— Витька, прошу…

— Уже заканчиваю…

Понятия «заканчиваю» и «начинаю» для Пудова равнозначны, вернее, второе явно пересиливает первое. Завершив повествование о непробиваемой певице, Витька без передышки переключился на завалы книг, которые мало кто покупает, и перешел к обзору криминальных новостей.

Журналист он — всеядный, лезет во все дырки, неважно, куда они ведут: в культуру либо в спорт. По этой причине пользуется неиссякаемым авторитетом в редакции и в Союзе журналистов.

— Все! Умолкни или применю силовой прием! — вне себя заорал я, хватая валяющуюся на телевизоре пыльную тряпку.

— Стой! — предупреждающе вскинул Пудов обе руки. — Ты ведь сам попросил об"яснить мое исчезновение… Умолкаю… Только два слова, ладно?

— Два и не больше!

— Ты кому говорил о том, что будешь ночевать у меня?

Я обомлел.

— Что произошло?

— Ничего особенного. Позвонили и попросили тебя к телефону. Естественно, я спросил: кто? Ответили: по делу, из союза писателей. Поинтересовались, когда будешь, обещали перезвонить… Почему ты так разволновался? Связано с женщиной, да? Признайся, кому из них дал мой номер телефона?

Действительно, женщина… Единственный человек, знающий, где в случае необходимости меня можно найти — баба Феня. Прямо с московского вокзала позвонил ей и попросил: если меня будут искать, сообщить номер телефона Пудова.

Никто не перезвонил. Видимо, пастухи убедились в том, что «объект» остановился у Пудова и успокоились. Не навсегда, конечно, на время. Но я все-таки терпеливо просидел в обнимку с телефоном до полуночи. Никто не позвонил.

Рано утром распрощался с Грушей и уехал в Дремов…

Домой заявился в полдень. Злой до головной боли, голодный до тошноты. Не здороваясь с разгуливающим по коридору дедом Пахомом и не заглянув на кухню, откуда доносились призывные позвякивания посуды, я заперся на ключ в своей берлоге.

Прежде всего, набить ноющий желудок. Поставил на плитку кастрюльку, достал из холодильника пакетик горохового супа. Пока не вскипела вода занялся бумагами. Просмотрел конец рукописи, как говорится, вошел в ритм работы.

Не успел прочитать пару строк — вкрадчивый стук в дверь.

Открыл. На пороге — баба Феня с подносом. Тарелка с домашими пельменями, поджаренные гренки — не чета осточертевшей «пакетниковой» диете. Аромат зашекотал в носу, изгнав из меня все прочие мысли.

— С приездом, Игнатьич. А я заждалась — не едешь и не едешь…

Говорит, а в глазах — затаенный вопрос: что узнал о Верочке, какие хорошие-плохие вести привез. У Аграфены Николаевны — свои вопросы, у меня — один единственный.

— Кому вы давали московский номер телефона?

— Никому, Игнатьич, как перед Богом — никому… Что приключилось?

Наверно, выражение моего лица напугало старуху — сердитое и даже грозное. На подобии судебного обвинителя, требующего для подсудимой пожизненного заключения.

Если она говорит правду, кто еще может сообщить пастухам номер пудовского телефона? И вдруг я прозрел: еще один человек знает его — моя бывшая жена. Следовательно, ее сынок.

Мне стало жаль старуху. Если она даже сообщила кому-нибудь телефон Пудова — в чем провинилась? Ведь я дал его именно для людей, которые поинтересуются мной.

— Успокойтесь, ничего не произошло. Просто интересуюсь… Что у вас новенького?

Баба Феня поставила поднос на стол рядом с машинкой, осторожно отодвинула в сторону пачку бумаг. Присела на краешек стула, сложив на коленях узловатые, сморщенные руки.

— Много чего, уж и не знаю, с чего начать?

— Неважно с чего. Слушаю?

— Вчерась ходила на рынок. Пенсию принесли и мне, и старому. Вот и порешила накупить круп, мучицы да овощей. Возвращаюсь, а какой-то парняга в нашем замке ковыряется. Увидел меня — не убежал, стоит и ухмыляется. Да еще брешет, шкодливый псина. Будто новым замком интересуется. Старик сговорился с какой-то фирмой — вставили хитрый израильский. Я пригрозила паскуднику милицией. Куда там — еще пуще заулыбался. Но все же ушел.

