— Но мистер Фробишер запросил разрешение для целой дюжины сопровождающих его и доктора Хэрроу, сэр… Помимо профессора Сент-Ива — носильщики, ученые господа из университета, фотограф из «Таймс», даже сестра Хэрроу. Я не представляю, как мне…

— О, зато я представляю это совершенно ясно, мистер Льюис, а еще я представляю, что будет, если моими желаниями пренебрегут. Фотограф из «Таймс», говорите? И несут первоклассные карты? Да поможет нам небо. Такое положение вещей нас не устраивает, верно, мистер Снипс?

— Нет, сэр. Ни на секунду.

— Итак, вам, мистер Льюис, следует проделать следующее: разрешение на всех, кроме этих троих, должно быть отклонено в одиннадцатом часу дня, указанного началом экспедиции. Если вы, конечно, дорожите большими пальчиками своих детишек. Мистер Снипс, к несчастью, слишком хорошо управляется с ножницами для подрезки кустов и держит их тщательно заточенными. Успокойтесь, мистер Льюис! Не надо так выразительно кривить губы. Просто помните, что если вы подведете нас, то подведете свою семью. Я буду признателен вам, если четыре оставшиеся карты окажутся у нас в руках ко вторнику. Не сумеете тщательно скопировать их, так принесите нам оригиналы — те, что вы еще не передали Хэрроу! Изображайте неведение, когда придет время объяснить вашему начальству, почему они пропали. В искусстве увиливать вы, очевидно, опытны. И разумеется, держите нас в известности относительно экспедиции Хэрроу.

Мистер Тредуэлл многозначительно кивнул на мистера Снипса, мистер Льюис механически повернул голову, следуя негласному указанию, и лицо его свело гримасой ужаса: мистер Снипс расстегнул воротник рубашки, чтобы продемонстрировать любопытное ожерелье — проволочное кольцо, на котором висела ровно дюжина высохших пальцев.

Вскоре после того, как мистер Льюис был отпущен к месту службы, мистер Тредуэлл и мистер Снипс, опершись на деревянные перила моста, перекинутого через Темзу, вглядывались в зияющую пустоту, разверстую Великим провалом, как назвала его «Таймс». С их наблюдательного пункта была видна малая часть пещеры, которая, по слухам, вела вглубь под Аппер-Темз-стрит, но они легко различали затопленные грязью остатки рухнувших зданий и обломки мостовой на глубине тридцати футов.

Целая армия людей устремилась к провалу по реке: кораблестроители, плотники, каменщики и чернорабочие спешили воспользоваться преимуществами спадающего прилива; последним к тому же корона предложила десять шиллингов в день за десятичасовую смену, так что многие трудились вдвое больше ради лишней кроны. Гигантским полукругом вокруг дыры из ила Темзы вырастал целый бастион столбов. Столбы были облицованы планками из добротного английского дуба. Дымились бочки с горячей смолой, кучи пакли были готовы для молотков конопатчиков. Передвижной кран на барже, перемещавший вверх по реке огромные валуны, призванные убедить Темзу течь мимо дыры, а не рушиться в нее, когда прилив вернется, фыркал паром и шумел.

— Бедный мистер Льюис, — сказал мистер Тредуэлл, имя которого звучало иначе, как и «Снипс» не являлось именем человека, его сопровождавшего. — Ему не очень понравились отрубленные пальцы.

— Я заметил, что они мало кому нравятся.

— Тут вы совершенно правы. Убедительный аргумент. Что там говорил мистер Франклин? «Унция предосторожности стоит фунта трудов», если я верно помню. Нахожу мистера Франклина с его максимами печальным занудой. А вы что о нем думаете?

— Не знаю его, если только вы не о Сидни Франклине, призовом бойце. Того я знал, когда он был еще разносчиком у Лэмба и Кида, возле Ньюгейта. Хороший был парень, но ему вышибли глаз и поломали спину в бою с Дигби Раггером. Это положило конец его штукам на ринге. Умер попрошайкой.

— Рискну предположить, что мы имеем в виду разных Франклинов. Но если говорить о кулачных бойцах, я не слишком очарован вашим новым другом, мистером Бингэмом. Он слаб, лжив и крайне глуп. Говоря «слаб», я, конечно же, подразумеваю его разум.

— Кулаки его пару раз были кстати. Я смогу держать его в узде.

