С издательствами, в которых лежат мои рукописи, недавно беседовал, все проблемы решены, необходимость дополнительного общения — минимальна. Рецензии, наверняка, еще не готовы.

Сыщики беспокоить не станут — неделю тому назад встречались на брифинге. Звонка от Машеньки не дождешься — гордая она женщина, самолюбивая, мучиться будет, но первая ни за что не позвонит.

Ожидать беспокойного запроса от Геннадия Викторовича, пожалуй, рановато…

Скорей всего, Гулькин. Спешит пообщаться со спасенным им писателем и получить от него причитающуюся дозу благодарных восхвалений. С удовольствием! Федор заслужил не только хвалебные слова, сегодня же презентую ему «полное собрание» своих книг…

В уголовном розыске я успел так намозолить глаза, что меня пропускали без формальностей и встречали благожелательными улыбками. Похоже, обычный посетитель превратился в штатного сотрудника. И я самым бессовестным образом пользовался приветливостью сыщиков: незряче глядя в сторону, проходил мимо контролера, без предупреждающего стука в филенку двери появлялся в кабинете Федора. Короче, вел себя беспардонно.

На этот раз кабинет Гулькина заперт на ключ. Проходящий мимо худощавый мужчина остановился.

— Вы к Федору Васильевичу? Сейчас он не выезде… Но я в курсе дела: открою, можете звонить.

Через несколько минут я занял место Гулькина и придвинул к себе аппарат связи с Москвой. Нет худа без добра — не придется Федору маяться в коридоре или придумывать доклады начальству. На удивление скромен сыщик: считает, что его присутствие мешает писателю беседовать с полной откровенностью.

Как всегда, Василий «дежурил» возле аппарата. На подобии дневального по роте в армии. Голос — неизменно бодрый, но я успел изучить отставного деьектива, понял: бодрость напускная, на самом деле, чем-то встревожен.

— Почему не приехал? — угрюмо спросил он, опуская «здравствуй-как живешь». — Я ведь просил.

— Не получилось. Встретимся — расскажу… Сейчас слушай внимательно…

— Только при встрече, — прервал меня Стулов таким тоном, что я понял: разговор не получится. — Когда?

— Завтра. Сегодня занят другими делами…

— Смотри, как бы эти «другие дела» не оказались последними в твоей сумбурной жизни… Ну, да, ладно — ожидаю завтра к двенадцати дня. Не появишься — считай, наш договор расторгнут… Будь!

Короткие гудки — типа выразительных ругательств.

Что имел в виду Васька под «последними» моими делами? Ответ один — некую опасность… От кого? Каким-таким способом? После «обезьянника», милицейских дубинок, вонючей камеры и общения со злющим, похожим на посаженную на цепь собаку, следователем мне ничего не страшно.

Что предстоит сделать сегодня?

Я «перелистал», будто страницы записной книжки, продуманные утром задания. Ага, вот оно: спонсор. Познакомиться с мужиком с проседью в прическе, попытаться вскрыть его, как вскрывают банку консервов. Авось, выпытаю причины странного интереса его и пасынка к уродине, торгующей на вокзале косметикой и лекарствами. Если повезет, узнаю подробности странного разговора в магазине. По моему, именно в беседе спонсора с девушкой спрятан стержень ее похищения.

Но как выйти на меченного господина?

В моем распоряжении два источника: бывший дом политпросвещения и баба Феня. Что касается первого — маловероятно. Там, небось, уже успели позабыть и конкурс красоты и его спонсора. А вот у Верочкиной бабки могут сохраниться афишки и проспекты. С непременным указанием «финансового обеспечения» торжества.

И я поспешил домой. Предварительно сделал солидный крюк — заглянул на привокзальную площадь. Неужели успел соскучиться по горячей соседке? Рановато, со времени ночного общения и десяти часов не прошло. Просто захотелось еще раз убедиться в ее непонятных связях с пасынком. Вдруг Виталий находится «на посту».

На площадь выходить не решился, осторожно высунул голову из-за угла. Так и есть, я не ошибся: пасынок на месте, стоит рядом с коротышкой, развлекает ее светской беседой. Надин отвечает слабенькими улыбочками, подсовывает ухажеру флаконы и коробочки.

