Плетнев постарался не показать радости в открытую. Это решение подходило ему наилучшим образом.

- Уверяю, княгиня, суждению Николай Иваныча полностью доверяю-с.

Результатом этого разговора был матрос-вестовой, пожаловавший в приемную к главному хирургу Севастополя с письменной просьбой Нахимова придти к нему в приемную в управлении флота. На все расспросы о состоянии вице-адмирала матрос давал уверения, что тот уж верно не ранен и кажется здоровым. Пирогов, теряясь в догадках, все же захватил саквояж с инструментами и велел немедля заложить экипаж.

В нахимовском кабинете было двое: сам хозяин, флотский лейтенант, и молодая темноволосая сероглазая женщина, одетая в странного покроя плащ с желтой лентой по подолу.

Адмирал, желая выказать уважение, встал из-за стола.

- Николай Иванович, за то, что откликнулись - благодарю-с.

У Пирогова несколько отлегло от сердца. Он понял, что дело не в организме самого Павла Степановича.

- Так чем могу, ваше превосходительство?

- Ах, Николай Иванович, давайте без чинов-с. Вот, позвольте вам представить: Мариэла Захаровна, из далеких краев, женщина-врач. Просит предоставить ей больного, на коем она могла бы продемонстрировать умения. А это наш ведущий доктор, он, можно сказать, главный медицинский начальник всего города.

Молодая дама улыбнулась и сделала реверанс.

Брови хирурга поползли вверх. Он не знал ни одного университета Европы, где женщина могла бы получить медицинское образование.

- Позвольте осведомиться, сударыня, какое именно учебное заведение вы заканчивали?

- Николай Иванович, разрешите не называть университета, который я закончила. Что бы я сейчас не сказала, у вас будут веские основания мне не верить. Давайте проверим мои слова практикой. Надеюсь, у вас найдутся больные или раненые, полное излечение которых находится за пределами ваших возможностей. Предупреждаю: среди них могут оказаться такие, от лечения которых откажусь я сама. Также нежелательны больные с повреждением костной ткани. Вообще-то излечить их в моих силах, но это потребует долгого времени, а его-то, как понимаю, нет. Другое дело, к примеру, тяжелые ожоги - тут мои способности могут быть к месту.

Чувства хирурга к этому моменту являли собой густейшую смесь. То, что молодая женщина из чужих пределов - это было понятно. Именно оттуда ее заметный акцент. То, что у нее нет ни на пятак почтительности к старшим в чине и возрасте - ладно, имя Пирогова не так уж известно в заграницах. Но вот ее заявление насчет ожогов...

- Николай Иванович, Мариэла Захаровна уже опробовала свое искусство на присутствующем здесь лейтенанте Семакове. По его свидетельству: впечатляет-с!

Николай Иванович увидел возможность хоть какой-то проверки дерзких заявлений этой юной особы.

- А что с вами было, господин лейтенант?

- Старый шрам на руке, двенадцатилетний. Мария Захаровна свела его в считанные минуты, и следа не оставила. Николай Иванович, обращаю особое внимание: хуже не будет.

Последнюю фразу хирург отметил в памяти.

- Так как же вас называть?

- Мое настоящее имя - Мариэла. Но Мария тоже годится. Это имя хорошо знакомо любому русскому.

Пирогов решился.

- У меня есть условия.

- ?

- Я буду присутствовать на операции.

- Почему "операции"? Лечении, вы хотели сказать?

- Пусть так.

- Разумеется, я согласна, сама хотела вас об этом попросить. Но и у меня будут условия.

- Какие же?

Мягкий женский голос вдруг стал стальным. Разумеется, никто из присутствующих не знал, что интонации госпожа магистр скопировала у наставницы.

- Первое вы уже знаете: я могу отказаться от лечения. Но есть и второе, куда более важное. Тот (или те), от которого я откажусь, должен быть переведен в другое помещение на расстояние не меньше полусотни шагов. Отдельно от всех прочих моих пациентов. И ему не будет разрешено приближаться к товарищам, как бы он ни просил. Вплоть до выздоровления, конечно. И третье: после лечения я пропишу полный покой в течение какого-то времени. Никому, кроме меня и вас, не будет позволено входить в это помещение. И еще кроме тех, кому я разрешу это. Как вам такое?

Как раз условия были почти понятны, и Пирогов наклонил лобастую голову в знак согласия.

- С разрешения Павла Степановича...

- Да, конечно. Идите и доказывайте, Мария Захаровна. Сдается мне, что ваши знания флоту весьма потребны будут-с.

Все посетители вышли.

- Николай Иванович, опишите, если не трудно, характер тех болезней или травм, что вы собираетесь мне предъявить как экзамен.

- Извольте, сударыня. Но позвольте для начала предложить вам место в пролетке... Так вот: заряд пороха загорелся, и четверо нижних чинов получили сильные ожоги. У одного выжжены глаза. Второй: кисть правой руки сгорела чуть не до костей. Я всерьез думаю об ампутации. Ну, а третий и четвертый - просто ожоги лица с обугливанием кожи, за недели четыре должны восстановиться. Шрамы, понятно, останутся.

- Мне надо смотреть.

Больничная палата была громадной: на двадцать кроватей. Некоторые пациенты спали, но бодрствующие, как один, повернули головы и уставились на молодую странно одетую барыню в компании не с кем-нибудь - самим Пироговым, а уж тот пользовался несомненным и заслуженным уважением.

- Надо полагать, те четверо?

- Совершенно верно.

Не увидеть повязку на глазах у матросика было трудно.

Женщина бросила короткий взгляд на странную серебряную плитку в руке. В ее голосе зазвучали приказные нотки.

- Перевести всех четверых в отдельное помещение. Они же могут ходить, верно?

- Добро. Прохор, отведите их в большую операционную. До послезавтра оперировать в ней никто не будет. Уж для осмотра сгодится.

У магистра магии жизни были причины для такого требования. Сигнализатор однозначно показал: в палате имеется хотя бы один негатор.

Двое пациентов повели под руки третьего - того самого, что с повязкой на глазах. Четвертый шел сам. Впереди шагал санитар. Через пять минут вся группа вошла в операционную. Госпожа снова глянула и удовлетворенно кивнула - сигнала не было.

- Не желаете ли вымыть руки, сударыня? - с елейной улыбочкой осведомился Пирогов. Уж он-то знал предрассудки относительно этого дела.

Похоже, заграничная докторша не уловила иронии.