— Я плод вашего воображения, — сказал он ей.

Она кивнула.

Он чувствовал это, когда склонялся над БМВ Ронана Линча, припаркованной на стоянке Фабрики Монмаут, и смотрел идентификационный номер машины. Обычный номер состоял из семнадцати цифр, которые указывали, что это за машина, и где она была произведена. Номер данного БМВ состоял всего из восьми цифр и указывал на дату рождения Найла Линча. Серый Человек неосознанно порадовался этому.

Он чувствовал это, когда позвонил Гринмантл и кричал сердито и взволнованно о количестве времени, которого не вернуть.

— Вы меня слышите? — требовательным тоном спросил Гнирмантл. — Есть необходимость в моем приезде?

Серый Человек ответил:

— Генриетта — приятный городок.

Он чувствовал это, когда позволил себе войти в дом приходского священника Святой Агнесс и поинтересоваться у пастора внутри, исповедовались ли братья Линч в том, на что следовало бы обратить внимание. Шокированный священник издавал разнообразные шумы, когда Серый Человек схватил того и протащил через небольшую ламинированную столешницу в кухне, круглый стол для завтрака и через автоматическую кормушку для двух приходских кошек, Джоан и Димфны.

— Вы очень больны, — сказал священник Серому Человеку. — Я найду способ вам помочь.

— Мне кажется, — ответил Серый Человек, опуская священнослужителя на ларец с новыми молитвенниками. — Я уже его нашел.

Он чувствовал это, когда каждое устройство в Унынии Цвета Шампанского загорелось, как рождественская елка, вспыхивая, рыдая и пульсируя изо всех сих. Когда это впервые началось, его первой мыслью было: «Да. Да, именно это я чувствую».

А потом он вспомнил, зачем он здесь.

Вспыхнули огни, датчик резко подскочил, заголосил сигнал тревоги.

Это был не тест.

Медленно, неумолимо показания вытянули его из города, вознаграждая еще более мощным результатом. Серый Человек чувствовал это даже сейчас, в неизбежности охоты за сокровищем. Время от времени устройства зависали, данные мерцали. А потом, как раз тогда, когда он начинал подозревать, что аномальность исчезла навсегда, оставив его на произвол судьбы, измерители вновь взрывались светом и звуком, еще более сильными, чем до того.

Это был не тест.

Сегодня он найдет Грейворена.

Он это чувствовал.

В одиннадцать следующим утром Гэнси получил серию сообщений от Ронана. Первое было просто фотографией. Крупный план части анатомии Ронана, которую он раньше не видел.

С привязанным туда закрученным ирландским флагом. Это не было самое гротескное проявление национализма, но близко к тому.

Гэнси получил сообщение в середине чайных посиделок его матери. Одурманенный плохим сном на диване, ошеломленный сдержанной социализацией, творящейся вокруг, и преследуемый ссорой с Адамом, он не сразу осознал возможный смысл такой фотографии. Понимание только начинало пробиваться, когда пришло второе сообщение.

«Прежде чем ты услышишь это от кого-либо другого: я разбил Свинью».

Гэнси внезапно совсем проснулся.

«Но не волнуйся, чувак, я все взял под контроль. Передавай привет твоей маме от меня».

Во всяком случае, выбор времени был удачным. Потому что Гэнси унаследовал от своей матери крайнюю неприязнь демонстрации скверных эмоций на публике («Лицо каждого — это зеркало, Дик, стремись заставить его отражать улыбку»), получение новостей в окружении аудитории, тонкого фарфора и смеха дам в их пятьдесят подарило ему время, чтобы выяснить, как реагировать.

— Все в порядке? — спросила женщина напротив него. Гэнси моргнул.

— О, да, спасибо.

Не было таких обстоятельств, при которых он ответил бы на этот вопрос по-другому. Возможно, только если бы он обнаружил, что кто-то из его семьи умер. Возможно, если бы одна из его конечностей была бы отделена от тела.

Возможно.

Когда он передавал поднос огуречных сэндвичей от женщины справа к женщине слева, он задался вопросом, проснулся ли уже Адам. Он подозревал, что Адам не спустился бы, даже если и проснулся.