Мужика с белой отметиной на башке не видно, но я почему-то не сомневаюсь — притаился поблизости. В засаде. Резерв Верховного Главнокомандования.

Послущать бы, о чем распинается Виталий, но нельзя — слишком опасно. Не дай Бог увидит и сразу заподозрит неладное. Поэтому я издали полюбовлся щебечущей парочкой и отправился своей дорогой. Шел и ломал голову, изобретая и отвергая все новые и новые версии. В их основе — традиционный треугольник: пасынок, спонсор и, в вершине — коротышка. Правда, треугольник не любовный, скорей всего — криминальный. Почему именно эта троица связана с криминалом я не знал — работало предчувствие.

Бабы Фени дома не оказалось — совершает обычный променад по рынку, общается с такими же престарелыми подружками, разминает застояшийся язычек. Ее можно понять — с мужем не поговорить: тот выдают два слова в час да и те — с из"яном. Отношения между двумя женщинами в нашей квартире напоминают рычание друг на друга двух собак. Я целыми днями либо в бегах, либо — в обнимку с «тарахтелкой».

В коммуналке — предгрозовая тишина.

Дед Пахом бездельничает. Сейчас он один, никто не дергает, не воспитывает. Прогуливается по коридору, загляывая во все углы. Пройдет мимо туалета — оглядит унитаз, заглянет в ванную — проверит сохранность душа. Особое внимание — кухне. Здесь есть на что посмотреть: газовая плита, холодильники, столы, полки, табуреты. В коридоре даже топочную дверку бывшей печи освидетельствовал.

— Баба Феня скоро придет?

Удивленный взгляд, пожевывание вялыми губами. Дескать, откуда знать, появится — сам услышишь. И не только ты один — весь под"езд.

— Скажите, Пахом Сергеевич, у вас случайно не сохранились афишки о конкурсе красоты?

— О чем?… это самое… То-то оно… не знаю… Возвернется… она-то… Феня — знает…

Постепенно я привык к манере старика излагать свои мысли. Если выбросить «это самое» и «то-то оно», плюс полдюжины таких же ничего не говорящих словосочетаний, вполне можно разобраться. Ведь понял же я его информацию о судьбе коллекции орденов погибшего дипломата

— Все же посмотрите, вдруг найдется.

Дед Пахом согласно кивнул и зашаркал в свои комнаты. Поскольку он выразительно прикрыл за собой дверь — вход туда воспрещен. А мне страшно захотелось поглядеть тайник, в котором Сидоровы держат свои бумаги. Может быть именно там лежит, якобы, утерянный альбом с фотоотпечатками злополучной коллекции, лежащей в несуществующем фундаменте.

Ничего непонятного — обычное любопытство.

Прошло пять минут… десять. Наконец, старик появился в коридоре. На вытянутой руке с торжествующим видом несет афишку. Даже шаркает подошвами тапочек меньше, даже согнутая спина распрямилась.

— Вот она… это самое… лежит… то-то и так… в шкафчике… Старуха… язви ее в это самое… спрятала.

Я выхватил из руки деда афишку, торопливо поблагодарил его и понес добычу в свою берлогу.

Ага, вот оно! Внизу под об"явлением о конкурсе крупным шрифтом напечатанно: спонсор конкурса — фирма «Богатырь».

Через полчаса я расхаживал возле под"езда, в котором располагается офис фирмы. Ходил и прокручивал в голове предстоящую беседу с президентом.

Задача предстоит нелегкая: не дай Бог вызвать минимальное подозрение, которое мгновенно развалит построенный мною карточный домик. Придется мешать ложь и правду, желаемое и действительное, сбить для мужика с белой отметиной на голове адский коктейль, вкусный и отравленный, одновременно.

Голобедрая секретарша, оценивающе оглядела незванного посетителя. Будто просветила рентгеновскими лучами. Останется шеф недоволен неразрешенным визитом — вылетишь с работы. Сейчас претенденток на высокооплачиваемое место хоть пруд пруди.

— Прошу представиться.

— Бодров Павел Игнатьевич, писатель… Год и место рождения не обязательно?

Девица испустила пробный смешок. На всякий случай. Писателей в России не так уж много, обижать их не стоит, шеф не похвалит.