Гауптман, конечно, не подозревал, что за местом его временного пребывания в Банска-Бистрице следят разведчики Морского еще с тех пор, как он поселил там завербованных полицией безопасности и освобожденных из тюрьмы сестер Карташовых — Клавдию и Анну. Разведчик «Кум» успел познакомиться с новой жительницей, красивой, но почему-то очень грустной женщиной по фамилии Дикань. Она рассказала, что родом с Украины, убежала из Германии, куда ее вывезли фашисты, и теперь ищет пути к партизанам. Просила «Кума» связать ее с людьми, с помощью которых могла бы вернуться на Родину или же дождаться Красной Армии в горах…

И разведчики помогли, чтобы использовать «Красавицу» в своих целях. Как только землю окутали сумерки, «добрые люди» вместе с Дикань двинулись в путь. Они вели ее дальше и дальше, передавая из рук в руки. Наконец ранним утром добрались до места в горах, где их ждали вооруженные автоматами двое парней.

— У вас есть оружие? — спросил один из них по-украински, показывая на свой автомат.

— Нет, оружия у меня нет, — тоже по-украински ответила она и улыбнулась.

— Вы знаете украинский язык? — переспросил парень.

— Я с Полтавщины. Вы, вижу, тоже украинец!

Боец не ответил и стал прощаться с проводником, потом повернулся к женщине:

— Пошли. Только надо идти так, чтобы за нами на снегу оставался один след.

И они двинулись к горному склону. Через некоторое время подошли к заброшенному лесному туристскому домику. Приказав женщине ждать, он куда-то исчез…

Через час в домике появилось два человека.

— Кто вы? — взволнованно спросила женщина.

— Мы те, кого вы ищете, — ответил Олевский. — А вы кто?

— Если вы партизаны, то отведите меня к своему командиру.

— А может, я и есть командир? — пристально посмотрел на нее Олевский.

— Вы не тот командир, который мне нужен. Он выглядит иначе.

— Вы его знаете? Встречались с ним?

— Нет, не встречалась. Но уверена, что вы не Морской.

— Почему вам нужен именно Морской?

— Об этом я могу сказать только ему лично, — тихо проговорила женщина. — Наконец, дело, с которым я пришла, касается только Морского. Именно поэтому я должна видеть командира отряда.

«Видимо, это и есть та „Красавица“, о которой сообщал „Сокол“», — решил Олевский, внимательно осматривая молодую, красивую женщину, и, чтобы вызвать ее на откровенность, назвал себя:

— Я начальник контрразведки партизанского отряда, которым командует Морской. Можете доверить мне все, что хотите рассказать ему лично.

Женщина окончательно разволновалась.

— Делайте со мной что хотите, но я ничего вам не скажу. Откроюсь только тому, чья фотография напечатана вот здесь, — и она показала газету с портретом Морского.

Беседа не давала желаемых результатов. Женщина упрямо настаивала на встрече с Морским лично. Олевский через связного доложил командиру о требовании неизвестной.

Вскоре в домик, расположенный недалеко от базы отряда, вошли Морской и Григорьев. Поздоровались.

— Эта красавица хотела со мной встретиться? — слегка щурясь, спросил Морской.

От слова «красавица» незнакомка вздрогнула и пронзила командира взглядом удивительно голубых глаз. Потом взглянула на портрет в газете, которую вынула из кармана, подошла к Морскому и какое-то мгновение рассматривала его.

— Вот он, мой спаситель! — чуть слышно прошептала женщина. Ее худые плечи задрожали.

— Почему вы плачете? — спросил Морской.

— От радости, что вырвалась из неволи, добралась сюда и смогу отвести от вас смертельную опасность. Но это большая тайна, и доверить ее я могу только вам.

— Успокойтесь, пожалуйста, и рассказывайте при всех. Это мои ближайшие товарищи и помощники. Никаких тайн от них я не имею.

Женщина перестала плакать, вытерла слезы, внимательно посмотрела на присутствующих.

— Я не «Красавица» и не Дикань. Моя настоящая фамилия Нечипорук Анна.

