, пытаясь высушить мокрые дорожки на щеках. Эвон же опять, как болван, стоял и смотрел ей в спину. Ждал, пока она успокоится. Он не любил плачущих людей, и ее нытье начинало действовать ему на нервы. Девушка наконец развернулась.

— Эвон, можно перед этим я напишу письмо?

— Конечно, я дам тебе чернила и бумагу.

Дорогой Юстин!

Я жива, со мной все хорошо. Жду вас на Схиале. Надеюсь, вы уже плывете за мной на нашем большом корабле, но если вдруг ищете меня во Фране, то поторопитесь. Хоть я и в надежных руках, но все равно очень хочу домой. Сейчас мне помогает Эвон, к сожалению, я не знаю, из какого он рода и какому олхи поклоняется, но он добр ко мне. Не переживай.

Любовь моя, свет мой, солнце мое! Я очень скучаю и виню себя каждый час за то, что не дождалась тебя тогда, в праздничную ночь. Я не знаю и не помню, что случилось, но плата за мою ошибку оказалась непомерно высока. Я молюсь святой Эвер и прошу простить меня.

Мысли о тебе, твоих объятиях, поцелуях и нашей близости дают мне надежду. Скорее хочу прикоснуться к тебе вновь. Я люблю тебя, Юстин Мао, и жду.

Передай маме с папой, чтобы они поторопились.

Мне тут не по себе. Страшно и одиноко.

Твоя Далия.

В спальню вошли слуги и принесли Юстину новую, сшитую специально для него мантию. На мраморном бюсте поодаль уже красовалась его корона: золотая, обрамленная бриллиантами, с красиво переплетающимися между собой бутонами, она вызывала неподдельное отвращение у теней.

— Незримый, что за безвкусица? — Похоть витала вокруг нее и с презрением осматривала то, что ей так не нравилось. — Корона должна быть устрашающей, такой, чтоб на нее смотрели и в дрожь бросало.

— Ты лучше глянь на эту бело-голубую тряпку. — Гнев издал похожий на позыв рвоты звук и отлетел подальше от мантии. — Он что, заяц, перевязанный подарочной ленточкой?

— Это цвета Эверока, — пояснил Юстин. — Цвета ясного неба и ослепительного солнца. Символы совершенства, возвышенности и душевной чистоты. Сама святая Эвер наделила их таким смыслом.

Юстин поправил праздничную рубашку, украшенную голубой вышивкой. Большой круг начинался у шеи, располагаясь на всем воротнике, и, словно лучи, спускался прямыми полосами вниз, к животу. Юноша все еще пытался принять, что в его голове витают не только собственные мысли, но и размышления Тщеславия. Это было ему непривычно и странно, но чувства спокойствия и собственного совершенства вселяли в Юстина уверенность.