— Полагаете? Ну что ж, под вашу ответственность. Когда через неделю отправитесь в Кент, внимательно следите за ним. Если он станет помехой в плавании, утопите его. Получите его долю в прибыли, если придется. Решать вам, хотя я советую все как следует взвесить.

— А что, если профессор Сент-Ив сообразит, что дело нечисто?

— Вряд ли. Хэрроу своей экспедицией заманит его в Лондон. Сент-Ив положил конец штучкам Нарбондо с лордом Мургейтом, что обошлось некоторым из нас в приличную сумму, и еще он сосед этой дамы, Ласвелл, которой, как вы знаете, нельзя позволить вмешаться в наши дела. Но пакостить Сент-Иву нельзя. Он мне нужен. Видите ли, я не держу на него зла за то, что он делает. Он эдакий доброхот, широко известный как достойный человек, и в этом его самое слабое место. При всем при том мы не должны недооценивать его значительный интеллект и тягу к тому, что обычно зовут геройством. Нет, сэр. Сент-Ив может быть весьма опасным противником, оставаясь в то же время скромным человеком, который себя таковым не считает. Из-за этого некоторые совершают глупости, и среди них Игнасио Нарбондо. Повторяю, нельзя ему вредить. Как мой агент вы избежите этого соблазна, если цените собственную жизнь.

Ноябрьский день 1884 года радовал обитателей Айлсфорда редкой для осени в графстве Кент погодой: безоблачное голубое небо, теплый бриз из открытого окна, поигрывающий кружевными шторами. Казалось, бабье лето растянулось на долгие недели. Лэнгдон Сент-Ив сидел в любимом мягком кресле, положив ноги на такую же мягкую банкетку, с номером «Таймс» на коленях: там излагались свежие новости об огромном провале, который несколько недель назад снес участок набережной Виктории, поглотив лавки и дома возле моста Блэкфрайарз.

Обвал произошел совсем рядом с тем местом, где чуть меньше года тому назад был обращен в руины собор Оксфордских мучеников — катастрофа, едва не стоившая жизни самому Сент-Иву, его жене Элис и сыну Эдди. Столичный совет по общественным работам сумел перекрыть прибрежный край провала, остановив сток Темзы во время высокого прилива, и планировал целиком заделать вход в подземелья камнями, песком, гравием и асфальтом при первой же возможности.

Сент-Ив смотрел из окна вдаль, туда, где линия высоких деревьев тянулась вдоль края Боксли-Вудс. Среди лесных великанов стояли медные буки, высаженные, вероятно, еще в незапамятные времена и достигшие гигантских размеров. Воздух был достаточно чист, что позволяло рассмотреть вроде и не собиравшуюся облетать пурпурную листву. Сент-Ив размышлял о смене времен года, стараясь не погрузиться в мысли о том, что, быть может, его собственное участие в разрушении собора вызвало тот подземный сдвиг, который привел в конце концов к появлению провала на набережной. Наверное, оба события просто совпали по времени, думал он. Скорее всего, так. Несмотря на минутное смятение, чудесная погода все же радовала профессора, и легкий бриз действовал как тонизирующее средство.

Дремлющие поля хмеля являли резкий контраст тому живому зеленому ковру, который радовал глаз в середине лета. Невысокие аккуратные грядки, ухоженные и готовые к холодам, были усеяны корневищами и пеньками. Высохшие лозы сожгли, шишки высушили в печах-сушильнях и отправили мистеру Лапорту, пивовару из Ротэм-хит, Хасбро, слуга и наперсник Сент-Ива, сейчас уже больше друг, чем кто-либо еще, уехал на фургоне полчаса назад за несколькими бочонками эля, которые Сент-Ив выторговал в частичную уплату за хмель. Возвращение Хасбро добавит праздничности и без того прекрасному дню.

Часть полей в порядке эксперимента была обогащена слоновьим навозом, который обеспечил отличный урожай. Доктор Джонсон, их домашний индийский слон — подарок Элис на именины любимому мужу, — оказался дружелюбным существом. За год с небольшим он стал членом семьи и крепко подружился с котом Ходжем, без которого часто капризничал. Финн Конрад, пятнадцатилетний парнишка, занимавший дом на земле поместья, прямо сейчас обучал слона крутить ворот-кабестан, открывавший широкую панель в крыше амбара. И крики «Эй, Джонсон!» и «Пошевеливайтесь, сэр!» то и дело долетали в окно вместе со щелчками механизма, открывавшего и закрывавшего панель.