И даже те бояре из окружения светлейшего Ждамира, которые прежде на дух не переносили Незнамова сына и всячески корили парня его матерью-полонянкой нынче признавали, что под рукой такого вождя земля вятичей сумела бы не только преодолеть годину бедствий, но и вернуться в благословленные времена княжения великого Всеволода.

— Эх, Добрынич, Добрынич! — как-то раз в присутствии светлейшего Ждамира, вещего Арво и бояр укорил сотника Святослав. — Пожалуй, поторопился ты тайну Корьдненской княжны нам открыть! Так, глядишь, нынче престол земли вятичей через светлейшую супругу законного преемника имел.

— Не знаю, для кого как, — обвел глубоко запавшими глазами присутствующих медленно угасавший Ждамир. — А для меня Всеслава, что бы там ни говорили, была и остается сестрой. И я совсем не против, — он перевел взгляд на Неждана, — чтобы она и ее избранник в стольном Корьдно правили.

— Только вот Дедославские князья придерживаются по этому поводу иного мнения! — недобро сверкнул переливчатыми глазами Хельги Хельгисон. — А они, несмотря ни на что, увы, продолжают оставаться последними потомками великого Вятока.

— Дедославские князья встали на путь мятежа против своего князя и своего народа, — назидательно подняв указательный палец, заметил премудрый Арво. — Стало быть, их мысли и чаяния не угодны богам. Что же до рода великого Вятока, то с гибелью окаянной Дедославской ветви он не прервется, и его потомки будут править в этой земле еще долгие годы. Только для этого надо сначала сломать мятежникам хребет.

Хотя пророчества вещего хранильника и прежде отличались туманностью, нынешние его слова оставили в недоумении всех, кто их слышал. О каких потомках шла речь? Впрочем, что толку пока рассуждать о грядущих правителях, да и какая разница, кто взойдет на великокняжеский престол: Волк или Сокол, Росомаха или Соловей. Главное, чтобы Правду чтил, и любовь к родной земле в сердце нес.

* * *

Потерпев сокрушительное поражение под Девягорском, потеряв Колтеск, Тешилов и ряд других городов на Оке, сторонники Ратьши отступили в Дедославль. Здесь, как и во времена Вятока и Ждамира, должна была решиться судьба земли вятичей.

В Дедославле Войнег прежде бывал едва ли не каждый год; и с великим Всеволодом, и со светлейшим Ждамиром, приезжая туда, как на ярмарку или праздник. Чему тут удивляться? На вече земли вятичей лепшие мужи не только обсуждали насущные для всех десяти племен вопросы, разрешали затянувшиеся споры, выбирали набольших, но и узнавали последние новости, завязывали полезные знакомства, временами перераствшие в дружбу или родство, совершали выгодные сделки. С утра до ночи на поле перед стенами и по улицам града колыхалась, медленно перемещаясь по издревне заведенному кругу, нарядная толпа. Всяк стремился на людей посмотреть и себя показать, и о том, кому удавалось мудрым словом, добрым советом, а то и платьем цветным выделиться среди собравшихся, вспоминали потом целый год до нового вече.

Сегодня по вечевому полю тоже не сумело бы свободно прокатиться ни яблоко, ни даже орех. По другую сторону стен тоже толпился народ. И красочно пестрели, развеваясь на ветру, разноцветные знамена вождей, родовые и племенные знаки, крашеные плащи бояр и воевод. И горела грозным блеском не скрытая одеждой броня. И спорили цветом с восходящим солнцем червленые щиты. Собираясь на битву, воины мазали прибитые к их деревянной поверхности обереги своей кровью: приносили жертву светозарному Даждьбогу и тучегонителю Перуну, просили у них удачи и покровительства в предстоящем бою.

К вечеру всю поверхность этих щитов зальет братская кровь, кровь, пролитая на вечевом поле впервые за сотню лет. И сколько бы нынче не переругивались, возлагая друг на друга вину, стоящие по разные стороны дубовых стен разделенные кровными обидами сыны одного народа, горькой правды им не изменить. И сколько еще крови нужно пролить, чтобы многострадальную землю вятичей покинули наконец обида и беда?

