Моё назначение в полёт, но без высадки, получилось результатом компромисса, за меня стояли Вершинин, Каманин, Келдыш, идеологи — против, Косыгин стал на сторону вторых и тем самым решил исход дела.

— Милый, что случилось? — спросила Алла, подавая ужин. — Выглядишь, словно под машину попал.

— Под каток-асфальтоукладчик под названием ЦК КПСС. На Луне высажусь не я, а Леонов.

— Слава богу! Хоть не верю в бога, а помог. Нелюбов? Что Зине сказать?

— Даже не рассматривался.

— Ох-х-х… Спасибо партии и правительству, что ты не летишь.

— Почему? Останусь на орбите Луны и обожду Леонова.

Тарелка с салатом грохнулась на доски пола и разбилась. Нет, супруга не швырялась посудой, просто пальцы разжались. Она действительно очень переживает за меня.

Ну а что? Квартира в центре Москвы останется, машина. У неё приличная работа — хоть без высшего образования, но старший лейтенант медицинской службы. Сама как картинка, предмет заочного обожания тысяч советских мужчин, Алла не пропадёт, если что. И дети за ней как за каменной стеной, родители помогут — мои и её.

Но я вернусь. Надеюсь.

17

Январь тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Космодром «Байконур», пусковая площадка для тяжёлых ракет. Зимний ветер свистит в ажурных конструкциях мачт и опор, разбивая снежную крупу о белый блестящий корпус ракеты высотой более пятидесяти метров, к бокам которой крепятся два ускорителя втрое короче.

Вблизи заметно множество отличий у «Энергии-3» и «Дельта-Хэви». Внутри наверняка ещё больше, как и с другими американцами, у разработчиков нашей красавицы была лишь исчерпывающая документация по двигателям и устройству первой ступени «Сатурн-5». Например, у «Энергии», стандартизированной и под четыре боковых ускорителя, в конструкции центрального блока предусмотрены стрингеры для их крепления в максимальной комплектации, тогда тяга пяти двигателей РД-700 сравнивается с тягой первой ступени «Сатурн-5», что более чем достаточно для любых задач в обозримом будущем. Но такая связка ещё не испытывалась, и никто не рискует спешить, не желая повторить крах Глушко-Челомея.

Если бы в моей прошлой реальности ракета-носитель сопоставимой мощности появилась в начале семидесятых, пусть после проигрыша лунной гонки, но всё же, мы бы успели гораздо больше… Но что теперь об этом сожалеть.

И вот предоставлен второй шанс всё переиграть. Последний. Ну, точнее, предпоследний. Двадцать восьмого марта в Кремле откроется XXIII съезд КПСС, где развернётся борьба между умеренными реформаторами-рыночниками, то есть командой Шелепина и Косыгина, и консерваторами пост-сталинского толка. Успешная посадка на Луну и возвращение домой придадут прогрессивной фракции дополнительные козыри. Главное сражение развернётся за состав ЦК КПСС, где до сих пор хватает поплечников Хрущёва. Голосование списком, подготовленным Президиумом ЦК, не прокатит, начнётся поимённое обсуждение персоналий. Съезд из парадно-процедурного мероприятия превратится в арену, сор внутренних склок выплеснется наружу. Слышал и о других фракциях, обработке будущих делегатов — за кого голосовать.

Если наша миссия сорвётся, к началу марта на стартовых площадках Байконура будет стоять две другие заправленные ракеты — «Энергия-3» и «Восход». Для победы не только над американцами, но и над внутрипартийной оппозицией правительство на этот раз не экономит.

— Это — твоя? Красивая. И страшная.

Жену космонавта никто не пустил бы к стартовому столу, я выхлопотал Алле командировку на Байконур под предлогом участия специалиста из их института в медицинском сопровождении космонавтов для лунной экспедиции. Все всё понимали, но никто из одобрявших поездку не вставил палки в колёса.

— Почему — страшная?

— Как в дыму. Знаю, это просто кислород. Но там же и керосин, да? А тебя увезут на самый верх, и под тобой будет всё это…

— Не будет.

— Гагарин! Укушу. Твоя дурацкая манера бросить одну короткую фразу и оставить в неведении порой просто бесит.

