Целую долгую минуту Ноа, моргая, смотрел на него, в то время как Ронан оглядывался, выловленный из сна. Постепенно сердце замедлялось. Ледяными прикосновениями к пальцам Ронана Ноа освободил его от остатков грез. Маска. Ронан не хотел приносить её с собой. Он должен был её уничтожить. Возможно, он мог бы сжечь её.

Ноа поднял её в оконном рассеянном свете и вздрогнул. Поверхность маски была забрызгана темно-красными каплями. «Чью ДНК, — гадал Ронан, — обнаружат в этой крови в лаборатории?»

— Твоя? — спросил еле слышно Ноа.

Ронан покачал головой и снова зажмурил глаза. Под закрытыми веками он опять видел ужасное лицо Адама, не Ноа. Из угла комнаты раздался звук. Не из того угла, где стояла клетка Чейнсо. И звук, непохожий на вороненка. Это было продолжительное, медленное царапание по деревянному полу. Затем стремительно, словно соломинкой по велосипедным спицам. Ткк-ткк-ткк-ткк-ткк.

Это был звук, который Ронан слышал прежде.

Он сглотнул.

Он открыл веки. Глаза Ноа уже были широко распахнуты. Ноа спросил:

— Что тебе снилось?

Гэнси проснулся до рассвета. Вот уже некоторое время ему приходилось вставать рано для командной практики, но он все еще иногда сидел, вытянувшись в струнку в 4:45 утра, готовый пуститься в дорогу. Обычно он бы потратил эти бессонные ранние часы на тихое перелистывание своих книг или поиски в интернете новых ссылок на Гледовера, но после исчезновения Энергетического пузыря он не мог заставить себя продуктивно работать. Вместо поисков, он отправился на улицу по мелкому дождю к раннеутренней Свинье. И он немедленно нашел утешение. Сколько же времени он провел, сидя вот так в машине, делая домашку перед тем, как идти на занятия, или стоя на обочине, или гадая, что будет делать, если так и не найдет Глендовера, чувствуя себя как дома. Даже когда машина не была на ходу, в ней равномерно пахло старым винилом и бензином. Когда он сел, дорогу в машину нашел одинокий комар и принялся звенеть у его уха, высокий тремоло против басов континуо дождя и грома.

Энергетический пузырь пропал. Глендовер был в нем — должен был быть — и он пропал. Капли стучали и растекались по лобовому стеклу. Он думал о дне, когда был ужален осами до смерти и все равно выжил. Гэнси копался в памяти до тех пор, пока не перестал ощущать трепет от шепота имени Глендовера на ухо, вместо этого, начав жалеть себя, у него столько друзей, а он, тем не менее, чувствовал себя очень одиноким. Он понимал, что ему удавалось утешать их, но никогда наоборот.

«А ведь именно так и должно быть, — подумал он, внезапно разозлившись на себя. — Все у тебя было просто. Чем хороша вся эта привилегированность, ты, испорченная неженка, если не можешь твердо стоять на ногах?»

Дверь Монмаута распахнулась. Ноа сразу же заметил Гэнси и неопределенно махнул. Похоже, это означало, что ему был нужен Гэнси, и, более того, в этом жесте чувствовалась срочность.

Пригнув голову под дождем, Гэнси присоединился к Ноа.

— Чего?

Еще взмах рукой. И они вошли внутрь.

Внутри несильные запахи здания — ржавых креплений, древесных червоточин, его мяты — перекрывал незнакомый аромат. Что-то влажное, странно насыщенное и неприятное. Возможно, это было привнесено дождем и влажностью. А может, в углу издохло какое-нибудь животное. Подгоняемый Ноа, Гэнси осторожно шагнул в главную комнату, вместо того, чтобы идти дальше на второй этаж. В отличие от второго этажа, на первом тусклый свет падал из маленьких окошек, находящихся высоко в стенах. Ржавые металлические колонны поддерживали потолок, расположившись широко, чтобы оставить место для всего, для чего комната была предназначена. Нечто существенное в высоту и ширину. Все было в пыли на этой забытой фабрике — пол, стены, движущийся воздух. Она была непривычной, просторной, неподвластной времени. Жуткой.

