Вечером после похорон супруга высказала вообще еретическую мысль:

— Если операция под личным патронажем самого министра здравоохранения, ничуть не сложная, закончилась смертью пациента, то каково людям в обычных больницах?

— Лучше не болеть. Спасибо, что мы пока сталкиваемся только с простудами, и у детей тьфу-тьфу, кроме…

Я осёкся, глянув на пятна зелёнки, густо усыпавшие лицо и руки Ксюши. Она температурила, что нормально при ветряной оспе. Главное, чтоб не заразился Андрей.

Следующим еретиком выступил Борис Черток. Конструктор с грустными еврейскими глазами, он отвечал у Королёва за системы управления, самое слабое звено ракетно-космической техники, когда они отказывали, проклятия обычно звучали так: «Опять этот чёртов Черток!»

Он, третий в иерархии после Королёва и Мишина, оказался и.о. руководителя объединения, в Подлипках временно занял кабинет первого зама, сесть на место Королёва вряд ли бы у кого хватило наглости. К нему я отправился в первый день после похорон и зашёл после производственного совещания. Люди выходили в приёмную придавленные и пришибленные, никакой гений риторики не вдохнул бы в них энтузиазма. Переживали все.

— Борис Евсеевич! — я выразительно глянул на последних сотрудников, норовивших ещё задержаться, и они неохотно удалились. — Как жить-то будем и чем вам помочь?

— Присаживайтесь, Юрий Алексеевич, реальность показывает — прилечь мы всегда успеем. Вы, кстати, первый, кто начал разговор с «чем помочь». Слетелись, стервятники, обгладывать Королёва, когда он ещё не остыл.

— Что оторвали первым?

— Пока не оторвали, но пытаются. Часть военных через голову Вершинина давит на Малиновского: выходи на правительство, меняем план пусков, отдайте хотя бы пять «семёрок» на военные спутники. «Южмаш»: коль у наследников Королёва всё брошено на Луну, дайте отмашку на производство двухступенчатых ракет на гидразине для вывода спутников.

— Дался им гидразин…

— Юрий Алексеевич, о том и речь! Я понимаю — тяжёлая ракета для редких и особо массивных грузов. Я также понимаю — баллистические ракеты, они вообще не должны летать, кроме пробных пусков, а лишь грозить Америке ответом на их «минитмены». Но регулярное использование ядовитых материалов… Моя бабушка сказала бы: ой вей.

— В ущерб Луне.

— Да, в ущерб. При Хрущёве советский народ получил два обещания: коммунизм и превосходство в космосе. Про коммунизм мне рассказали совершенно вражий анекдот, не сдадите меня?

— Расскажу гэбистам, они любят, но не сошлюсь на вас.

— Хорошо. Что такое советская власть плюс электрификация всей страны? Это коммунизм? Нет, это когда каждому всё и везде до лампочки, — он развёл ладони. — Мы, похоже, идём именно к этому варианту коммунизма. Я тут третий день вникаю в текущие дела, и мои седые волосы встают дыбом. Представьте, товарищ майор, нам не дадут изготовить и запустить двадцать ракет на выполнение первого этапа лунной программы, с посадкой хотя бы одного человека. Нет, по выпуску ракет мы отчитаемся, но не по расходам, посчитанным с выводом полезной нагрузки. И что будет? Королёв, быть может, и выкрутился бы, он отсидел на две жизни вперёд. А мне скажут: «Борух Евсеич, милости просим на нары!» Или просто дадут по шапке, если добрые.

— По какому поводу?

— Поводов вагон и маленькая тележка. Смотрите, если нам запланировано энное количество миллионов, мы обязаны их израсходовать или, по крайней мере, показать на бумаге, что они израсходованы. Если не можем, значит, план не выполнен. Мы не благодарность получим за экономию, а взыскание, и весь коллектив будет лишен премии. Королёв бы придумал, побежал в Совмин, чтоб расходы по пускам ракет для военных, если их у нас отберут, провели по другой статье. А у меня люди, лишённые премий, начнут разбегаться. Скажут, Боря, ты — шлимазл! При Сергее Павловиче не было такого. Или Мишину скажут, если успеет выздороветь и подставить свою шею вместо моей.

В мою голову, ещё не вполне пришедшую в норму после похоронных переживаний, просочилась мысль.

