Вдоволь отсмеявшись, Святослав пожелал своему воеводе скорейшего выздоровления и отправился обратно на пожарище: следовало как-то ободрить дважды униженного за сегодняшний день Ждамира Корьдненского. В дверях русский князь столкнулся с Муравой. Девица, оказывается, покидала ненадолго милого лишь затем, чтобы принести ему вместе со старой материнской иконой глоток крещенской воды и частицу священного артоса.

На прокопченном лице неукротимого владыки появилось смешанное выражение досады и презрительного снисхождения. Сколько раз его собственная мать, крестница императора Константина, умоляла его внять глаголу Христианского учения и приобщиться таинства крещения. Он же, по примеру отца и великого деда, крепко держался старых хранителей княжеской дружины, тех из воевод и бояр, которые искали прибежища в ромейской вере, считая слабаками и едва не отступниками. Впрочем, Хельги Хельгисону нынче прощалось многое, да и кто посмел бы упрекнуть Христом того, кто сам прошел через распятие.

Зря смеялся князь. Приняв святую благодать, Лютобор почувствовал себя лучше, дыхание его выровнялось, раны под повязками успокоились, и он смог уделить толику внимания побратиму:

— До утра, конечно, лучше оставайся здесь, у меня есть, что тебе сказать, да и Всеслава по тебе, бродяге, чай, соскучилась. Но дольше медлить нельзя. Иди к своим людям, и пусть они разнесут добрую весть по лесным селищам до того, как нарочитые мужи князя Ждамира опомнятся и найдут способ им помешать. Да не забудь наведаться к этому вашему Арво эльфу. Его мнение имеет вес, и, в отличие от здешних князей и бояр, он действительно думает о благе этой земли.

Он немного помолчал, собираясь с силами, а затем приподнялся на ложе, взглядом потребовав меч:

— Ну что, побратим, — его глаза сверкнули. — Пойдем вместе на хазар?

В этот год весна не торопилась посетить край вятичей. Уже отшумела гульбищами Велесова неделя, и Ярило-Солнце, отметив вступление в отрочество, окончательно повернул к лету, все дальше и дальше отодвигая время выпадения звездной росы на Небесах, а тепло как гуляло в иных землях, так и продолжало гулять. В середине месяца кветеня, когда уж и пропели все веснянки, и порадовали деток малых глиняными свистульками и печеными из сладкого теста жаворонками, с полуночи пришел мороз, и густыми хлопьями повалил снег, на несколько дней вновь укрыв уже черневшие проталинами луга и поля. Корьдненские нарочитые мужи, глядя на эдакое диво, в один голос твердили, что это не к добру, дескать, Велес гневается на руссов, не желая их пускать на Итиль. И даже некоторые русские воеводы с опаской поглядывали на небеса: в самом деле, а прискачет ли в этот год на своем златогривом коне повелитель молний Перун.

Князь Святослав на все досужие пересуды только отшучивался, но как-то раз, словно невзначай, заглянул в святилище Арво Кейо.

— Боги благоволят тебе, князь! — посоветовавшись со своим бубном, сообщил кудесник. — Удача пребудет с тобой в этом походе, позволив свершить все задуманное. Что же до погоды, то имей немного терпения. За неделю до первого весеннего полнолуния расцветет верба, а там и ледоход начнется.

Так оно и вышло. В лесу еще тяжкими, похожими на засахаренный прошлогодний мед грудами лежал никак не желавший сходить снег, а на деревьях уже потихоньку набухали почки, и переговаривались, обновляя гнезда, вернувшиеся из Ирия птицы.

***

На берегу Оки стояли гул да грохот, гам да тарарам. Сухой перестук топоров да колунов перемежался с залихватским визгом рубанков и лязгом стамесок. Уши закладывало от тяжких ударов молотов, вгонявших в древесину колья, расщепляющие на доски вековые стволы. Но для Неждана весь этот нестройный шум звучал слаще рокота гуслей и переливов сопели, радовал душу не меньше, чем звонкие песни Всеславы-княжны. Здесь, в вековом лесу, в трех днях пути от Корьдно рубили для похода ладьи, добрая дюжина из которых предназначалась для него и его людей.