— Я на этой не лечу. Во всех газетах же печатают фото ракет «Восток» и «Восход», они гораздо меньше, но только на них на орбиту вывозят людей. Они слабее, зато более отработанные. Повернись направо — вон, на горизонте чёрно-белая чёрточка в окружении мачт.

— Съездим поближе?

— Даже если не захочешь — съездишь. Ты же по протоколу сопровождаешь нас с Алексеем до старта.

— Ну… да. Она точно безопаснее?

— У неё к макушке приделана САС — система аварийного спасения. Фактически ещё одна ракета. Если хоть что-то при работе первых ступеней произойдёт не так, автоматика запускает двигатели САС, и та уводит корабль «Восход» от носителя, открывается парашют, мы через несколько минут мягко приземляемся в Казахстане, злые как черти от срыва миссии. Только не говори, что хотела бы мне такого.

— Что ты! «Всем на прощанье желаю удачи, жить без улыбки на свете нельзя…»

Алла, кутаясь в шубу от ветра, дрогнувшим голосом спела кусочек финальной песни из передачи «Кабачок тринадцать стульев», вышедшей впервые за день до нашего отлёта на Байконур. А голос дребезжал от холода или с трудом скрываемого волнения. Она не знала, будем ли мы смотреть следующий кабачок вот так же вместе, смеяться с детьми над шутками пана Директора, пана Гималайского, счетовода Вотрубы, слушать польские песни… Я и то был спокойнее, неоднократно провожавший в небо членов отряда космонавтов. Правда, отправлять себя самого — очень даже другие ощущения.

Нервотрёпка прибавилась после нескольких задержек. Сначала — из-за выявления технических неполадок. Наверно, ни разу так не контролировали подготовку ракет. КГБ не исключило версию теракта с крушением Ил-18, когда погибли Комаров, Мачульский и их сопровождение. На Байконуре царила шпиономания едва ли не хуже тридцать седьмого года, при малейшем подозрении на халатность, не приведи господь умысел, гэбисты немедленно хватали человека и изолировали без суда и следствия до дня запуска. Командир войсковой части, обслуживавшей пусковые комплексы, буквально рвал и метал, лишившись нескольких специалистов, остальные трудились в две смены, опасаясь пропустить хоть мельчайшую неполадку. А мы с Алексеем боялись, что уставшие от непрерывного аврала офицеры как раз и допустят оплошность. В Советском Союзе очень многое происходило именно так — создать рукотворные трудности и героически их преодолеть, организовав штурмовщину вместо планомерной работы, подбадривая себя призывами к бдительности, ибо враг не дремлет и в любую секунду может открутить в ракете Самый Главный Шуруп.

Затем капризничала погода, ветер дул с такой силой, что старт «Энергии» отложился на сутки. Когда, наконец, тройной факел её ракет утонул в облаках, начался наш обратный отсчёт для нас.

Из последних минут запомнилось, как укоризненно смотрел на меня офицер, когда я в карман скафандра запихнул микроскопическую куколку и столь же крохотного мишку — сувениры детям. Да ещё уговоры Жоры Шонина: Юра, ты же и так герой всех времён и народов, будь человеком, пусти меня слетать, разумеется — в шутку.

В этот раз лежать в шарике кабины пришлось гораздо дольше, нас загрузили с запасом по времени, чтоб успеть устранить любые непредвиденности к моменту запуска, и «Восход-5» сверхточно успел к рандеву с лунным кораблём. Показалось, что в этот раз перегрузки даже меньше, чем пять лет назад, что неудивительно — потяжелевшую третью ступень двигатели первой разгоняли не столь стремительно. А вот ощущения в невесомости были ровно те же.

— Алексей, рассказывай, что к чему. Я же давно летал и лишь один виток.

— Да успокойся. Привезу тебя назад в лучшем виде.

Наверно оттого, что Леонова вплоть до лифта не провожала жена, он выглядел олимпийски спокойным.

Мы оттарабанили доклады о самочувствии и о поверке бортовых систем. Я поглядывал в иллюминатор, времени выдалось даже несколько больше, чем в первый раз, часть работы взял на себя второй космонавт. Северное полушарие, обильно задёрнутое облаками, как наши окна модным дедероном, не впечатлило. Над южным бушевали грозы, очень необычно видеть грозу с высоты более двухсот километров, словно в тёмных тучах оборвало электропроводку, и она сердито искрит.