— Вы Ганс Болдман? — спросил по-немецки разведчик, зайдя в дом.

— Да. А в чем дело?

Гость вдруг заключил «дядю» в объятия, уткнулся лицом ему в плечо и даже пустил слезу. Хозяева растерянно переглянулись.

— Извините. Это от радости. Какое счастье, что я нашел вас! Я — ваш племянник Рауль, сын вашего брата Оскара из России. Отца там арестовали. То же грозило и мне. Но я бежал через границу и с большим риском добрался до вас… Помогите мне. Я долго не буду стеснять вас. Пока найду работу, — не давая хозяевам опомниться, говорил нежданный «племянник».

Настороженность во взгляде озадаченного «дяди» Болдмана исчезла. Его давно волновала судьба единственного брата, заброшенного жизненными вихрями в Россию. Теперь такое чувство он испытывал и к племяннику, появление которого здесь нельзя скрыть от немецких властей, уже действовавших в оккупированных Судетах. Именно это, как позже убедился Рауль, больше всего волновало «дядю». Беглеца расспрашивали об отце и покойной матери, о жизни в России. Он рассказывал подробно, так, как предусматривалось легендой, и все больше завоевывал доверие.

Разговаривали долго. В подходящий момент Рауль вынул карманные часы, когда-то подаренные Гансом брату Оскару в день его рождения, и намеренно дольше необходимого всматривался в циферблат. Дядя Ганс узнал свой подарок. Он вскрикнул и, выхватив часы из рук Рауля, стал внимательно разглядывать. Они окончательно убедили Болдмана, что этот стройный юноша не кто иной, как сын его родного брата.

Двое суток Рауль, отдыхая после тяжелой дороги, не выходил из дома. Ел, спал. На третий день «дядя» с «племянником» поехали в Карловы Вары к зятю Болдмана — штурмбанфюреру СС Пайчеру, занимавшему там пост комиссара политической полиции. Позже Раулю стало известно, что полицейским мундиром давно уже прикрывала свою деятельность имперская тайная служба. Цель поездки — посоветоваться, как быть дальше, куда и кому следует заявить о нелегальном прибытии племянника из Советского Союза.

Пайчер принял их в своем кабинете подчеркнуто радушно, обнял старого Болдмана, предложил сесть. Не спрашивая тестя, кто с ним, начал рассказывать, что получил от жены из Берлина письмо. Эмма намеревается приехать к родителям в Хеб с дочерью. Он, Пайчер, тоже приедет к ним, чтобы вместе отпраздновать день рождения своей Греты.

— Для нас, стариков, большая радость видеть вас, дорогих, в родительском доме, да еще по такому приятному поводу, как совершеннолетие внучки. Обязательно приезжайте, — приглашал Болдман.

— Приедем, непременно будем! — Пайчер внезапно как-то странно, будто только что увидел, посмотрел на Рауля. — А кто этот юноша?

— Мы приехали посоветоваться с тобой, — начал Болдман. — Это Рауль, сын моего брата Оскара. Он бежал из большевистской России, потому что его могли там арестовать так же, как и отца. Оскар еще задолго до начала войны с Россией, в 1914 году, выехал туда работать. Наверное, большевики его уже убили.

Старый Болдман вытер слезу. Пайчер бросился к графину, налил в стакан воды, подал тестю. Воспользовавшись этим, Рауль вынул из кармана платок и, отвернувшись к окну, тоже приложил его к глазам. Это произвело на Пайчера хорошее впечатление. Он о чем-то напряженно думал. В кабинете воцарилась тишина. Лишь было слышно, как тяжело дышит взволнованный Болдман.

Вдруг раздался телефонный звонок. Пайчер взял трубку.

— Сегодня я занят. Заходите завтра, в десять. — Окончив разговор, он подошел к юноше, обнял за плечи: — Не горюй, дорогой. Ты теперь на родине, заживешь по-новому, и все будет хорошо.

— Но я же родился… — Начал было Рауль, однако Пайчер его перебил:

— Для таких немцев, как мы, это не имеет значения. Твой отец немец, ты немец, и теперь Германия станет твоей родиной.

— Я мечтал об этом. Германии я еще не знаю, но отец воспитывал во мне любовь к ней и гордость за свое отечество. Я готов быть таким, как мой отец.