Она вздохнула и дрожащими пальцами принялась вытаскивать нитку из воротника своего платья. Надорвала уголок, достала оттуда маленькую пластмассовую трубочку, осторожно вынула из нее другую, совсем миниатюрную, и положила на стол.

— Здесь яд, — продолжала Анна. — По приказу полковника из гестапо Братиславы я должна была отравить вас…

Она долго плакала, вероятно мысленно проклиная себя за ту минутную слабость, которой поддалась, сказав врагу «да», хотя могла сказать «нет». Сказать и гордо умереть.

— Я знаю, что поступила подло, дав согласие на такое страшное преступление. — Анна сжала пальцами горло. — Но, поверьте, я согласилась на такой шаг, чтобы воспользоваться единственным шансом и вырваться из фашистских когтей, выйти на свободу. Только так я могла спасти жизнь себе и вам. Ведь полиция могла бы поручить отравить или убить вас кому-нибудь другому… Теперь делайте со мной что хотите, но умоляю: пусть мое чистосердечное признание останется тайной, иначе оборвется жизнь самого дорогого мне человека… — И женщина снова горько заплакала.

Сбитые с толку неожиданным поворотом дела, разведчики какое-то время не могли найти нужной линии поведения.

— Ну что же, — нарушив молчание, обратился к Анне Морской. — Мне остается только поблагодарить вас за чистосердечие и заверить, что мы сохраним в тайне ваш поступок. Сделаем все, чтобы спасти жизнь вам и вашему мужу. А теперь расскажите, пожалуйста, подробнее о себе и обо всем, что связано с заданием полиции безопасности.

Женщина вытерла заплаканные глаза и начала рассказывать…

Комиссар отряда Григорьев в юные годы был воспитанником 59-го кавалерийского полка 44-й кавдивизии. Окончил школу младших командиров, служил взводным в бригаде корпуса охраны Дальневосточной железной дороги, а затем работал в контрразведывательных органах Красной Армии. Поэтому как чекист имел немалый опыт и, кроме того, отличную память. Теперь эта память не давала ему покоя: где раньше он видел партизана Петрова? К Морскому тот перешел недавно из соединения подполковника Егорова. Может, он просто похож на кого-то из тех, с кем в свое время сводила судьба? Но с кем и где именно?..

Как-то комиссар застал Петрова на продовольственном складе. Тот сдавал продукты, заготовленные хозяйственным взводом, и как раз собирался подписывать акт. Он достал очки, долго тер их платком, потом надел и начал громко читать, что и сколько передается складу. Комиссар обратил внимание, что при этом у него шевелились уши.

И тут Григорьев вспомнил: следователь полиции в Ромнах собирается читать протокол допроса Григорьева, заподозренного в связях с большевистским подпольем. Вот он вынимает из бокового кармана пиджака очки и протирает их носовым платком. Читает медленно, любуясь своей дикцией, и уши его шевелятся…

«Да, это он, Зеленский. Как он мог очутиться здесь, в лесах Словакии? Может, просто внешнее сходство? Зеленский… Зеленский… Такая фамилия уже где-то здесь всплывала… — копался в своей памяти комиссар. — А не тот ли это агент „триста шестой“, о появлении которого в отряде давно предупреждал „Сокол“?»

О своем подозрении Григорьев рассказал Морскому и Олевскому. За Петровым стали усиленно наблюдать, проверять прошлое. Послали доверенного человека в партизанский отряд Егорова. Там ответили: был Петров. Прибыл как военнопленный после побега из концлагеря. Зарекомендовал себя неплохо. Нередко с восторгом отзывался о Морском. Даже изъявлял желание воевать вместе с ним и, как стало известно, самовольно перешел в его отряд.

По радио запросили Наркомат госбезопасности Украины. Оттуда пришел ответ: «Зеленский Петр Евдокимович один из организаторов полиции в Ромнах Сумской области. В 1943 году бежал с немцами вместе с братом Иваном, бывшим учителем, который там же работал вначале следователем, а затем начальником окружной полиции». НКГБ подтвердил его особую примету.

Петрова вызвали в штаб.

— Напишите объяснение, почему вы ушли из отряда Егорова, — предложил ему начальник штаба.