Еще не утихли в стольном граде разговоры об изгнании княжича Ратьши и памятном поединке, еще не все молодцы лесной ватаги проведали об окончании опалы, а уже на княжий двор со всех концов земли вятичей потянулся народ:

— А здесь ли поход на хазар собирают? А как бы попасть в сотню к удалому Соловью?

Какая там сотня! К концу месяца Лютеня под началом у Неждана ходило уже больше тысячи человек. И не только смерды-рядовичи. Пришли и дозорные со степного рубежа, прежние товарищи Неждановы, к конской рубке сызмальства приученные, и лесные охотники меряне, бьющие без промаха белку в глаз.

— А не перепутал ли чего князь Всеволод, когда сыну и подкидышу имена нарекал? — шутил Торгейр и другие руссы. — Вот кого Ждамиром следовало назвать!

— Да нет, все правильно, — отзывались корьдненские гридни. — У нашего Незнамова всегда все так, нежданно-негаданно. Вчера ходил татем-разбойником, сегодня — воеводой-тысяцким. А завтра, глядишь, еще и темником заделается!

— Вот то-то и оно, что темником! — кривили носы нарочитые мужи. — Того и гляди, от грязи да рвани, которая не поймешь из каких щелей к нему в воинство прет, черней немытого печенега сделается! Даром, что всегда неумойкой слыл! Да и князь русский, видать, недалеко от него ушел. Это ж надо, до чего додумался — идти со смердами против хазар. На что надеется? Разве на то, что они от духу смердячьего разбегутся!

— А хоть бы и так, — отшучивался русский князь. — Главное, чтобы разбежались! Что до меня, то храбрый смерд мне куда больше по нраву, чем трусливый боярин.

Впрочем, шутки шутками, а многие из нарочитых, когда поняли, что дело выгодой, и немалой, пахнет, стали тоже людей своих собирать. Так с легкой руки Незнамова сына к концу зимы в войске земли вятичей насчитывалось почти пять тысяч.

К Неждану люди шли с особой охотой, ибо знали, что Незнамов сын не отказывал никому. Каждого, кто к нему приходил, он лично испытывал, определяя, кто на что горазд, а также осматривая вооружение и броню. Тех же, кто брони или оружия не имел, а таких приходило едва не половина, отправлял к кузнецам, не скупясь на оплату их нелегкого труда. К тому же, сокол Киевский Святослав, не скрывая своего благоволения к «разбойничку», как в шутку частенько величал он Неждана, лично следил за тем, чтобы его люди ни в чем не терпели обиды. И потому, когда приспело время ладить струги, и место у реки для Незнамова сына нашлось доброе, и лес хороший.

Что же до самих ладей, то их постройкой руководил дядька Нежиловец, старый кормщик покойного боярина Вышаты, знавший о кораблях абсолютно все. Новгородцы из боярской дружины и руссы Хельгисона, чьи драккары и снекки дожидались своего часа в корабельных сараях, помогали лесным жителям, объясняя, какие деревья лучше пустить на обшивку, а из каких надлежит ладить корпус, какую прочность следует придать ребрам, чтобы выдержали не только напор речного течения, но и морской шторм.

Не владевший прежде никаким имуществом дороже доброго меча и кольчуги Неждан с трепетом и гордостью наблюдал, как на ноздреватом весеннем снегу вырастают за килем киль, за кормою корма. Как искривленные в тесноте чащобы стволы вздымаются хищными ребрами шпангоутов, точно плотью изо дня в день обрастая смолеными досками обшивки.

— Ну что, лесной разбойник, по нраву ли тебе русские ладьи? — пророкотал почти над самым ухом знакомый низкий голос, в котором снисходительно-насмешливый тон не мог замаскировать привычки повелевать.

Князь Святослав, уперев могучие руки в бока, с удовлетворенным видом оглядывал почти готовые, построенные по вендскому образцу корабли. Рядом с ним, рассеянно поглаживая пятнистую голову Малика, стоял Лютобор Хельги.

Неждан, вместе со своими ватажниками конопативший прошитый еловыми корневищами борт, не услышал, как они подошли.

— По нраву, княже, очень даже по нраву, — уважительно, но без подобострастия поклонился Неждан. — Точь-в-точь, как у моего побратима! — добавил он, кивнув на Хельги. — Даже не мыслил, что такие когда-нибудь стану для себя рубить!