Когда она билась в рыданиях на широченной кровати в предоставленной ей коннате, невольно услышала за стеной оживленную беседу между хозяйкой и Айвазяном. «Опекун» сокрушался — продешевил, слишком мало запросил за такую конфетку, которая вдобавок ко всем своим прелестям — победительница конкурса красоты. Одно только это звание позволит хозяйке взвинтить цены.

Только тут Верочка все поняла.

— И все же не особенно загружайте новую шлюху, — понизив голос, неожиданно потребовал «спонсор». — Она мне понадобится для другой цели

— Заплатить столько баксов и не загружать?

Голос бандерши не такой, как при первом знакомстве — резкий, скрипучий. Айвазян говорит не менее резко, с угрожающими интонациями.

— Гляди, сука, не переиграй. Делай, как сказано, не то раскатаю твое заведение по бревнышку!

Больше ничего Верочка не услышала. В глазах забегали черные точки, она перестала ощущать свои руки и ноги, будто провалилась в черную пропасть. В себя пришла вечером. Недоуменно оглядела незнакомую обстановку. Кровать, тумбочка с настольной лампой, в углу — умывальник, рядом висит зеркало. Куда она попала, к кому? А где баба Феня и дед Пахом?

Вспомнила. Господи, какая же она дура? Наивная, доверчивая. Обвели ее вокруг пальца, продали в бордель, как продают породистых собак и кошек. Сейчас скромная коммуналка казалась ей такой милой, что снова покатились слезы.

Несмотря на требования похитителя и на туманные обещания бандерши, на следующий вечер ее подложили под немолодого, одышливого мужика. Подложили в буквальном смысле слова — насильно. Два охранника, обслуживающих заведение постарались. Потом — под худющего старика-полуимпотента. Потом…

Охотников попользоваться телом мисс Дремов оказалось предостаточно. И это не взирая на бешенную стоимость ее сексуальных «услуг»! Мужики менялись с такой быстротой, что она не успевала запоминать их.

Айвазян не появлялся. Скорей всего, начисто забыл о существовании «королевы», занялся другими аферами, сулящими большую выгоду.

Работать, девочка, работать, твердила ей хозяйка, пользуйся своей молодостью, постареешь — никто не позарится. тогда ничего не заработаешь. И сооблазнительно шептала о тысячах баксов, положенных на счет новой проститутки в каком-то коммерческом банке.

Верочке все было безразлично: и мужики, которых она вынуждена была обслуживать, и деньги, которые, якобы, накапливались. Бабу Феню и деда Пахома она старалась не вспоминить — стыдно!

Постепенно она успокоилась. Все равно ничего не изменить, придется терпеть. Новой путане пошили несколько модных платьев, отвели более удобную комнату. «Нагрузку» сократили. Наверно, хозяйка все же страшилась Айвазяна, не хотела обострять отношения с ним.

Однажды Верочка поинтересовалась состоянием своего банковского счета. Одновременно, спросила: сколько нужно выплатить для того, чтобы обрести свободу? Последовал туманный ответ: пусть работает, не думает о зряшном, наступит время, когда хозяйка подобьет бабки.

И еще одна мысль билась в голове «королевы красоты»: не забеременеть. Правда, ее кормили таинственными таблетками, но она не особенно верила им…

— Какая мерзость! — вырвалось у меня, когда Верочка замолчала. — Неужели все это останется безнаказанным?

Гулькин поморщился. Похоже, исповедь девушки не произвела на него особого впечатления — на нелегкой службе в уголовке он и не такое видел, не такого наслушался. Обычная картинка современной рыночной житухи. Все продается и покупается: недвижимость и «движимость», включая людей.

— Простите за грубость, Павел Игнатьевич, но вы не в меру наивны. Чтобы привлечь к ответственности за проституцию нужно схватить девицу не только во время совершения полового акта, но и в момент расплаты с ней клиента… Что же касается «похищения» — кто докажет, что девушку обманули? Кто? Она ведь, на самом деле, захотела поступить на высокооплачиваемую работу. За что и поплатилась. Нет слов, жалко девчонку, но… не больше… Единственная зацепка — убийство телохранителя, но нужно доказать причастность к убийству вашего красавца. Ну, это уже наши проблемы. На ближайшее будущее. Сейчас столько убивают, что прокуратуры и суда буквально завалены уголовными делами…

— И все же… Разве можно оставить без наказания мерзкое преступление? Есть же у нас, в конце концов, законы…

— Есть, — безмятежно согласился Гулькин — Именно поэтому ничего нельзя сделать. Ладно, Павел Игнатьевич, подумаем.

