— Полагаю, нам с вами стоит отойти в сторону для короткого моциона, — сказал Табби. — Предупреждаю: лучше не звать никого. У меня для вас есть предложение, при котором один человек полезнее, чем двое, если вы улавливаете, о чем я.

— Не улавливаю, — ответил мистер Хиллман, — но я человек деловой и выслушаю вас. Однако ведите себя достойно, если улавливаете, о чем я, иначе словите мой нож.

Шаги стихли вдалеке. Элис встала, подошла к двери и вернула ключ в замок. Они с художницей поговорили еще несколько минут, а потом Элис спросила:

— Где ваш отец, Теодосия?

— С мистером Биллсоном, на кухне.

— Они знакомы — мистер Лофтус и мистер Биллсон?

— Нет, мэм. Профессор передал записку с моим стариком, понимаете ли, — так что мистер Биллсон будет нас знать. Нам повезло, что он еще не спал, поэтому мы легко и тихо пробрались внутрь. Мистер Биллсон, он знает кое-что из того, мэм, что я вам сказала.

— Понимаю. Тогда идите, Теодосия. Вам с отцом долго добираться назад, в Хит. Благодарю вас от всего сердца. Если увидите моего мужа, передайте ему мою любовь целых десять раз и скажите, что мы со своей стороны сделаем все, что можем, включая вопросы о смерти мистера Хэрроу. Скажите ему, что я боюсь — что-то затевается, и что я видела взрыв, обрушивший своды пещеры, из-за чего он и попал в подземную ловушку. Пусть будет настороже.

— Да, мэм. Скажу ему все это, если смогу.

— Теперь идите. И приезжайте навестить нас в Айлсфорде. Я заказала раму для картины, которую вы написали, и повесила ее в гостиной. Очень ею дорожу.

Теодосия кивнула и встряхнула руку Элис, будто они только что заключили сделку. Элис отперла дверь, чтобы выпустить гостью. Коридор был пуст, и она проследила, как Теодосия скрылась на лестнице, затем закрыла и снова заперла дверь, крепко обмотала шарфом дверную ручку и ключ и подставила под ручку двери стул. Вернувшись в постель, она натянула одеяло до подбородка — все ее страхи исчезли. Элис быстро произнесла благодарственную молитву, закрыла глаза и поняла, что мысленно возвращается в «Спаниардс», в то чудесное время, которое они с Лэнгдоном провели там, — несколько часов безбрежного счастья. И, благодарение небу, подобное повторялось и будет повторяться впредь.

На полпути между сном и бодрствованием Элис услышала звук, похожий на сдавленный визг, и насторожилась. Но ночь снова затихла. Спустя несколько минут кто-то прошел по коридору. Открылась и закрылась дверь — ей показалось, что это дверь комнаты Табби. Элис вспомнила, что он был в ужасном настроении весь вечер, буквально терял терпение. Она видела Фробишера-младшего раздраженным и прежде, и ей стало любопытно, не лежит ли мистер Хиллман без чувств в переулке. Потом она поняла, что судьба мистера Хиллмана ей совершенно безразлична, и уснула.

Спустя два часа после рассвета Бомонт выбрался из своей комнаты и спустился по лестнице в коридор четвертого этажа. Ночной охранник закончил свой обход, и дом был тих. Раннее утро — лучшее время, чтобы выйти и войти тайком, подумал Бомонт: и слишком поздно, и слишком рано.

Теперь он знал устройство дома и привычки многих его обитателей, хотя никак не мог выяснить наклонности мистера Клингхаймера, которого можно было увидеть выходящим из любой двери в любую минуту, спускающимся или поднимающимся по лестнице днем и ночью. Бомонт тихо прошел по застеленному ковром коридору к картине, за которой был спрятан ключ к замку в двери Клары, вытащил из кармана двухстворчатую форму для отливки ключей, наполненную глиной, и раскрыл ее в ладони. Сдвинув картину, достал ключ из ниши, положил на нижнюю половину формы и закрыл верхнюю створку, вдавливая ключ в глину, пока излишек последней не выступил из щели между половинками формы. Бомонт скатал шарик лишней глины и, спрятав его в карман, раскрыл коробочку. Вынуть ключ, вытереть его о штаны и положить обратно в нишу — секундное дело. Сдвинув картину на место, он прислушался на мгновение к молчавшему дому, а потом, надежно упрятав форму в карман куртки, затопал вниз. Бомонт давно собирал ключи и знал человека у реки, который мог сработать отличную медную копию так скоро, как надо. Человек не возражал, чтобы его поднимали с постели в такой час, если ранняя побудка и беспокойство щедро оплачивались.