Ронан стоял посреди помещения спиной к ним. Этот Ронан Линч был не тем, кого Гэнси впервые встретил. «Этот Ронан, — подумал он, — был бы опасливо заинтригован молодым человеком, стоящим в пыли». Голова Ронана была склонена, но во всем остальном его осанка была настороженной, недоверчивой. Его злая татуировка зацепилась за черную футболку. Этот Ронан Линч был опасным и опустошенным созданием. Он заманивал тебя, чтобы занять твое место.

«Не думай об этом Ронане. Вспоминай другого».

— Что ты делаешь здесь, внизу? — спросил Гэнси, смутно нервничая.

Осанка Ронана не изменилась от звука голоса Гэнси, и Гэнси заметил, она была таковой из-за того, что он был крайне изранен. Мышцы выступали на его шее. Он был животным, готовым взлететь.

Чейнсо каталась в пыли у него между ног. Казалось, она билась в чем-то среднем между экстазом и конвульсиями. Когда она увидела Гэнси, то замерла и изучала его сначала одним глазом, а потом другим.

Снаружи пророкотал гром. Дождь барабанил по сломанным окнам над лестницей. Снова пахнуло влажностью.

Голос Ронана был плоским:

— Quemadmodum gladius neminem occidit; occidentis telum est[19].

У Гэнси была жесткая политика избегания всяческих склонений имен существительных до завтрака.

— Если пытаешься изобразить умника, ты победил. Это quemadmodum — «поскольку»?

Когда Ронан повернулся, его глаза были зажмурены. А руки были в крови.

У Гэнси случилось ясное алогичное мгновение, когда у него упало сердце, и он подумал: «Я не понимаю, кто из моих друзей реален». Потом разум возобладал.

— Господи. Это твоя?

— Адама.

— Приснившегося Адама, — быстро поправил Ронана Ноа. — В основном.

В дожде в темноте тени двигались по углам. Это напомнило Гэнси о первых ночах, которые он здесь проводил, когда единственный способ, которым он мог уснуть, был притвориться, что этой огромной комнаты под его кроватью не существовало. Он мог слышать дыхание Ронана.

— Помнишь прошлый год? — спросил Ронан. — Когда я сказал тебе… это снова может случиться?

Глупый вопрос. Гэнси никогда не забывал. Ноа обнаружил Ронана в луже крови, вены разорваны в клочья. Часы в больнице. Наставления и обещания.

Не было никакого смысла скрывать. Гэнси уточнил:

— Когда ты пытался себя убить.

Ронан один раз кивнул.

— Это был кошмар. Они растерзали меня во сне, и когда я проснулся… — Он указал на свои окровавленные руки. — Я принес это с собой. Я не мог тебе рассказать. Отец велел никогда не рассказывать.

— Значит, ты позволил мне думать, что пытался себя убить?

Ронан бросил на Гэнси весь вес взгляда своих голубых глаз, заставляя его понять, что он не получит другого ответа. Его отец велел никогда не рассказывать. И он никогда не рассказывал.

Гэнси почувствовал, как целый год изменился в его голове. Каждая ночь, когда он опасался за благополучие Ронана. Все время Ронан утверждал: «Это не так». Первым делом он ощутил злость на Ронана за то, что тот допустил такой непрерывный страх, и облегчение из-за того, что Ронан, в конце концов, не был таким странным созданием. Для Гэнси было легче разобраться с Ронаном, который может сделать сны явью, чем с Ронаном, который хотел умереть.

— Тогда почему… почему ты здесь? — наконец, спросил Гэнси.

Над головами что-то хлопнуло. И Ронан, и Чейнсо вздернули подбородки кверху.

— Ноа? — позвал Гэнси.

— Я все еще здесь, — ответил Ноа позади него. — Но ненадолго.

Сквозь непрерывное шипение дождя Гэнси услышал скрежет по полу наверху и удар, будто что-то упало.

— Дело не только в крови, — сказал Ронан. Его грудь вздымалась и опускалась вместе с дыханием. — Что-то еще вылезло оттуда.

Дверь в комнату Ронана была закрыта. Книжная полка опустошена, приклеена сбоку и сдвинута вперед. Книги наспех свалены в кучу рядом с опрокинутым телескопом. Все было тихо и серо, как дождь, пузырящийся на окнах. Запах, который Гэнси приметил еще внизу, был здесь, выделялся больше: заплесневелый, сладкий.