Его мозг проиграл изображение Адама, швыряющего фигурки на пол.

— Эти сэндвичи восхитительны, — сказала женщина справа женщине слева. Или, может быть, ему.

— Они из ресторана Клариссы, — автоматически ответил Гэнси. — Огурцы местные.

«Ронан взял мою машину».

В этот момент воспоминание о Ронане и его отвратительной улыбочке не казалось сильно отличающимся от Джозефа Кавински и его соответствующей грязной ухмылки. Гэнси пришлось себе напомнить, что у них есть очень существенные различия. Ронан был сломлен, Ронан излечился, у Ронана есть душа.

— Я так довольна стремлением поддержать местную пищу, — сказала женщина справа, наверное, женщине слева. Или, может быть, ему.

Ронан обладал очарованием. Просто оно было глубоко зарыто.

Очень глубоко.

— На вкус свежие, — добавила женщина слева.

Дело в том, что Гэнси знал, что происходило по пятничным вечерам, когда БМВ Ронана возвращалась с запахом горелых под давлением тормозов и сцепления. И он поэтому забрал ключи от Камаро с собой, когда уезжал. Так что это не было сюрпризом.

— И правда, преимущества здесь в снижении затрат на топливо и транспортировку, — произнес Гэнси, — это передается потребителю. И на окружающую среду.

Но что он имел в виду под «разбил»?

Мозг Гэнси был перегружен. Он чувствовал, как его синапсы[47] убивают друг друга.

— Можно только гадать о потерянных рабочих местах в грузоперевозках, — сказала женщина справа. — Передай сахар, будь любезен.

Передавай привет твоей маме?

— Я, конечно, чувствую, что есть необходимость местной инфраструктуры в обработке, и продажа продукции приведет к нулевым потерям рабочих мест, — рассуждал Гэнси. — Самой большой проблемой будет регулирование ожиданий людей в связи с сезонностью производства, которое они ожидают круглый год.

Отключка.

— Возможно, ты прав, — согласилась женщина слева. — Хотя мне нравятся персики зимой. Я тоже возьму сахар, если не возражаешь?

Он передал чашу комковатого рафинированного коричневого сахара от женщины справа женщине слева. Через стол Хелен активно показывала на сливочник, выполненный в виде лампы джина. Она выглядела свежо, как диктор новостей.

Подняв глаза, она поймала взгляд Гэнси, затем промокнула уголки губ салфеткой, сказала что-то своему собеседнику и встала. Она указала на Гэнси и махнула в сторону двери на кухню.

Гэнси извинился и присоединился к ней на кухне. Это была единственная часть дома, которая не была отремонтирована за последние два десятка лет, здесь всегда было темно и неопределенно пахло луком. Гэнси остановился у кофе-машины. У него тут же возникло отдаленное воспоминание о его гламурной матери, помещающей термометр кувшина для молочной пены ему под язык, чтобы измерить температуру. Время ощущалось неуместным.

За Хелен захлопнулась дверь.

— Что? — тихо спросил он.

— Ты выглядишь так, будто бы потратил свой последний чек радости.

Он прошипел:

— Что же это значит?

— Не знаю. Я просто проверяю.

— Ну, это не сработает. Не имеет смысла. И в любом случае, у меня множество чеков радости. Целый вагон.

Хелен спросила:

— Что там случилось, в твоем телефоне?

— Очень маленькое списание со счета радости.

Улыбка его старшей сестры ярко засияла.

— Видишь, работает. А теперь, тебе было нужно или не нужно убраться из той комнаты?

Гэнси слегка наклонил голову, подтверждая. Братья и сестры Гэнси хорошо знали друг друга.

— Всегда пожалуйста, — сказала Хелен. — Дай мне знать, если тебе понадобится подписать чек радости.

— Я, правда, не думаю, что сработает.

— О, я считаю, тут обещание, — ответила она. — Теперь, если ты меня извинишь, я должна вернуться к мисс Капелли. Мы говорим о пространстве адаптационного синдрома и эффекте Кориолис. Я просто хотела, чтобы ты знал, что упускаешь.