Добравшись до нижней площадки, Бомонт постоял, снова вслушиваясь в тишину. До него донесся звук шагов — кто-то вышел в свободную от ковра часть коридора. Карлик снял шапку и выглянул из-за столбика перил, чтобы разглядеть полуночника. Это оказался мистер Клингхаймер, неспешно направлявшийся к лестнице в подвал. Возможно, шел поболтать к доктору Нарбондо — односторонняя беседа вполне устраивала мистера Клингхаймера, которому весьма нравился собственный голос. Бомонту уже доводилось слышать его говорившим за двоих с огромным увлечением, даже смеявшимся, — доктор при этом безмолвно пялился на мистера Клингхаймера зелеными глазами.

Путь был свободен, и Бомонт, свернув за угол, зашагал дальше — к красной двери, выходившей в переулок. Топая по длинному коридору, он снова продумал ту ложь, которую собирался выложить миссис Сцинк, но той нигде не было видно. Занавеска чулана в паре шагов от заветной двери была задернута, и оттуда доносился заливистый храп. Будить охранницу было бы верхом бесстыдства, да и стоящей причины написать мелом на доске букву «З», что означало — мистер Филби Заундс вышел, — не нашлось.

На то, чтобы влезть на табурет, вынуть ключ из кувшина, сделать его оттиск на второй глиняной плитке, а затем открыть чаббовский замок и засов, вернуть ключ на место и выйти, беззвучно затворив за собой дверь, у Бомонта ушло меньше минуты. Он услышал, как щелкнул замок — возможно, достаточно громко для того, чтобы разбудить миссис Сцинк, — и торопливо засеменил по переулку в сторону реки.

Скоро он затерялся в тумане и сумраке раннего утра, радуясь, что покинул кошмарный дом, пусть и ненадолго.

Финн быстро очнулся от крепкого сна и сел, выпрямившись на своем ложе в полной тьме; сердце его колотилось. В голове царила суматоха после гаснущего сна о цирке Хэппи, где он в детстве был акробатом. Такой привычный кошмар, в котором он не успевал поймать трапецию и падал, всегда помня, что проснется в момент удара оземь.

Он услышал совсем рядом чей-то голос. Сообразил, что сейчас раннее утро и что это может быть Бомонт, спустившийся в подвал. Но голос принадлежал не Бомонту. Мистер Клингхаймер упоминал, что Нарбондо этим утром следует забрать к таинственному доктору Пиви, и это могло все объяснить: какие-то люди собираются погрузить тележку Нарбондо в фургон. Странно только, что в такую рань — весь дом явно спал. Ни из кухни этажом выше, ни из шахты лифта не доносилось никаких звуков — тишину нарушал только голос мужчины, говорившего, похоже, с самим собой.

Финн поднялся, надел рубашку, жилет и ботинки, а потом чуточку приотворил дверь. На складе мебели было темно, но дверь в противоположной стене, та, что вела в кладовую, была открыта. Подобрав сумку, парнишка надел и куртку, чтобы иметь все свое с собой на случай, если придется уносить ноги. Он вышел, прикрыв дверь в потайную комнату, и, двигаясь вдоль кучи мебели, вслушивался в бодрый, воодушевленный голос пока невидимого болтуна — почти наверняка мистера Клингхаймера. Тот был в лаборатории, где жужжали и щелкали механизмы. Мерзкий запах грибов переполнял воздух. Финн остановился у старого платяного шкафа. Осторожно потянул дверцу, надеясь, что петли не скрипнут, забрался туда, где когда-то хранились вещи, и закрылся изнутри. Даже если Клингхаймер войдет в эту комнату, он не увидит ничего неуместного. Финн напряг слух.

— Я просто уверен, что вы издали бы радостный возглас, если бы только смогли, доктор, — говорил мистер Клингхаймер, — и я прошу прощения за столь необходимый эксперимент доктора Пиви. Будьте уверены, этот человек — электромедик высокого класса. Он получил строжайший приказ не повредить ваши… дарования, в которых я так нуждаюсь. Сейчас будьте так добры, мигните мне в знак того, что поняли. Движения век будет довольно. — Пауза, а затем мистер Клингхаймер продолжил: — Вы не хотите мигать, я понимаю, хотя полагаю, что вы меня слышите и видите достаточно хорошо. Вы мрачно косились на меня минуту назад, и ваши глаза были полны явного отвращения, и тем не менее я тот самый человек, что освободил вас от вашего грибного рабства под землей. Хочу заверить вас, что не намерен причинить вам вред. Напротив, сэр: мое единственное желание — чтобы вы были, жили и пребывали в полном здравии ума. Вы и я очень скоро станем духовными братьями, так сказать, поскольку я намерен не просто заглянуть в ваш разум. С этой выгодной позиции я намерен видеть все так, как видите вы, и знать то же, что известно вам. А вы получите такую же выгоду в отношении меня, и ощутимая разница будет лишь в том, что я могу прекратить нашу общность, а вы нет. Я буду, так сказать, действующим лицом, а вы будете подвержены воздействию.