Дистим выпрямился, едва сдержался от того, чтобы плюнуть и скользнул вслед отдаляющимся воинам. Два десятка шагов он бесшумно нёсся между деревьев, затем идущий впереди воин поднял руку и Дистим замер, точно так же вскинув руку, повторяя его жест. Всё. Сейчас между воинами ровно по пятьдесят шагов. Этого достаточно, чтобы не пропустить реольца и при этом охватить как можно больший кусок леса.

Воин слева махнул рукой, Дистим снова повторил его жест, хоть и знал, что правей его только господин, который на него и не смотрит. А затем шагнул вперёд. И тут же оскалился в радостной улыбке.

«Не совсем бесполезен».

Кто-то прошёл здесь. Совсем недавно, смятая трава не успела распрямиться.

«Ну хотя бы это я вижу».

***

Пять вдохов я оглядывал найденный... Лагерь?

Для того, что я видел, слишком громкое название. Особенно после ставшего мне привычным лагеря нашей маленькой армии, когда за один день в пустом поле вырастали десятки шатров.

Стан? Табор?

Костёр, вокруг которого суетились те самые два десятка людей. Между деревьев были устроены открытые навесы от дождя из жердей и веток. Думаю, появись мы здесь на пару часов раньше, то услышали бы стук топоров.

Этого короткого осмотра мне хватило, чтобы понять, что ни под одним из реольских плащей не было шелка идара. Не то чтобы это точно гарантировало отсутствие проблем, но выжидать дальше я не собирался.

Хватило и того, что я успел увидеть.

Больше не стараясь идти бесшумно, я проломился через кусты, заставил всех впереди вскочить, бросить свои дела и схватиться за мечи.

А я же громко, с насмешкой спросил:

— И что же я здесь вижу? Реольцы на землях Скеро? Это я удачно зашёл.

Ближайший ко мне мужик, с густой и длинной щетиной, сглотнул и рванул с плеч плащ:

— Господин! Ваша милость, вы ошиблись. Это не наше. Это... Это мы с реольцев сняли, ваша светлость! Мы местные, тоже бьёмся за наши земли, господин. А плащи, как и остальное, добычей взяли.

Я рассмеялся на эту глупую лесть и глупые оправдания:

— Уже три месяца, как я гоняюсь за рельцами и за это время понял лишь одно. Сильней, чем реольцев, я ненавижу только вас, падальщиков.

Кивнул на самый большой навес, под которым горой были свалены котлы, сбруя, прялки, какие-то железки.

— Это вы тоже у реольцев отбили и теперь тащите вернуть владельцам?

Мужик снова сглотнул и принялся беззвучно разевать рот. Вместо него заговорил другой. Седой, лохматый, сам невысокого роста, но среди всех них, пожалуй, чище всего одетый.

— Ваша светлость, врать не буду. Жадность глаза застила. Не наше это, собрали в деревне пустой. Всё одно ведь сгинет там, заржавеет иль сгниёт. А так мы добро это к делу пристроим. Должон же кто-то теперь землю поднимать?

Справа раздался голос Гамиона:

— Господин, лгут. Обычные мародёры. Здесь у них две девки связанные. И что-то я не вижу на девках меток реольцев.

Замершие до этого мужики попятились, принялись озираться, тут и там за деревьями находя моих воинов. В броне, с мечами в руках.

Я хмыкнул:

— Ненавижу падальщиков. И лгунов, которые криво пошитые плащи выдают за трофеи. И сейчас таким умникам одно наказание — смерть.

Лохматый сверкнул глазами, но через миг рухнул на колени и принялся кланяться, вбивая голову в землю:

— Ваша светлость, Безымянный попутал, пусть наши имена дети забудут, если мы повторим такое. Господин, мы простые крестьяне, не губите! Жёны наши и дети без кормильцев останутся. Господин, вы ж так не только нас убьёте, с каждым ещё сам-пят, сам-шест сгинут. Они же без мужиков не потянуть хозяйство-то.

Я лишь скривил губы:

— Странное оправдание. Это что, я должен вас пощадить?

Лохматый поднял голову от земли и завопил:

— Судьям, судьям отдать, ваша светлость!

Я покачал головой:

— Откуда у меня на это время?

— Господин!

