Впрочем, нет. Боги нижнего и верхнего миров беглянку хранили. Берег ручья принял ее ласково, поймал в пушистый сугроб да еще подстелил под ребра мягкую хвою. И если не считать пары царапин (чай, угодила краса белым личиком да в колючий ельник), приземлилась она более чем благополучно.

Впрочем, позволив девице остаться в серединном мире, немилосердные боги обрекали ее на новые тяготы и мытарства. Услышав голоса похитителей, с бранью и пререканиями искавших пологий спуск, девушка поняла, что оставаться на месте более нельзя. Освободившись от тяжкого мехового плаща (холода она не чувствовала), Всеслава куницей зазмеилась по земле, забираясь в самую гущу ельника. Только бы достигнуть реки, а там… Додумать ей не удалось. Преследователи одолели спуск и теперь растянулись цепочкой, прочесывая дно оврага. Точно лису затравить хотят, вспугнуть, точно куропатку. В глазах Всеславы закипели жгучие слезы обиды.

Затаившись среди густых зеленых ветвей, вдыхая морозный запах хвои, она в ужасе смотрела, с какой нарочитой безжалостностью, точно адские косари, кромешники рубят верхушки молодых елочек. Вот так же, как беззащитное деревце, падет им под ноги и она.

Ну уж нет! Дочери великого князя в полоне не бывать! Ободранная рука скользнула вдоль бока, и окоченевшие пальцы нащупали… Спаси Велес! Защити Белый Бог! Возле самого пояса, там, где обретался спаситель-нож, оказалась мохнатая волчья морда, с настороженными ушами и полной пастью острых зубов. Руку согрело горячее дыхание, шершавый язык намочил стылые пальцы. Всеслава хотела закричать, но крик оказался заперт в груди. Чья-то сильная рука, одетая броней, зажала ей рот, приклоняя голову к земле.

Потеряв последние остатки страха, Всеслава извернулась, чтобы ногтями свободной руки вцепиться в лицо обидчика, но бросив на пришельца лишь один взгляд, вмиг забыла обо всем, блаженно приникнув губами к помеченной шрамами, ороговевшей, но такой родной руке. Будь ее воля, она бы покрыла поцелуями не только эту руку и ее обладателя, но и верного Кума, который, за три прошедших года вымахав в матерого волка, все же ее не забыл. Может, причиной тому был каштановый локон, вдетый в кожаную ладанку, которая и поныне украшала могучую шею его хозяина.

Все-таки Белый Бог сотворил чудо! Ибо иначе назвать появление, и еще такое своевременное, человека, которого все числили едва не сгинувшим за морем, в том краю, где по дедовским понятиям и люди-то не живут, Всеслава никак не могла.

Неждан! Нежданушка! Лада любимый! Сколько долгих дней она вглядывалась в морозную даль: не блеснет ли где-то огонек знакомых ореховых, огневых глаз. Сколько бесконечных ночей мечтала согреться жаром его сахарных уст. Словно среди зимы проснулось ярое солнышко, словно колючая хвоя сделалась пуховой периной, а те, которые шли по следу, превратились в малых муравьев.

Впрочем, нет! Эти-то как раз никуда не делись и успели уже прорубить изрядную просеку. Зря старались. Сделав Всеславе знак, чтобы лежала тихо, проворчав что-то на волчьем наречии Куму, Неждан поднялся в полный рост, сбрасывая ножны с меча. Зимний неяркий свет скупо отражался в ромейской броне, подсвечивал вороновой синевой выбивавшиеся из-под шапки черные, жесткие волосы, плащом сбрасывал на снег тень с широких плеч. Последний раз Всеслава видела эти плечи обагренными кровью. Хоть бы Велес и Белый Бог уберегли Неждана на этот раз.

Ближайший из разбойников не успел даже удивиться. Двоим другим хватило времени лишь на то, чтобы сделать судорожный, бесполезный, никого не способный уберечь взмах мечом. Еще одного прикончил Кум. Но оставалось еще полдюжины, и они вовсе не собирались за просто так отдавать бесценную добычу. Да и кровь товарищей требовала отмщения.