— Борис! Давайте нашу проблему превратим в преимущество. Я посоветуюсь с Келдышем, он поможет правильно преподнести это дело минфину, или кто там следит за цифрами. А давайте не держаться за ракеты! Они как раз неплохие. Зальём эти миллионы на доводку систем управления. Пусть говорят: вкладывать деньги в Чертока — что вводить инъекцию в протез, но, может, рискнём?

— Какой вы дерзкий, товарищ лётчик-космонавт… Да, говорят гадости за спиной, вслух — реже. Что вы конкретно хотите?

— Делаем посадку на Луну беспилотника, управляемого людьми с орбиты, и следующий полёт — с пилотируемой посадкой. На сэкономленные средства доведите связь и управление до уровня… ну, чтоб летать не так страшно было. Не промахивались, как танкером на орбите в прошлый раз. Хорошо, пусть без БЦВМ, но чтоб контакты не отваливались!

— О-ох… Вы понимаете, насколько возрастёт риск для прилуняющегося космонавта? Если сразу вторым ходом — человека?

— Да. Именно поэтому намерен лететь сам.

— Да кто же вас пустит? Вы — живая икона.

Он задел меня не на шутку. Наверно, мстил за «инъекцию в протез».

— Может, мне надоело быть иконой, торговать ебл… простите, торговать улыбкой и ничего важного не делать? Борис, мы дикими усилиями и неоправданным риском опередили американцев, но эта фора моментально исчерпается. Они уже довели до ума движки ракеты-носителя, сейчас начнут практические полёты. Военные ничего не заберут у NASA, потому что там финансирование по разным статьям, лунная программа не влияет ни на «минитмены» с «поларисами», ни на запуски автоматических спутников и станций. Они вырвутся, и хрен их догонишь!

— Американе… Да. Они могут. Тогда… — он недолго колебался. — Юрий, лучший памятник Королёву — вымпел с его профилем, положенный в лунную пыль рукой советского космонавта. Давай сделаем это. Хоть одно хрущёвское обещание воплотим. Вдруг не посадят.

Мы обговорили некоторые технические моменты, в том числе — чем озадачить Келдыша. К его мнению прислушаются, а Черток в совминовских кругах и в Президиуме ЦК вообще неизвестен.

— Юрий Алексеевич! Идёмте в лабораторию, кое-что покажу. Поймёте, почему у нас буксует бортовая электроника.

Там он снял со стеллажа и протянул мне две радиолампы.

— Видел что-то похожее. Что хотите этим сказать?

— Эта красотка со стеклянной колбой и стальным цоколем скопирована с американской лампы 6L6 компании RCA мохнатого тысяча девятьсот тридцать пятого года. А вот эта, с металлической крышкой и чёрной шапочкой для удобства вытаскивания — клон лампы LS50 фирмы Telefunken, нацистская Германия, тридцать шестой год, отлично усиливала речи Гитлера и Геббельса. Понимаете? Им почти тридцать лет! Каждая сидит в разъёме, как ни фиксируй её зажимами, разъём расшатывается от вибрации. Внутри видите — электродная система, элементы соединены точечной сваркой, тоже не любит тряску. Я молчу про стекло, для летательных аппаратов колбы делаются металлические, но… Представьте, они сильно разогреваются, в тепло уходят десятки ватт мощности. Вспомните эксперимент с разгерметизацией кабины «Востока». Лампы могут выйти из строя, потому что вакуум не проводит, соответственно — и не отводит тепло. Плату с полупроводниками ничего не стоит залить компаундом, она превратится в кирпич, пусть проиграем тридцать-сорок грамм веса, но это — монолит, там ничего не развалится и не отвалится. Да и греется не особо. Я слышал, вы забрасывали удочки про покупку технологий у японцев, о размещении заказов у чехов и восточных немцев?

— Моя удочка вернулась с голым крючком.

— Юрий Алексеевич, дорогой. Наседайте и в третий, и в четвёртый раз. Мы перешли к заказам электронных узлов у авиаторов, получается лучше, но не панацея! — он подбросил в воздух и поймал, не позволив упасть, лампу с обозначением 6П3С, украшенную звёздочкой и литерами ВП, то есть военная приёмка. — Они тоже ограничены элементной базой. Без современных полупроводников не создать ни нормальной системы управления, ни, тем более БЦВМ.