— Но ты не переживай. Уверен, ваш владетель не оставит вашу деревню без внимания. Переселит к вам старых солдат или молодых мужиков с другой деревни. Тех, что поумней и не отправились чужое добро и чужих девок по разрушенным деревням искать.

Снова подал голос Гамион:

— Они и пригреют ваших жён и детей.

Лохматый вскочил, схватился за меч, бросился на меня. И не только он.

Но это было глупо, хотя я бы тоже сражался до последнего.

Лишь пара из них хоть что-то умела с мечом. Они не продержались против моих воинов и десяти вдохов. И, уж конечно, я даже не достал своего меча.

Лохматый не мог быть идаром. Он неверно сжимал меч, неверно ставил ноги, неверно дышал.

И, уж конечно, он не мог быть одним из Великого дома Миус, которые использовали оружие, отравленное прахом Безымянного.

Его меч я перехватил голой рукой. Дар Хранителей делал мою кожу прочней стали. Не простолюдину, не знающему пути меча и даров, пытаться ранить меня.

Лохматый выпучил глаза, дёрнул меч, пытаясь освободить его из моей хватки.

Глупец, ни разу в жизни не видевший идаров в бою.

Я в ответ ударил его кулаком в грудь. Изо всех сил, что отмерили мне посвящение, тренировки и кровь десятков поколений.

Лохматого отшвырнуло от меня на десяток шагов. Он рухнул у самого костра, хрипя, бессильно царапая грудь и захлёбываясь кровью.

Мой удар проломил ему грудь и превратил его рёбра в острые обломки. Я равнодушно отвернулся от него и огляделся. Никто не ушёл.

Правда, некоторые оказались поумней лохматого и попытались прорваться, напав не на идара или воинов в богатой броне, а на Тощего. Но даже он убил своего противника, не получив ни одной раны. Растёт. Эдак к концу месяца можно будет его назвать младшим воином безо всяких скидок. Пусть порадуется.

Я повёл рукой:

— Освободите девушек, узнаем, из какой они деревни.

В шатре гонгана было тесно. Сегодня в нём собрались все командиры сборного отряда, гнавшего реольцев. Все его крупные командиры. Никого младше хёнбэна здесь не было. Но и так было тесновато. Впрочем, это была скорее вина шатра.

Гонган Крау повёл рукой, предлагая всем приглашённым рассаживаться вокруг стола. На нём была расстелена искусно начертанная карта.

Едва стих шёпот голосов, как гонган заговорил:

— Король благодарит нас за все сражения последних недель, — протянул руку в сторону. Расторопный слуга тут же вложил в неё свиток с большой королевской печатью. Гонган развернул его и дальше читал уже с листа. — Могучие идары Скеро, те, кому Хранители вручили долг защищать наши земли, я, Лавой Умбрадо, король Скеро, благодарю вас за мужество и силу, которые позволили очистить от реольских выродков центральные земли и загнать их в ловушку охотничьих угодий. Впереди последняя битва, которая окончательно докажет Реолу, как сильно он ошибся, зайдя так нагло на наши земли. Я верю в вас, идары Скеро, и ожидаю от вас победы и только победы.

Опустив свиток, гонган Крау внимательно оглядел собравшихся и негромко закончил:

— Слава королю Лавою.

Идары тут же вскочили, дружно рявкнули:

— Слава королю и долгих лет правления!

Гонган Крау скатал свиток и поинтересовался:

— Никто ничего не хочет сказать?

Ответом ему стало молчание. Гонган ухмыльнулся и махнул рукой:

— Садитесь, — едва идары опустились, как ухмылка исчезла с его губ. — Тогда я начну первым. В приказе короля есть приписка, что в качестве первой награды за победу над реольцами он дарует всем освобождение на три месяца от воинской службы и вы сможете вернуться домой на отдых. Можете сообщить об этом своим людям.

— Долгих лет правления королю Лавою!

Гонган Крау кивнул, и мягко, обводя всех внимательным взглядом, произнёс:

— Если кто-то посмеет сказать, что он более верен королю, чем я, то я без малейших сомнений брошу такому человеку вызов и накажу его за ложь. Но одно дело — официальные письма, которые рассылают писари короля, а другое дело суровая действительность войны. Этой странной войны.