Всеслава, конечно, ведала, что Неждан, еще в те годы, когда гридни его дразнили беспортошным неумойкой, слыл в Корьдно едва не лучшим бойцом. Даже дядька Войнег не всякий раз верх над ним одерживал. За прошедшие три года изнурительных боев и долгих походов мастерство молодого гридня, Всеслава в этом кое-что понимала, возросло, да и сила умножилась. Но и противники ему попались отнюдь не бесталанные смерды, меча видом не видывавшие. Велес знает, кто учил кромешников сражаться, но дело свое он разумел и неслухам спуску не давал.

Хотя Неждан держал в поле зрения всех шестерых, не позволяя им приблизиться на расстояние удара и не давая зайти со спины, сплотившись, кромешники едва не загнали его в трясину на топкий берег ручья. Отвоевав ельник, ту его часть, где молодые деревца достигали высоты человеческого роста, Неждан нырнул туда и закружился между стволов, точно бешеный челнок, вгрызающийся в основу лишь затем, чтобы обрывать запутавшиеся в кроснах нити алчущих неправедного пути человеческих жизней. И отчаянный Кум, мелькая пушистым хвостом, серой нитью носился за ним.

Четыре раза взлетал и опускался меч от земли к небесам и от небес к земле, завершая праведной карой безмолвный суд. Четыре крика устремились в небо и четыре души сверзились с радужного моста прямо в исподние Велесовы угодья. На четыре стороны света оборачивался молодец, уходя от вражеского меча, светлый полдень и сумрачную полночь призывая в свидетели, что дело вершит он правое, как и в те годы, когда у злых ворогов беззащитных поселян отвоевывал, оберегая покой жителей порубежья. И если правда, что власть от богов и что в княжьей крови заключена самая сила и соль подвластной правителю земли, то, оберегая дочь Всеволода, гридень Неждан не только о любимой девушке пекся, но землю родную, от которой его отлучили и отрекли, оберегал и защищал.

Теперь противников осталось двое, и уцелели они не потому, что прятались за чужими спинами, а от того, что, превосходя товарищей ловкостью и силой, разговаривали на языке мечей, верно, даже свободнее, нежели на наречии человеческом. Пара черных коршунов, налетевших на бела кречета, двое цепных кобелей, спущенных на матерого волка. И, точно зубы, клацали тяжкие мечи, ударяющие о Нежданов клинок скупыми и злыми рубящими выпадами. Иному от таких песен впору волком взвыть, да Неждан, верно, их достаточно слышал, сыгранных у моря ромейского да на арабский лад. Сам их наигрывал не хуже любого гусляра.

Лишь холодный, морозный воздух отыскал меч ближайшего кромешника, когда Неждан неожиданно скользнул вниз, точно хитрюга-стерлядь, уходящая на глубину, а затем, обойдя противника сзади, рубанул со всего маха по выпроставшейся из кольчуги незащищенной шее. Участь последнего решил выникший из ельника Кум.

***

Старое, хворое солнце, не спеша, ковыляло короткой дугой по серому небу, свершая свой зимний, дневной путь. Мелодично журчал пробивавший себе дорогу подо льдом ручей. Сосны да елки, стряхнув с ветвей снег, с любопытством переглядывались, рассматривая девицу и молодца. Серый Кум дурашливым кутенком прыгал по ельнику, разделяя хозяйскую радость. Фыркали и ржали привязанные на краю оврага кони, и обеспокоено звал княжну гнедой иноходец.

Всеслава не слышала и не видела ничего. Для нее и для Неждана время потеряло счет, остановилось, закружилось волшебным вихрем, перенося из зимнего леса в благодатный край, где среди молочных рек с кисельными берегами мирно гуляли первый Волк и первый Бык, первый Пес и первый Конь, и шумела крона извечного Мирового Древа.

— Ты все-таки вернулся! Как же я тебя ждала. Я думала, что никогда больше тебя не увижу!

Из глаз Всеславы ручьем текли слезы, и Неждан осушал их жаркими поцелуями. Теплый меховой плащ, которым воин с головы до пят укутал озябшую девушку, спускался по ее плечам, точно повой.

— Как ты отыскал меня? — спросила Всеслава, когда источник ее слез начал иссякать.

Неждан в ответ только улыбнулся:

— Отыскать тебя, Всеслава Всеволодовна, было немудрено, а вот признать в твоем нынешнем наряде сложнее! Нешто Ждамир настолько обабился, что в Корьдно уже девки с бабами начали мужские порты носить?

— До такого пока не дошло, — с готовностью заверила его Всеслава.

Погладив ластившегося к ней Кума, она поведала милому о своих приключениях.