Две странности. Первая, главная — откуда старый пенсионер взял немалые деньги на установку дорогостящего замка? Дала Надин? Сомнительно. Кокетливая химико-торгашка — довольно прижимистая особа. И — вторая: зачем преступникам интересоваться входом в коммуналку, где нечем поживиться? Ради спортивного интереса, что ли?

Но эти размышления отступили под натиском неожиданной догадки. Я был почти уверен, что замком интересовался пасынок.

— Парень — блондин? Или — рыжий?

— Чернявый, Игнатьич, такой черный, будто из Чечни пришкандыбал.

Значит, не Виталька, с непонятным облегчением подумал я, он блондин с рыжеватым оттенком. Остальное, меня не интересут. Пока не интересует.

— Еще что?

Старуха неодобрительно пожевала сухими губами. Будто выругалась в мой адрес. А еще книжки пишет, никакого тебе терпежу, торопит, подгоняет. Она достала из кармашка халата конверт, молча положила на стол.

Обычный конверт, с марками, но без штемпеля. Значит, доставлен «нарочным» и брошен в почтовый ящик. Внутри — листок бумаги с одной строчкой, написанной печатными буквами. «Отдай коробки, вернем девчонку». Конечно, без подписи и даты.

— Что за коробки?

— А я знаю?

— Что сказал дедушка?

— Как всегда, фыркнул. И — все. Старая рухлядь без понятиев. Врачи сказали: старческий склероз.

— Понятно. Вернее, не понятно… Еще что?

— Приходил из уголовки пузатый мужик, спрашивал тебя. Признаюсь, я испугалась: вдруг что-нибудь недоброе с внучкой. А он — по делу, мол, к писателю, по литературному делу.

Все ясно — Гулькин навещал для обсуждения прочитанной им моей книги. Нужны мне сейчас эти «читательские конференции», как нашему коммунальному коту Муру второй хвост или пятая нога.

— Просил что-нибудь передать?

— Да… Пусть, мол, господин Бодров заглянет в милицию — для него есть новости… Может быть, Верочку нашли, — моляще заглянула мне в лицо старушка. — Ты бы сходил, а? Вишь, как уважительно относятся — господином кличут.

Обязательно схожу! Вот только выпытаю у старой остальные новости, которыми, она набита, как наволочка подушки пухом. Или колючими перьями?

— Как поживает моя соседка?

Баба Феня поджала тонкие губы, нагнала на лоб дополнительные морщины. Знаю — не любит она кокетливую коротышку, подозревает во всех женских грехах, начиная от мерзкого разврата и кончая намазанным лицом.

— Что ей деется? Мужиков ищет, каждому готова подставиться. Гляди, паря, мужик ты молодой, как бы Надька не уволокла тебя в свою постелю. С ее станется — повертит задницей, задерет повыше свои вымя — какой мужик устоит? После станешь жалиться — ан поздно.

— Зря вы так. Надин, как и любая женщина мечтает выйти замуж, создать семью. Что в этом зазорного?

— Семью, баешь? Разгуливает с молоденьким парнишкой, мечет на него взгляды, а он ей почти в сынки годится. О какой-такой семье говоришь?

Внутри у меня появилась острая игла и ну колоть в одно и то же место. Я уже точно знаю, кого «совращает» Надин, с кем прогуливается, маняще покачивая выпуклыми бедрами.

— Кто такой этот парень?

— Да ты, Игнатьич, знаешь его. Приходил недавно — цельный час разговоры разговаривали да чайком их промывали. Виталькой его именовал.

Все знает старая, все подслушала и подсмотрела. Даже наше с пасынком чаепитие умудрилась засечь. Ради Бога, пусть старается — все ее трофеи пойдут в мою копилку.

— Больше никто не беспокоил?

— Как же, как же, — заторопилась Аграфена Николаевна выплеснуть остающиеся сведения. — Приходил… как его по нынешнему кличут? Понсор ентого самого сатанинского конкурса…

— Спонсор? И что он сказал?

— Деньги принес. Большие денежки, — баба Феня развела худющие руки, между которыми, наверняка, уместится десяток миллионов баксов. — Повинился — не доглядел, не обезопасил… чемпионку. Потому и платит.