Дни стояли душные и влажные, в небесах каждый день громыхали грозы. Щедрые ливни обильно орошали землю, готовую нести в своем благодатном чреве добрые плоды, наливать соком зерно. Увы, поля в этот год чаще засевались людскими костями, а от подобного посева едва ли дождешься добрых всходов. В ночь перед штурмом и с утра тоже шел дождь. По вечевому полю от стен Дедославля бежали потоки воды, шатры набухли влагой, походные костры нещадно дымили.

— Боги на нашей стороне! — убежденно восклицали защитники града, обидными насмешками и злорадным улюлюканьем приветствуя ратников, пытавшихся подвести под стены града громоздкие и неповоротливые штурмовые машины.

Атакующие насмешки оставляли без внимания и лишь понукали вязнущих в грязи по колено лошадей да прикрывались от летящих из-за частокола, стрел, повторяя поговорку о том, что хорошо смеется последний. И сурово были сдвинуты брови на осунувшемся лице возглавлявшего розмыслов, Анастасия.

— А будет ли гореть? Кругом мокрень-то какая!

С длинных усов Святослава стекали струи дождя, бритая макушка лоснилась от капель.

Разговор происходил накануне возле палатки лекаря, в которой по соседству с лечебными снадобьями, разлитая в глиняные горшки и дубовые бочонки, тщательно охраняемая от воды, огня и нескромных взглядов, ждала своего часа составленная Анастасием горючая смесь — последний довод Русского Сокола в затянувшемся споре с мятежниками.

— Как пламя Судного дня! — успокоил светлейшего критянин. Он без лишних слов зачерпнул толику из ближайшей корчаги, поджег и вылил в заполненную дождевой водой лохань, наглядно демонстрируя, что пламя и не думает гаснуть.

— Так ты, брат, все-таки знаешь секрет греческого огня? — то ли в шутку, то ли в серьез, поинтересовался Неждан, когда впечатленный князь удалился.

— Не больше, чем ты или твой побратим, — покачал головой критянин.

— Вот только когда пойдем на Дунай, боюсь, придется защищать тебя не столько от болгар, сколько от Калокира и других ромеев, — вздохнул Хельги.

— Калокиру мне нечего сказать, — безразлично пожал плечами Анастасий. — Законов империи я не нарушил. Мое изобретение не имеет ничего общего ни с секретом аль Син, ни с греческим огнем. Что же до законов Божеских… — он хотел добавить что-то еще, но голос его не послушался.

Избравший иное служение, молодой лекарь хоть и понимал, что это путь наименьшего зла, но чувствовал себя ответственным за все грядущие жертвы своего творения.

— Господу известно, что Дедославль за свое беззаконие заслужил участь Содома и Гоморры, — убежденно и веско проговорил Хельги. — Потому греха на тебе нет.

— Не казни себя, брат! — поддержал побратима Неждан. — Видишь этих людей? — он указал на пахарей, охотников и скудельников, пришедших по его зову из Колтеска, Девягорска, Тешилова и других городов. — Их жены и дети много лет будут поминать тебя в молитвах, коли твое снадобье поможет их мужьям, отцам и братьям остаться живыми и вернуть этой земле мир!

Действительно, при обычном штурме большинство из необученных ополченцев самое меньшее ожидали тяжелые увечья. Нынче расклад получался иной. Когда от летящих со всех концов вечевого (или, все-таки, бранного) поля огненных шаров, несмотря на проливной дождь, заполыхала крыша детинца и других построек града, а все попытки потушить пожар только способствовали его еще большему распространению, многие сочли это проявлением гнева высших сил. Напрасно дружина Мстиславичей и теряющие от ужаса рассудок горожане носились по охваченным огнем улицам с ведрами и баграми в тщетных попытках отстоять дома и добро. Напрасно Дедославские волхвы колдовством, кудесами и кровавыми человеческими жертвами пытались уговорить Велеса унять бушующий огонь. Хозяин Нижнего мира требу, конечно, принял, а о помощи и не подумал позаботиться. Да и то сказать, когда это он мог совладать, коли против него выступали сыновья Небес, и знамя огненного сокола Рарога поддерживали двое из братьев Сварожичей. Что ни говори, Святослав умел не только людей убеждать.