— Похвально! — воскликнул Пайчер. — Правда, это не освобождает меня от обязанности знать о тебе все, что знаешь ты, а быть может, даже больше. Извини, что обращаюсь к тебе на «ты», ведь по возрасту ты мне в сыновья годишься, да к тому же еще и родственник.

Как Рауль и ожидал, Пайчер тут же потребовал рассказать все о себе и родных. Интересовался, чем они занимались, живя в Харькове, долго расспрашивал о причинах ареста отца, проявил интерес к тому, знал ли кто о его намерении бежать из России и особенно кто и в чем помогал ему при переходе границ, как пробирался в Судеты…

Разведчик обратил внимание, как в начале разговора Пайчер провел рукой под крышкой стола, затем взял лежавшую перед ним книгу и почему-то переложил в верхний ящик правой тумбы.

Обо всех событиях, происшедших до перехода советско-польской границы, «беглец» рассказывал согласно легенде, а дальше — как было в действительности. Предвидя неизбежную проверку, нарочно называл имена контрабандистов, с которыми сталкивался в пути, рассчитывая, что они всегда подтвердят его нелегальный переход границы по их каналам.

Пайчер внимательно слушал. В конце беседы он, как и в начале, сделал движение рукой под крышкой стола, заглянул в ящик и, поднявшись, предложил Раулю изложить свой рассказ в письменной форме.

— Но это ты сделаешь несколько позже, а сейчас — обедать, — закончил комиссар.

Проходя мимо дежурного в приемной, он бросил:

— Буду на квартире. В случае необходимости — звоните.

Во время обеда зять расспрашивал тестя о его связях с братом в Советском Союзе и даже делал пометки в записной книжке. До конца дня они разговаривали, а Рауль писал объяснение о причинах и путях своего бегства в Германию.

Поздно вечером на машине Пайчера выехали в Хеб. Дома, в присутствии Рауля, дядя предупредил жену, как и советовал ему зять: о приезде племянника никому не рассказывать. Позже разведчик узнал: его тщательно проверяли, даже сравнивали письменные объяснения с теми, что были записаны на магнитофон в кабинете Пайчера при первой встрече с ним. Но когда Пайчер получил сообщение из Берлина, что Оскар Болдман был агентом немецкой разведки и длительное время находился в Советском Союзе по ее заданию, он стал относиться к Раулю более доверчиво. Особенно это стало заметно после того, как Пайчер с женой и дочерью несколько дней гостили у Болдманов, отмечая совершеннолетне Греты. Молодой, красивой девушке Рауль понравился. Очевидно, отношение к нему дочери и меркантильные планы толкнули Пайчера на служебное преступление, суть которого была такова.

В разгар курортного сезона на окраине Карловых Вар врезалась в угол дома легковая машина с иностранным номером. Об этом сообщили Пайчеру, ведомство которого занималось иностранцами. Он лично выехал на место происшествия. Там ожидали инспектор полиции и врач. Потерпевший вскоре скончался, но от него еще несло спиртным, и врач сделал заключение: «Погибший находился за рулем в состоянии сильного опьянения». При осмотре машины и вещей в чемодане и бумажнике обнаружили большую сумму долларов и книги на английском языке. Это послужило основанием комиссару забрать все материалы по этой аварии в распоряжение политической полиции. Погибший, некий Рауль Шлезингер, интересовал Пайчера меньше всего. А упустить возможность завладеть такой суммой долларов было выше его сил.

С тех пор документы Шлезингера, доллары и акт о его смерти, который Пайчер также, предусмотрительно сославшись на особую серьезность дела, забрал в свое распоряжение, лежали в его личном сейфе. К долларам он пока не прикасался, хотя и не намеревался расставаться с ними. Комиссар тянул время, выжидал, рассчитывая, что эта авария затеряется среди десятков подобных, которых в Карловых Варах было немало, особенно в летний период, когда город-курорт посещало много иностранцев.

Спустя полгода в руки Пайчера попали документы, из которых явствовало, что разыскивается незаконнорожденный сын владельца рыбного промысла и консервного завода, расположенного на острове Рюген в Балтийском море, некий Рауль Шлезингер. Рыбопромышленник перед смертью завещал все свое состояние единственному наследнику. Пайчер вспомнил об аварии на окраине Карловых Вар и достал из сейфа документы погибшего. Сомнений не было: это одно и то же лицо.