— Собирай вещи, — повернулся я к Верочке. — Поедешь с нами…

Девушка медленно поднялась, подошла к двери.

— Нет, дядя Паша, никуда я не поеду. Теперь у меня нет ни родных, ни другой жизни. Ну, сами подумайте, как я покажусь на глаза бабушке? Сгорю со стыда! Лучше останусь здесь. Я уже привыкла… А вы поскорей уезжайте — с вами могут расправиться, как с Петей…

Уговаривать, заставлять — бесполезно. Похоже, уже принято твердое решение, которое никакими силами не изменить. Лицо новой проститутки будто закаменело, слезы просохли и в глазах — неженская жесткость. Ладно, пусть пока все остается, главное нам с Гулькиным известно: место, где находится беглянка.

В одном Верочка права — нужно уносить ноги, вполне могут живыми не выпустить, Что до девушки, то я поклялся поднять милицию, прокуратуру, дойти до высоких сфер, но добиться освобождения глупышки, попавшей в паутину ловких дельцов. Нагряну в заведение с оперативниками, заставлю хозяйку притона признаться в совершенных ею преступлениях. Если понадобится, не постесняюсь применениь самые настоящие пытки. Торговка женским телом заслуживает соответствующего наказания.

Пусть сторонники прав человека хоть до упаду твердят о недопустимости издевательства над преступниками, пусть привлекут меня к уголовной ответственности. На все согласен. Небось, постигла бы дочерей этих миротворцев участь Верочки — заговорили бы по другому…

— Уходим? — спросил Федор, доставая пистолет. — Вы, конечно, без оружия?

— Не брать же мне с собой пишущую машинку, — несмотря на непростую обстановку, пошутил я.

Девушка будто смотрела в воду — когда мы с Гулькиным появились в приемной, выход в холл блокировали четверо амбалов с ножами и кастетами. Пистолетов не видно, но я уверен — они обязательно появятся. Угрожающие взгляды, собачье ворчание, матерщина — все это наглядно показывает намерения охранников борделя.

За их спинами черной вороной металась хозяйка.

Видимо, каракатица подслушала наш разговор с девушкой и сполна оценила грозящую ей опасность. Заведение до отказа забито клиентами, все проститутки в ходу, да еще признание этой дряни Гнесиной. Сыскари, о том, что нежелательные посетители именно они, могут лишить ее средства добывания немалых денег. Убить, по тихому вывезти за город, закопать в лесу — единственное спасение.

— Только тихо, мальчики… Не стреляйте — напугаете клиентов… Ножиками их, ножиками…

«Мальчики» медленно пошли нам навстречу. В третий раз на меня глянула смерть, черная, неминуемая. Она затаилась на острых ножах, шипах кастетов, в стволах пистолетов, готовых выцпрыгнуть из карманов курток.

Где же Семен? Почему телохранитель, приставленный ко мне Доцентом, не спешит на выручку?

— Назад!

Гулькин резко втолкнул меня в коридор, откуда мы только что вышли, запер двери и с пистолетом в руке прижался к стене. Я невольно последовал его примеру.

В дверь ломились с такой силой, что создавалось впечатление — бьют огромным тараном.

— Выходите, падлы! Все одно — кранты.

— Хмырь, тащи со двора бревно… Просадим…

— Стреляй!

И — карканье хозяйки.

— Нельзя стрелять… Коиенты… Лучше — с черного хода… Один здесь постережет, остальные с заду… Пошли, покажу…

Значит, существует черный вход? Если бандиты проникнут через него в коридор — действительно, кранты. Я вооружился невесть как попавшим в коридор массивным табуретом, шагнул было к комнате, в которой мы только что разговаривали с Верочкой, но Гулькин остановил меня.