- Неплохо, но не обязательно. Я не собираюсь касаться больного руками.

Руки были помыты, по мнению хирурга, недопустимо быстро. Но он промолчал.

- Садитесь.

- А больно не будет? - храбрец-матрос, не побоявшись вспыхнувшего картуза с порохом, несколько устрашился непонятного доктора женского пола.

И вдруг совершенно неожиданно для всех присутствующих, кроме того, что с повязкой на глазах, женщина улыбнулась.

- Делать так, чтобы пациенту не было больно - часть моей работы.

Трое матросов переглянулись. Пирогов чуть поднял бровь.

- Итак, Николай Иванович, сейчас я... - тут женщина-врач замялась, с очевидностью подыскивая слова, - наведу на больного очень крепкий сон, поскольку мне нужна неподвижность...

- По-русски называется наркоз.

- Благодарю... теперь поглядим... ага... Николай Иванович, ну как же вы говорили "глаза выжгло"? Наружная оболочка сильно пострадала, верно; также... цветная оболочка...

- Радужная, с вашего позволения.

- Да, спасибо... но ведь хрусталик практически не затронут! И... задняя стенка... ну, вы понимаете... и нерв зрения целы полностью...

Пирогов уже не решился прерывать.

- Тут всего-то работы на... э-э-э... от получаса до целого часа. И еще хорошо бы подлечить ожоги лица. Лоток сюда!

Дальше на глазах потрясенного Пирогова страшная почерневшая роговица отпала; вместо нее начала нарастать нормальная. Иностранка то коротко задумывалась, то двигала в воздухе пальцами, то опять застывала. Потом вдруг обуглившаяся кожа превратилась в нормальную. Наконец, женщина разогнулась.

- Ну вот. Гляньте.

Глядеть было, собственно незачем. Бессмысленный взгляд, что и положено при наркозе, расширенные зрачки, но... полностью целые глаза. Как? Единственное слово, что приходило на ум Николаю Ивановичу, было "колдовство".

Тем временем женщина-врач стала раздавать команды:

- Наркоз продлится еще час. Потом пациент будет просто спать. Шести... нет, лучше восьми часов сна хватит на полное заживление. На это время, - и тут в голосе появилась уже знакомая присутствующим сталь, - никому к больному не подходить на расстояние ближе десяти сажен. Никому, кроме вас, Николай Иванович, меня, само собой, а также тех, кому я разрешу.

Пирогов наконец-то пришел в себя. И высказал то, что, по его мнению, было главным:

- Марья Захаровна, голубушка, научите!

Женщина улыбнулась грустной улыбкой, совершенно не вязавшейся с молодым лицом.

- Николай Иванович, вы сами не знаете, о чем просите. Позже я расскажу вам подробно, в чем тут препятствия, но главное из них: я не знаю, есть ли у вас способности к этой науке. Не обижайтесь: у меня на родине едва ли один человек из полутысячи имеет таковые. Хотя при вашем знании анатомии курс обучения занял бы совсем немного: лет пять, не больше. Ладно, оставим это на время. Унесите этого матроса на койку. Теперь займемся пострадавшей рукой...

Выражение лица матроса с перебинтованной рукой (он выбросил пылающий картуз за борт) сменилось: вместо страха в нем появилась надежда.

Пирогов вглядывался изо всех сил. Зрелище для любого, не связанного с медициной, было жутковатым.

Повязка была снята и полетела в услужливо подставленный таз. Туда же отправилась обугленная кожа, обнажив систему скрюченных связок, сухожилий и суставов. Врач, прищурившись, направляла то один палец, то другой на пораженные детали анатомии, и те на глазах заменялись новыми.

Пирогов совершенно потерял счет времени и очнулся лишь, когда прозвучал женский голос:

- Полный порядок. Теперь те же меры по недопущению посторонних. Повязку на кисть, дабы обеспечить ее неподвижность. После наркоза сон; на полное заживление понадобятся часов десять. Он может проснуться раньше времени - так пусть до срока кистью не шевелит. Теперь ожоги...

Прошел час. Еще двое пострадавших от огня мирно почивали в своих койках. А в кабинете Пирогова шел напряженный разговор.

- Марья Захаровна, дорогая, то, что вы сделали с глазами бедняги Федосеева - истинно чудо господне. Я и представить себе не мог. Да еще та рука... Христом-богом клянусь: хотел ее ампутировать. Ну, не в моих силах спасти такую... такое... короче, вы сами видели. Будь на то моя воля, сей же час принял бы вас на должность зауряд-лекаря, а то и кого поболее. Но есть к тому препятствие.

Магистр магии жизни умела держать себя в руках. Во всяком случае, в ее голосе звучало лишь вежливое любопытство:

- Какое же?

- Диплом, будь он неладен. Диплом об окончании европейского университета.

Мариэла не знала слова "диплом", но догадалась о его значении.

- Николай Иванович, как понимаю, мой диплом здесь недействителен?

Пирогов шумно вздохнул.

- Вы же из других пределов. Диплом, небось, не по-русски написан, да и ваш университет не знают.

- Но иметь частную практику мне не запрещается?

- А вот это можно, тут могу замолвить слово хоть и перед государем.

- Так вот вам ответ: буду лечить раненых за деньги (у кого есть) в любой день, кроме пятницы. В этот день - бесплатно. А также бесплатно будут лечиться те, на кого вы укажете. Имею в виду: особо важных пациентов. Просто больные из гражданских - тех не считаю. И за вами долг, Николай Иванович: вы обещали разрешить мне присутствовать на вашей операции.

- Ну, уж тут будьте благонадежны. А от вас я, в свою очередь, хотел бы знать: чего вы НЕ можете? Что вы можете - это я представляю.

Женщина наморщила лоб. Собеседник терпеливо ждал. Наконец, иностранка медленно заговорила:

- Одно ограничение вы уже знаете. Если пациент является источником... скажем, того, что заглушает мои способности, я совсем ничего не могу сделать. На такого я даже не наложу никакого конструкта. Второе ограничение: это я сама. Мои силы не беспредельны: если они исчерпаются прежде, чем я закончу работу, дело не будет сделано. К примеру, отрубленная голова: я свалюсь от истощения прежде, чем приживлю ее. Вот еще пример из практики: мою наставницу атаковали летящим с большой скоростью куском льда. Ее будущий муж принял на себя этот удар. Результат: полностью разорваны левое легкое, трахея и левый бронх, перебита аорта, сердце в куски, вылетело три позвонка, разорван пищевод, раздроблена грудина, лопатка, четыре ребра сломаны... ну, перелом четырех берцовых костей и оторванную стопу даже не считаю. Тяжелая контузия, само собой. На моей родине специалистов, способных вытащить такого пациента, я смогла бы пересчитать по пальцам одной руки...